— Бро, — говорит Скалл, — бро, что это за хуйня?
Анжольрас неловко пожимает плечами, позвякивая многочисленными цепочками на своей кожаной куртке. При его добродушном лице, на котором вечно сидит расслабленная улыбка, обилие железа в его одежде выглядит забавно, но Скаллу сейчас не до смеха. Скалл потирает переносицу, качает головой и вновь оборачивается к другу:
— Слушай, я конечно привык вытаскивать вас из неприятностей, но труп...
Тяжелая ладонь опускается на его плечо. Анжольрас, или, как ласково его зовут в Каркассе, Жолѝ, хлопает Аркобалено несколько раз (болезненно, между прочим), успокаивающе бурчит чуть ли не себе самому под нос:
— Ну кто тебе сказал, что это труп, дорогой?
Скалл подозрительно на него зыркает. При всем своем дружелюбии и даже некоторой склонности к нежности, Жоли может ненароком расшибить какому-нибудь несчастному голову и даже не заметить. Как он вырос таким сильным, живя в голодных трущобах — воистину загадка, но они с парнями стараются при всевозможных мелких стычках его не вовлекать, во избежание. Дело, впрочем, несложное, учитывая его характер ленивого добродушного сенбернара, но все же...
— Так он что, живой?
— Живой, живой, куда он денется-то, — фыркает Коста, приподняв ленивые медные веки. — Видишь, дергается. Стали бы мы тащить к тебе труп?
— Именно. Скинуть в реку, делов...
— Да ты любые свои проблемы через реку решаешь, придурок.
— Не надо так, — Реми оскорбленно поджимает тонкие губы-ниточки, — не выставляй меня психопатом. Просто трупы лучше всего скидывать в речку. Так мне говорила мами. Она была мудрой женщиной.
Константин закатывает глаза и медленно сдвигается, устраиваясь удобнее. На криво сколоченном жестком стуле он сидит вальяжно, словно какой-нибудь главарь банды, занявший свой роскошный «трон». Его ленивому шику не мешает ни то, что он вдвое тоще Скалла и на полторы головы ниже, и выглядит потому как простой воришка; ни то, что у него в кармане не наскребется даже две медных — Коста тратит деньги с такой же скоростью, с которой умеет их добывать.
Или с которой развязывает драки одним движением язвительного языка. Надо признаться, что первое, что второе у него выходит отменно.
— Твоя маман, — говорит он расслабленно, — скинула в речку своего мужа.
Реми, стоящий позади него, с достоинством вскидывает веснушчатый нос, отмеченный гордым длинным шрамом и потрепанными очками. Из всей пятерки он выглядит самым чистеньким и аккуратным, и мог бы даже смахивать на честного члена общества, если бы не форменная куртка паробайкерского клуба с раскинувшимся на боку изображением кракена.
— Он заслужил.
— Кто спорит? — философски пожимает плечами Коста. — Но мы здесь говорим не о том, хорошо ли, что твой отец сделал «бултых», а он том, вырос ли ты конченым психом от такой жизни.
— Постойте, — вмешивается Карл, отвлекшись от чистки револьвера, — но в этом нет ничего дурного. Вот ты, ободранец наш, невыносимый мудак, разве кто-то тебя за это винит?
Каркасса взрывается хохотом, пока уязвленный Константин недовольно шипит. Дальше этого, впрочем, не заходит — меднокожему паробайкеру как всегда слишком лень двигаться, чтобы хотя бы пригрозить Карлу кулаком; он утомленно прикрывает веки, продолжив свое царское медитирование над брошенным на пол человеком.
Да, кстати. Брошенный на пол человек. С мешком на голове. И маленькой лужей... уже пятном впитавшейся в ворс крови. Бля.
Скалл отвлекается от привычной перепалки и серьезнеет, хлопая в ладони, привлекая внимание:
— Эй, эй! Шутки шутить будете после того, как объясните мне, какого черта этот «не-труп» делает на полу моей гостиной! Если вы не забыли, Верде хотел завтра приехать сюда, я как блядь объясню ему чертову кровь на ковре?
Он недовольно упирает руки в бока. Четверо мужчин, расположившихся в гостиной комнате, виновато отводят взгляды. Жоли при этом тяжело вздыхает, стараясь, наверное, украдкой, но выходит очень заметно. Никто из них не собирается отвечать, потому что это бесполезно — аргументы в духе «что-скажет-верде» считаются среди Каркассы практически тузами в любом споре.
