ночи летом холодные

Крики. Господи, как же погано.

Родители кричат Антону, какая он бездарность, приводя в пример очередных сыновей маминых подруг, с которыми он в детстве в песочнице песок жрал. Видимо, в глазах отца и матери он и остался на том уровне развития. Даром, что Шастун поступил в институт на бюджет, учится вполне приемлемо, ещё и подработку в интернете нашёл, которую научился успешно совмещать с учебной деятельностью. Но, конечно, для родителей, что не интересуются его успехами и достижениями, он бесполезный кусок дерьма, не добившийся ровным счётом ничего в этой жизни. Не то, что эти гениальные самородки!

Со временем Антон научился абстрагироваться от подобных высказываний да и вообще всей хуйни, что несли про него родители. Потому что банально научился себя ценить. Потому что знает, что он не безликая единица общества. Потому что любит и принимает себя таким, какой он есть.

И всё же атмосфера давила.

И если беседа — если это можно так назвать — началась с того, что его упрекнули в том, что он пришёл домой позже одиннадцати из-за душевных посиделок с другом, с которым не виделся очень давно, отказываясь от встреч в угоду учёбе (сессия, хули вы хотели), то сейчас на него полноценно орут, кажется, просто так: некуда и не на ком выместить негативные эмоции. Антону иногда казалось, что они ребёнка завели тупо для того, чтобы было на кого поговниться и выливать тоннами свою желчь. К нему и так постоянно приёбываются по пустякам почти что каждый раз, когда сын появляется в их поле зрения, ища любую лазейку, чтобы перевести простой упрёк в ссору покрупнее. Первый пункт в топе дел на каждый день, блять.

На девятнадцатом году жизни Антон понял, что его это заебало, и с кристальной ясностью осознал, что нужно это заканчивать. Причём как можно скорее.

Ему невыносимо здесь находиться: он всегда старается как можно меньше времени проводить в этой квартире (домом называть это место язык не поворачивается, ведь дом там, где семья; Антон не считает себя частью этой семьи уж точно). Где — неважно, только бы не там.

Ему отвратительно общество своих родителей. Терпеть и продолжать молчать в тряпочку уже нет сил. Антон передаёт бразды правления своей бушующей огненной натуре и, не стесняясь в выражениях, наконец высказывает родителям всё, что в нём скопилось за все года унижений, ссор и беспочвенных наездов.

Родители так выпадают в осадок — не ожидали, что их «недоразвитое» чадо может укусить в ответ, — что, кажется не замечают, как Шаст идёт в свою комнату, хватает самый большой рюкзак из всех, что у него есть, и дорожную сумку, сгружая в них вещи первой необходимости. Тетради, ручки, цепи и кольца тяжёлым комком и скомканная одежда: пара спортивок, футболки и безразмерные худи.

Обуваясь, Антон слышит, как мать, шаркая тапочками, выходит в коридор со скрещёнными на груди руками и максимально безразличным лицом:

— Ну и куда ты собрался?

 Хотя нет. Не безразличным.

Он видит всполохи радости и нетерпения в её глазах. Ну и пошла она на хуй.

Последнюю мысль он так и озвучивает, после на мгновение замирая. Что ж, сгорел сарай, гори и хата: напоследок Антон припечатывает факт о своей нетрадиционной — господи, как же он ненавидит это слово — ориентации. Делает это специально, чтобы раз и навсегда обрезать все пути и сжечь мосты к этой квартире и к этим людям. Знает же прекрасно, что его не примут таким — никогда не принимали, с чего бы они вдруг воспылали нежными чувствами к своему отпрыску.

Дверь в квартиру захлопывается не громко, но для Антона — оглушающе.

Нет, весь его мир не рухнул в одночасье, потому что почти всю свою сознательную жизнь, начиная с перехода в пятый класс, он был подсознательно готов к чему-нибудь такому. Чувствовал, что он точно будет одним из тех людей, которые навсегда прекращают общение с людьми, подарившими ему жизнь. Родителями называть их после всего — мерзко.