Перекрыть их может нечто вроде...
— Да как он узнает, свернешь коврик-
— Вот это идея, умник, — Скалл кидает на Карла недовольный взгляд. — Словно он не заметит его отсутствия и не начнет расспрашивать.
Мужчина неловко чешет бритый висок, на котором под едва взявшимся ежиком черных волос видится скалящийся череп. В разрез своему устрашающему виду — мускулистый, крепко сбитый, с рукавами татуировок и маловатой на груди темной майкой, он опасливо не собирается ничего говорить, справедливо не желая попасть под разнос. Убедившись в том, что Карл ему ничего не объяснит, Аркобалено, смерив остальных строгим взглядом самой, по словам Верде, умной клетки мозга всей их компании, вперивает его в лежащего человека и пружинисто присаживается перед ним на корточки.
— Молчите? Ну-ну. И кого вы вообще там притащили, блин?
Он стаскивает холщовый мешок с головы неизвестного и в удивлении расширяет глаза — на полу, связанный, с кляпом в разбитых губах, лежит управляющий одного из не принадлежащих Скаллу пока автомобильных заводов. Хотя «пока» — это, пожалуй, еще наспех сказано; этот изрядно помятый господин (как его?... Хирш? Сирш? господи) работает на одного мелкого аристократа, Грейхаунда, держащего при себе пару таких себе в прибыльности заводов, но умудряющегося активно Скаллу сопротивляться и даже ставить палки в колеса.
Он уже в третий раз отклоняет предложение выкупить весь его бизнес — щедрое, между прочим, предложение. Экономист Скалла вообще оценивает его семейное дело в два раза дешевле, но известный половине Города инженер щедр, он не поскупится и переплатить, лишь бы этот чертов скорпион перестал мельтешить уже наконец перед носом.
А этот баран мало того что упорно отказывается, так еще и пытается ему мешать! Не иначе как не верит, что какая-то помойная крыса смогла переплюнуть его, холеного сукиного сына из Райского Кольца.
Управляющий смотрит на Скалла очень жалобно. Он, в общем-то, человек нормальный, даром что богач родом из Среднего Кольца. По крайней мере, он всегда казался ему сносным — вроде как и общался с ним, ну, почти нормально, и Скалл ни разу не слышал, чтобы он втихую его оскорблял. Руку жал, конечно, очень осторожно, но не вытирал прилюдно и больше своего отношения не показывал никак — с ним можно было очень даже нормально побеседовать... если его господина не было рядом.
Скалл сводит брови и вскидывает взгляд на своих парней.
— Вы это, — говорит он медленно, вставая на ноги, — если вы мне так хотите в бизнесе помочь...
Анжольрас хлопает его по макушке (Аркобалено тихо клацает зубами от неожиданности и немного нервно оборачивается — иногда от его друга детства веет чем-то вроде ауры медведя-гризли, заготовившего свою лапу).
— Ты не так понял, мой друг, — паробайкер расслабленно впутывается пятерней в свою нечесаную русую копну волос; пальцы с набитыми на них «DOOM» распутывают сбившиеся косички с бусинами-стекляшками. — Ты не подумай, хоть ты и глава нашего клуба, ты не наш «босс», и мы в твои важные заводские дела не лезем.
— Хотя я говорил, что надо было покупать те облигации, — занудно вставляет Реми, поправляя наручные часы; те складываются-раскладываются кучей циферблатов, каждый со своими стрелками и шкалами, и ему приходится хлопнуть по своевольному (поломанному) агрегату, чтобы тот вернулся в компактное состояние.
Скалл закатывает глаза.
— Да, да, в следующий раз послушаю твоего совета, знаток рынка ценных бумаг.
Он со вздохом наблюдает, как рыжий мужчина тут же довольно улыбается. Будь у него хоть немного образования, и он вполне мог бы устроиться каким-нибудь экономистом в Среднем Кольце, но Реми отчаянно отмахивается от всех предложений помочь и тратит свои интуицию и природный талант на бесплатные советы друзьям и не очень бесплатные — малочисленным клиентам.
Никто из его друзей не хочет пробиваться «наверх», и Скалла бы это почти огорчало, если бы он не видел, как они счастливы там, где находятся сейчас. При всем их презрении к Верхнему Кольцу, они не осуждают его жизненный выбор, и он не стремится им его навязывать тоже.
— Слушай, бро, — Коста бросает на Аркобалено ленивый зеленый взгляд, — Жоли правильно сказал, что мы не твои мальчики на побегушках, поэтому твои терки в бизнесе — не наше дело. Но ты, типа, наш бро? Ты помог мне оплатить лечение сестры...
— И организовать достойные похороны моей мами!
— И вообще, не отвернулся от нас, как только выбрался из трущоб, — кивает Карл, положив револьвер на стол и скрестив татуированные руки на груди. — Не оскорпионился, даром что живешь с одним из них.
Тяжелая ладонь Жоли исчезает с макушки, и Скалл встряхивает головой, смущенно отводя взгляд. Никто из них особо не говорил об этом, поэтому такие искренние слова задевают его в самом хорошем смысле — да и вообще он не привык к подобным речам. Внизу всегда больше ценили дело, чем слово, а наверху слова слишком редко были искренними, а дела слишком часто несли за собой тысячу подоплек.
Впрочем, его настроение быстро спускают с небес на землю:
— Поэтому мы не могли пройти мимо, когда услышали, что этот, — Константин лениво пинает лежащего носком ботинка, — хочет навредить.
Скалл удивленно смотрит на связанного буржуа. Тот слезливо моргает, жует кляп во рту — хоть удар и был легким, у каждого из Каркассы на носках сапогов стальные концы, поэтому даже такое постукивание хорошо ощущается. Очень удобное украшение для обуви — особенно в частых драках, которые их компания завязывает со скоростью пущенной пули.
— Мы обмывали новые крутецкие колеса моей малышки, — говорит Карлито, — знаешь, в том баре внизу, где официантка недавно сломала руку какому-то жандарму? Ну вот. И я краем уха услышал, что этот ублюдок пытается договориться с местным бандитом, чтобы его шайка пробралась к тебе сюда и того... подожгла.
— Кого? — тупо спрашивает Скалл.
Смысл чужого рассказа не сразу до него доходит.
— Дом твой, — терпеливо объясняет ему Карл.
— Этот, что ли?
— Этот, этот, как будто у тебя есть второй дом в Среднем Кольце. Мы, само собой, нежно его увели подальше от таких опасных баров. А когда начали допытывать, он рассказал, что типа, они бы подожгли, их бы тут же нужные люди схватили и все, шито-крыто, виновники найдены. Я чую, их бы и кокнули еще на месте, типа случайно, чтобы они не выдали заказчика.
Скалл глупо хлопает глазами, а затем вздыхает и встает с корточек. Мозолистая ладонь в кожаной перчатке без пальцев проходится по волосам, и он вдруг чувствует себя очень уставшим под чужими выжидающими взглядами, с настоящим катализатором кучи проблем в ногах, и... да, еще этот гребаный испачканный ковер. С ним тоже надо что-то будет сделать.
Чертову кровь вообще можно отстирать с ковров?
Боже, как ему не хочется разбираться со всем этим дерьмом.
— Ну и зачем он мне? — говорит он раздраженно, словно защищаясь, когда повисшее молчание становится совсем невыносимым. — Отпинали бы его там же, на месте. Зачем тащить сюда? Мне достаточно и задним числом узнать, что этот мудак Грейхаунд решился действовать грязными методами.
Реми неодобрительно качает рыжей головой.
— Ты как-то слишком уж легкомыслен, — с упреком говорит он под согласное кивание остальных. — Один раз живешь, Скалли, не забывай.
Скалл отмахивается и кривит фиолетовые губы.
— Слушай, на меня постоянно кто-то норовит напасть, а? С тех пор как поползли эти слухи про «сильнейшего» нет-нет, а какой-то придурок решит прийти по мою голову. Достало уже, если честно. Одним больше, одним меньше — один хрен сплошная головная боль.
Он нервно бьет себя ладонью по бедру, вызвав легкий перезвон висящих на поясе кристаллов. Да, с тех пор, как кто-то — если он его найдет, лично прикончит ублюдка, — пустил дурацкие слухи, жизнь Скалла стала особенно «веселой». Ему и без того нелегко жилось на Верхнем Кольце, под особым прицелом каждого бизнесмена, связанного с транспортом, а теперь проблемы посыпались, как перезрелые яблоки. Каждое из них находило свою цель, и, хотя Скалл успешно пока со всем справлялся, повышенное внимание к своей персоне уже начинало порядком выводить его из себя.