Антон идёт на автобусную остановку и достаёт из кармана худи наушники. Бурчит недовольно под нос, распутывая образовавшийся узел, и вставляет правый наушник в ухо. Взгляд цепляется за фразу на запястье — первые слова, что его соулмейт произнесёт при встрече.

«Всё в порядке?»

Нет. Не в порядке. Сейчас — нет, но Антон верит, что скоро станет лучше. Хотя с учётом того, что у него больше нет жилья, будущее у него уж точно не радужное. Зато ориентация — да.

Вообще Шастун часто использует эту надпись, чтобы в какой-то конкретный момент самому себе ответить на этот вопрос. Ждёт, когда услышит его в живую. Ждёт, но не ищет, потому что Вселенная сама сведёт его с родственной душой.

Нужный автобус подъезжает спустя пятнадцать минут или пять с половиной треков в его плейлисте. Антон расплачивается за проезд и направляется к задним рядам: ехать ему до конечной. Когда садится, достаёт телефон, чтобы написать другу, который спит спокойно и в ус не дует, что у Шастуна больше нет крова над головой.

Вы, 01:23

илюх пиздец

сможем завтра ещё раз пересечься?

Блокирует телефон и откидывает голову на сиденье, сильно жмуря глаза до цветных пятен под веками. План действий вырисовывается не то чтобы привлекательный: где-то тусить хотя бы до часов десяти утра, встретиться с Ильёй, объяснить тому всю ситуацию и попросить приютить его на неопределённый срок. У него есть в заначке немного сбережений, но их банально не хватит на съём собственной квартиры. Илью, который живёт вместе с семьёй, просить неловко, но другого выхода у него нет.

Пока едет, Антон успевает провалиться в беспокойную дрёму, из которой его возвращает в реальность тактичное постукивание по плечу. Он разлепляет глаза, обнаруживая перед собой водителя автобуса. Шастун спешно извиняется и, подобрав сумки, двигает на выход.

Несмотря на дату в календаре, Антона обдаёт холодным ветром, и он зябко ведёт плечами. На улице ещё совсем темно, а уж здесь и подавно. Конечная — городской лес, неудивительно, что здесь мало фонарей. Парень не знает, зачем приехал сюда, ведь дом Ильи в противоположной стороне отсюда, и было бы логичнее ошиваться неподалёку, но нет, Шастун по зову сердца приехал сюда.

На остановке сидит мужчина, который поднимает заинтересованный взгляд на Шастуна, как только тот выходит из автобуса. Красивый. Антон удерживает взгляд незнакомца несколько секунд и бредёт к остановке, располагаясь в метре от мужчины.

И всё же, как бы он себя ни убеждал в обратном, боль назойливо скребётся внутри. Ему так больно было на протяжении всего своего взросления слушать рассказы сверстников об их совместном времяпровождении с родителями. Он не раз задумывался, неужели у кого-то бывают тёплые отношения с матерью и отцом? Неужели есть люди, которых любят родители и поддерживают во всех начинаниях? Каково это?

Больно оттого, что Антон по пальцам одной руки мог посчитать все разы, когда родители отзывались о нём положительно.

Злость и обида берут верх. В носу щиплет, и в уголках глаз собирается влага. Он шмыгает носом и откидывает голову вверх, промаргиваясь — не хватало ещё зареветь при незнакомом человеке. Тот реагирует на звук и поворачивает голову в его сторону. Странно, но Антон не чувствует себя некомфортно под прицелом его глаз.

— Всё в порядке?

Запястье жжёт, и Антон издаёт смешок. Второй. Третий.

Антон полноценно тихо смеётся, но этот смех — нервный. Серьёзно? Из всех возможных ситуаций Шастун встретил своего соулмейта именно, блять, сейчас? Охуенная работа, Вселенная, он заценил.

Мужчина непонимающе хмурится, но всё еще ждёт ответа.

 — А ты как думаешь? — тихо произносит Антон. Его голос после долгого молчания слегка охрип, и он прокашливается в рукава худи, натянутые на ладони в попытке согреться. Ночи летом холодные.

Незнакомец сложно смотрит на своё правое запястье, а после — долго — на Антона. Тот спокойно смотрит в ответ. Сердце почему-то бьётся будто предвкушающе.