Скалл любит внимание — но не такое. Он хочет купаться во всеобщем знании о своей персоне, быть может, с уважением к его навыкам и восхищением его достижениями, а не... вот этим вот всем. Попытками подгадить исподтишка, попытками поднять его голову в воздух, забрав дурацкий проблемный «титул», попытками... убить? искалечить? — на что этот дурак вообще рассчитывал? Нет, он точно лишится своего бизнеса, это теперь дело принципа. И Скалл скупит его по самой унизительной цене, чтоб ему расшибиться.
— Может пустить ему красного петуха в ответ? — предлагает Реми. — Нельзя же так оставлять то, что он послал устроить тебе пожар. Это как-то... знаешь, нельзя так.
— Херня, — Скалл морщится. — Его скорее хватит удар, если я прилюдно не пожму ему руку при встрече, чем если подожгу.
Аркобалено ловит неверящие выражения чужих лиц и вздыхает. Он задумчиво чешет нос костяшкой пальца, вытаскивая из памяти наставления и лекции Верде и даже невольно копируя часть его снисходительного тона (вспоминая, как он поправлял манжету, высказывая ему за какую-то оплошность в манерах и важность их соблюдения).
— Ну, пожар можно спихнуть на воров, еще на что. А если я его на людях оскорблю невежливостью, это дело другое. Это дело уже личное, смекаете? Тут сразу понятно, что у нас вражда, что я его не уважаю, и все такое. Типа, я вынесу в общество наши с ним проблемы. Так не принято. Точнее, им это как бы можно, пожалуй, а мне в отношении их нельзя, потому что я и без этого бельмо на глазу под самым пристальным вниманием. Поэтому это наверное его заденет сильнее, чем какой-то там пожар. Да и потушится все быстро, а ущерб быстро отстроится.
После его маленького экскурса в комнате повисает тишина. Реми озадаченно поправляет очки, переглядываясь с остальными, и Скалл собирает целую горсть взглядов, как на полнейшего сумасшедшего. Его друзья молчат, и не решаются, кажется, ничего сказать — только Коста красноречиво водит пальцем у виска, и Жоли тихо бурчит что-то про «совсем спятили там, наверху».
Наконец откашливается Карл:
— Так ты... ты не пожмешь ему руку в ответ на это все? — он настороженно щурится, снова взвешивая в руке револьвер. — Прости, Скалл, но у тебя, кажется, сварились мозги. Но если ты считаешь, что так правильно...
— Да я не могу даже это..!
— Да что опять не так?!
Скалл страдальчески возводит глаза. От постоянных закатываний они уже начинают побаливать.
— Я могу отпугнуть своей невежливостью потенциальных клиентов. Верде говорит...
Карл с громким стуком опускает револьвер на стол, обрывая чужую речь — от сильного удара даже слегка вздрагивает стоящая у края ваза с цветами, которую мужчина тут же неловко придерживает. Константин оборачивается на него, а Анжольрас шумно вздыхает, приготовившись к новой буре.
— Слушай, — с нажимом говорит Карлито, убедившись, что хрупкая вещь в порядке и отодвинув ее ближе к центру, — Скалл. Ты, конечно, умный парень, но что-то мне кажется Райское Кольцо на тебя плохо влияет. Серьезно, что ты несешь?! Поджечь его ты не можешь, руку эту... не пожать, что странно, но если ты говоришь, что это большое оскорбление, то ладно! Ладно! Но и это ты сделать не можешь? А то, что тебе твой сердечный говорит, ты бы вообще не слушал, если бы знал, что-
Он осекается и резко замолкает. Коста замирает, Реми дергается.
Скалл моргает.
Он очень хорошо знает эту тишину, это быстрое переглядывание, неловкий вздох Жоли и нервное заламывание пальцев Реми вместе с подвижным, сомкнутым ртом Косты. Даже Карлито выдает себя, слишком увлеченно рассматривая свои сапоги, украшенные маленькими черепками — о том, что в его одежде есть на что посмотреть, он вспоминает только когда очень волнуется.
Скалл сужает глаза. Есть что-то, что ему не рассказали?
— В чем дело?