— Забавно, — с полуулыбкой выдыхает мужчина и снова отворачивается, бессмысленно утыкаясь в пространство. Антон поступает так же.

Он всегда думал о том, какой же будет его первая встреча с родственной душой. С радостным предвкушением ждал этого знаменательного момента, а вышло всё так. Нет, он не разочарован, как вы, возможно, могли подумать. Ему в этот конкретный момент спокойно, он чувствует затапливающее его ласковыми волнами умиротворение. Он будто бежал, задыхаясь, долгий марафон, не имея никакой конкретной цели, а сейчас добрался до призрачного финиша. Он не знает ничего про мужчину, сидящего по левую руку от него, но подсознательно готов ему довериться. Вселенная же неспроста захотела, чтобы они были вместе, оставив им фразы друг друга на запястьях.

Антон раздумывает всего пару секунд над тем, что хочет сделать, после чего придвигается по гладкой поверхности лавки к незнакомцу. Жопе холодно, потому что он добровольно свалил с нагретого места, но это ничего, ведь теперь он видит, что глаза у его родственной души голубые. Яркие даже в такой темени, потому что света одного фонаря не хватает.

Мужчина изгибает бровь, и Антон взглядом указывает на его плечо. Брюнет одобрительно мигает и улыбается самыми уголками губ. Шастун удобно располагает голову на чужом плече.

Одеколон, смешанный с собственным запахом мужчины, приятно щекочет ноздри, и Антон надышаться им не может. Он прикрывает глаза, растворяясь в этом моменте, и чувствует покой. Все проблемы будто отступают на задний план, а его душа наконец успокаивается, ведь она нашла свою истинную пару.

Они сидят так, кажется, маленькую вечность, прежде чем Антон начинает говорить. Он говорит много и спутанно, но мужчина слушает, не перебивая. В момент, когда в Антоновом голосе появляется дрожь, он ненавязчиво обхватывает его руку своими. Холодные. Антон постарается его согреть.

Когда Шастун заканчивает, он чувствует себя так, будто он избавился от тяжеленного груза, который волок за собой годами. Его соулмейт так и не проронил ни слова, но это нисколько не мешает Антону чувствовать себя выслушанным и удовлетворённым.

И всё же имя своей родственной души узнать хочется до жути. Он почти спрашивает, когда его безмолвный собеседник будто пробуждается ото сна и тянется к карману верхней кофты, стараясь не шевелить рукой, на которой покоится голова Шастуна. Достаёт сигаретную пачку, вытягивает предпоследнюю никотиновую палочку и поджигает зажигалкой, затягиваясь.

Антон жадно втягивает в себя выдыхаемый соулмейтом дым. Он не курил почти с начала года, держался бодрячком, но… от одной же сигареты ничего не будет? Он не планирует снова становиться зависимым от этой херни.

— Можно?

Незнакомец наклоняет сигаретную пачку к Антону, чтобы тот взял последнюю. Счастливую. Но у Шаста нет настроения проводить этот своеобразный ритуал, да и желание было не им загадано. Он садится ровно и разминает слегка затёкшую шею.

Зажимает фильтр губами и взглядом просит зажигалку, но мужчина делает совсем не то, что Антон от него ожидал. Он наклоняется к его лицу с точно таким же зажатым между губ фильтром и прислоняет свой конец сигареты к Антоновому, смотря при этом в глаза с непонятной парню эмоцией.

Шастун надеется, что всё понял правильно, хотя такой намёк только тупой не поймёт. Он затягивается, придерживая сигарету двумя пальцами и, не выдыхая, располагает вторую руку на затылке своей родственной души и тянется поцеловать бледные губы. Тот с готовностью размыкает их, позволяя парню выпустить дым из своего рта — в его. Антон всегда хотел попробовать «цыганочку».

В этом поцелуе нет страсти, но есть — странная нежность. И не важно, что они знакомы чуть больше двух часов. Это не мешает Антону держать лицо родственной души так, будто это — самое дорогое, что у него есть. Это не мешает его соулмейту с тем же рвением и желанием отвечать на каждое движение языком и губами. Это не мешает обоим подстраиваться под темп друг друга и подставляться под незатейливые ласки.

Их прерывает сбившееся дыхание и гул двигателя подъезжающего автобуса.

Антон отстраняется с сожалением, напоследок почёсывая колючий затылок мужчины, и тот удовлетворённо жмурится, ласково улыбаясь в ответ и проводя пальцем по припухшей шастовской губе.

Парень снова располагает голову на чужом плече и делает затяжку — больше не остаётся, потому что сигарета истлела, пока они самозабвенно целовались, но это, наверное, и к лучшему.

Люди, выходящие из автобуса, странно косятся на них. Антон их понимает прекрасно: последнее, чему бы он умилялся в почти четыре часа утра, — это сидящим на остановке мужикам. Принял бы за наркоманов каких-нибудь и пошел бы спокойно дальше.

Шастун улыбается вдруг дико, будто он реально под препаратами, и чувствует себя по-особенному замечательно. Спать хочется только, но постепенно восходящее солнце агрессивно затапливает местность своими лучами, и Антону остаётся только уткнуться своим носом в шею сидящего рядом мужчины.

Парень успевает задремать, когда брюнет резко поднимается и выжидающе сверлит его взглядом:

— Ну что?

— Что? — Антон вопросительно изгибает бровь и жмурится одним глазом — он сидит прямо напротив солнца. Мужчина видит это и встаёт, загораживая спиной солнечные лучи, чтобы не слепили его соулмейту глаза. От этого малюсенького проявления заботы у Антона сердце делает ебоньк.

— Пойдём.

— Пойдём куда?

Мужчина вздыхает тяжко и нетерпеливо притопывает ногой:

— Ты сказал, что тебе негде жить, а друга с его семьёй ты напрягать не хочешь. Вот. Поживёшь у меня, — и светит улыбкой наравне с солнечными лучами — Антона слепит.

— А взамен? Мне не хватит зарабатываемых денег, даже если мы договоримся платить поровну. Ты не похож на альтруиста.

— Бля, чел, мы буквально соулмейты, рано или поздно мы бы всё равно съехались, — произносит мужчина и, игриво улыбаясь, наклоняет голову вправо. С лисьим прищуром изучает озадаченное (читать: охуевшее) лицо соулмейта. Тянет правую ладонь вперёд, и Антон, надевая рюкзак и беря сумку, нерешительно вкладывает свою левую ладонь в руку мужчины. Тот счастливо улыбается и тянет его в лес к протоптанной тропинке — там дальше небольшой посёлок с коттеджными домами. — Тем более, если бы я не был к этому готов, я бы не предлагал, — продолжает мужчина, энергично вышагивая вглубь леса. Он всё продолжает говорить, видимо, восполняет те два часа молчания у Антона под боком, и Шастун с удовольствием вслушивается в поток его слов.

До Антона доходит запоздало да и глупость это всё, но он не может не уточнить шутливо:

— А ты точно не маньяк какой-то? Не изнасилуешь меня здесь, привязав к какому-нибудь дереву?

— Даже если маньяк, то я не посмею причинить вред моей родственной душе, — после этой фразы у Антона расползается неконтролируемая улыбка на лице. — И к тому же, как я тебя изнасилую, если люблю быть снизу? — брюнет кокетливо стреляет в него глазками. — Тут без твоего согласия никак. Я, вообще, за активное согласие с обеих сторон, но, в любом случае, давай наши отношения не будут развиваться так быстро? — Шастун понимает, что он шутит, потому что слышит смешинки в красивом голосе, и улыбается тоже, хоть ему слегка и неловко. — Ну, по крайней мере сегодня, завтра я буду не особо против, но это, чур, после свидания! Сначала нужно хоть немного друг друга узнать, — мужчина чуть крепче сжимает Антонову ладонь и улыбается ему через плечо.

— Моё имя Антон, а твоё? — как раз кстати вырывается вопрос, и Антон весь подбирается в ожидании. Уверен, что имя у мужчины такое же необычное, как и он сам.

— Арсений, — с нежной улыбкой произносит мужчина.

— Приятно познакомиться, Арсений.