Анжольрас кашляет в кулак, но когда Скалл кидает на него взгляд, молча разводит руками. Кожа на его широких плечах скрипит при этом жесте, нити нашивок с изображением гордого, красивого кракена потрескивают, грозясь оторваться, потому что кое-кто все никак не смирится с тем, что вымахал в плечах за последний год. Жоли таинственным образом не выглядит огромным — пока не начинаешь сравнивать его части тела со своими.
— Да что случилось, черт бы вас побрал? — Аркобалено сводит брови, с подозрением осматривая своих друзей.
Константин кусает губы, а затем, словив на себе взгляд, тут же переводит стрелки:
— Вообще-то мы договорились, что ты ему расскажешь, бамбино-Карлито!
— Не называй... ну блин! — Карл неловко чешет набитую на шее алую розу. — Сам рассказывай, умник.
Коста медленно поворачивается на стуле, показав мужчине неприличный жест и шепотом выведя такую замысловатую конструкцию на языке своего чужестранца-отца, что Карл, явно понявший через раз, но все равно проникшийся, вскидывает руки:
— Слушай...
— Нет, он прав. Ты вытянул короткую соломку, так изволь исполнять, — Реми дергает плечом и нервно мотает головой; забранные в небольшой хвост рыжие локоны слегка выбиваются из полоски ткани, которую он все никак не хочет менять на что-то более удобное (Скалл лично дарил ему ленту, но конечно, куда ему пользоваться «скорпионьими» вещами!).
Аркобалено чуть мотает головой, концентрируясь на реальности. Они что, еще и жребий тянули?! Что здесь происходит?
Он хмурится, глядя на то, как пререкаются «малыш» Карл и Реми, с тихими нецензурными вставками Косты на фоне, который, конечно, слишком ленив, чтобы лезть в им же развязанный спор, но, кажется, достаточно заинтересован, чтобы выражать свое мнение хотя бы так. Жоли тихо вздыхает, сцепив руки перед собой, но не спеша утихомиривать друзей, как обычно это делает, когда они слишком забываются.
Не хочет оказаться под прицелом. Ей-богу, и он туда же?
Скалл потирает переносицу. Разборки набирают оборот.
— Ты никогда не держишь слова! — на повышенных тонах возмущается Реми. — И в тот раз ты тоже отказался лезть!
— Да она сломалась бы подо мною, дурень! Хочешь яблок напиздить — еще бы Жоли попросил лезть!
— Ты просто трус!
— Ага, а ты такой смелый? Ну вот сам и рассказывай ему!
— У меня соломка была длинная, длинная! Я в этом не участвую!
— Да ты первый предложил этого уебка связать и притащить Скаллу! Псих!
— Да потому что!.. потому что...
Реми осекается и бросает на Аркобалено опасливый взгляд, поправив очки на носу. Вслед за ним оборачивается и Карлито, и Скалл нарочито-вежливо приподнимает брови, чувствуя, как начинает злиться:
— Ну? Я вам не мешаю? Что это, мать его, за балаган?
Карл показательно отворачивается. Константин прикрывает глаза в смирении монаха перед неминуемой бурей.
— Ну просто... — Реми, кажется, собирается с духом, — ты только не злись! Спокойнее, ладно? Когда мы говорили, что он хотел навредить... мы это... мы не имели ввиду, что, эм... тебе?
Скалл моргает. Еще раз. И еще. Да какого...
— Не мне? А кому ещ-
Он затыкается и неверяще распахивает глаза. В гостиной вновь повисает тишина — все звуки словно отсекает, и четверо мужчин замирают, обратив на него взгляды. Они похожи на приготовившихся к прыжку гончих, отстраненно, мельком думает Скалл. Даже Хирш-Сирш приподнимает голову, испуганно взглянув на него с пола. До этого он лежал очень тихо, что, впрочем, неудивительно. Его парни кого угодно могут запугать до забитого состояния. Они иногда совсем дикие, особенно если дело касается одного из них... или их семей.
В груди змеей расползается какое-то чувство. Кристаллы на бедрах слегка дергаются, словно неуверенно, вопрошающе.
Все правильно — Верде хотел завтра приехать сюда, забрать кое-что. Они обсуждали это несколько раз. Он не верил, что дом еще не завалился хламом.
— Это, эм... ты спокойнее, Скалли, спокойнее, — Реми осторожно подает голос, бросая взгляд на кристаллы. — Как он... как он сказал, они не планировали смертей. Он нам божился, что дом должны были поджечь при приближении твоего этого, а не покуда он был внутри, так что...
— Но это со слов этого ублюдка, — добавляет Константин. — Когда мы его схватили, он так обосрался, что наверное семью бы свою заложил, лишь бы мы его не грохнули на месте.
Реми шикает на него, но мужчина лишь передергивает плечами.
Скалл прикрывает глаза.
Скалл прикусывает верхнюю губу, Скалл вскидывает ладонь, словно прося у друзей прощения.
Скалл с силой опускает ногу на голову буржуа. В повисшей тишине ее соприкосновение с ковром похоже на мягкий стук, словно какой-то предмет просто упал и захлебнулся коротким удивленным звуком. Мужчина под его ногой дергается, протяжно мычит в кляп, и Аркобалено с мрачным удовольствием впечатывает стальной мысок сапога в чужие ребра.
Выдыхает сквозь зубы.
— Какого. Хрена, — управляющий заводом получает еще два удара, а Скалла невольно перекашивает злой улыбкой, — Что за хуйня? Вы в своем уме — вы оба, блядь, в своем уме?
Ярость и неверие смешиваются горьким комком в горле. Скалла распирает от жгучего желания выплеснуть их наружу; он с трудом сдерживается, не в силах только совладать с гримасой на лице. Губы словно сводит судорогой и они сами собой растягиваются в болезненном оскале.
Скаллу кажется, что его сейчас выжжет изнутри — но он улыбается. Это не его улыбка.
— ...Слушай, ты знаешь, как на подобное отвечают в трущобах? — помедлив, он присаживается на корточки перед мужчиной и вытаскивает из его рта мокрый от слюны и крови ком ткани. — По какому принципу? Ну? Знаешь?
Хирш-Сирш сглатывает и умоляюще смотрит на него. Он кашляет несколько раз, нехорошо булькнув горлом, прежде чем жалобно и хрипло начинает причитать:
— Господи, пожалуйста, господи... я не знаю, боже мой, пожалуйста...
— Господь — это вон к нему, — Скалл указывает большим пальцем себе за спину, на Анжольраса. — Он у нас сын священника. Даже один раз вел проповедь, прикинь? Но я задал вопрос, приятель.
— Я не- ну хорошо, я думаю, я думаю! — буржуа беспокойно ворочается на полу, разглядев что-то на чужом лице. — Я... наверное... вы мстите? В-верно?
Реми фыркает. Скалл усмехается тоже, чувствуя, как застывшие мышцы лица чуть-чуть расслабляются, возвращая над собой слабый контроль. Вид этого мужчины — жалкого, валяющегося в крови с разбитого лица, надеющегося на что-то, вызывает в нем какой-то тонкий отклик в глубине души.
Возможно... ему это нравится. Смотреть сверху вниз на этого богача. Он, конечно, не аристократ, но даже подобные ему не упускают случая облить его словесными помоями... и вот он, — как они его там зовут? — «экзотичный дикарь» сейчас выше человека, с которым пару лет назад не мог бы даже просто заговорить.
На секунду ему перехватывает дух. Затем появляется робкое, осторожное чувство удовлетворения.
— Не-е-ет, — протягивает Скалл, — мстят скорпионы. А мы не тянем с тем, чтобы дать в ебло. Око за око и вся хуйня, только сразу же. Мстить — это я вот твоему господину буду... понял?
Хирш-Сирш (да как же, черт побери, его фамилия?) судорожно кивает.
— А знаешь, как у нас еще заведено? — непонятным даже самому себе тоном спрашивает Аркобалено.
Хирш-Сирш сглатывает.
— Если ты кому-то очень уж крупно перешел дорогу, то плохие парни в ответ просто поджигают твой дом, не глядя, есть ли кто внутри. У нас деревянные дома, горят очень хорошо.... а? Хочешь что-то сказать?
Буржуа осторожно откашливается, прежде чем с кривой улыбкой возразить:
— Но это же... простите, это варварство... вы ведь теперь один из нас, вы не стали бы-
— Бля, вы слышали, парни?
Скалл нервно, взвинчено хихикает, обернувшись. Ему не смешно, на самом деле. Гнев внутри него что-то... что-то делает с ним. Он не знает, спокоен он или нет, не понимает, зол или уже просто радуется тому, как управляющий испуганно улыбается, обливаясь потом. Он не может предсказать, что сделает в следующий момент — его разум чист и расчетлив, но вместе с тем напряжен и лихорадочен. Ему кажется, что его почти трясет, но он почему-то остается недвижим. Ему кажется, что он сейчас сойдет с ума, но он почему-то контролирует себя...
наверное.
Скалл не знает, чего он хочет и что собирается со всем этим делать. Он рассматривает своих парней, в скрытой надежде зацепиться за что-то, чтобы не упасть куда-то внутрь себя.
Каркасса вся, как один, переливается ироничными ухмылками. Посмеивается Карлито, кашляет в кулак Реми, Жоли и Константин перебрасываются смешливыми взглядами; первый снисходительно, второй почти восторженно от чужой наивности. Скалл и сам готов рассмеяться этим словам, но тогда он, кажется, весь выгорит изнутри вместе со сжирающими его чувствами — и он только выдавливает из себя улыбку, кривую и нехорошую.
Видит бог, он сдерживается, как может. От... чего-то.
— Так вы же, — говорит Скалл, — сами зовете меня варваром за спиной.
Буржуа бледнеет.
— Я, я никогда такого не говорил! Я-
— Ты, ты, — передразнивает его Скалл, — А то, что вы собирались сделать, это разве не то же самое? Не вар-вар-ство? По мне, так поджечь твой дом было бы очень честно.
Он ждет немного, рассматривая, как стремительно теряет цвет чужая кожа лица. Мужчина, кажется, становится совсем белым, почти как мертвец; он хочет что-то сказать, но только беззвучно смыкает-размыкает губы. Смешно, что даже сейчас на его лице есть нечто вроде кривой улыбки, словно она способна отпугнуть от него последствия своей глупости. И впрямь забавно, что они оба улыбаются, хотя чувствуют вовсе не радость.
— Ну, вообще я этого не сделаю, ни до, ни после, — «успокаивает» его Скалл. — И вообще я уже вроде говорил, что пожары бесполезны? Хотя, какое тебе уже будет дело, верно? Но я честно не буду.
Он не говорит ничего больше, но его парни, кажется, понимают все намного лучше даже него самого. Они переглядываются.
— «Ни до, ни после»?.. — испуганно переспрашивает Хирш-Сирш. — Что вы имеете ввиду?
Он тяжело ворочается на полу и Скалл, смилостивившись, помогает ему сесть, оперевшись спиной на ножку стола позади. Рубашка богача разорвана и испачкана; на груди, частично заползая на ткань, чернеет след подошвы, подозрительной по размеру напоминающей константинову — Скалл бросает на него взгляд, и тот лениво приподнимает бровь и зевает.
В принципе, Аркобалено не думает, что ему интересны подробности. Он бросает взгляд на единственного из их компании, кто обзавелся огнестрелом.
Карл одобрительно хмыкает и многозначительно щелкает револьвером, складывая откинутую раму. Он толкает барабан и тот крутится с клацаньем, слегка расшатанный от частой стрельбы.
— Три пули, — говорит он.
— Рулетка? — хмурится Реми. — С мизерным шансом? Здесь?
— Технически, три пули это пятьдесят на пятьдесят...
— Все равно, у меня от пальбы болит голова, — Коста морщится, зеленые глаза жмурятся в недовольстве. — Давайте его лучше как-нибудь тихо-
— Сбросим в реку?
— Опять ты со своей рекой, да как же ты меня достал...
Скалл равнодушно пропускает перепалку мимо ушей. Он смотрит на Карла; тот возвращает ему слегка вопросительный взгляд. Он явно уверен в том, что предлагает ему сделать.
Рулетка. Да. Это то, как они обычно решают проблемы... внизу. Несмотря на то, что Каркасса не стремится к насилию (не превышающему пьяные драки), определенная известность нашивок кракена на их куртках зачастую не оборачивается ничем хорошим. Конечно, и без нее проблем хватает, это же трущобы. Всегда найдется кто-то, кто переступит черту — а Нижнее Кольцо не понимает тех, кто не может дать соответствующий отпор.
Око за око, как он и сказал. Если ты не умеешь за себя постоять, никто не будет воспринимать тебя всерьез. Даже женщины, такие утонченные и нежные наверху, внизу могут обеспечить тебе ступеньки на тот свет, если возникнет нужда. Иные либо не выживают, либо влачат жалкое существование — и это справедливо для всех.
Каркасса не является исключением. И Скалл тоже — хотя он никого не убивал, ему случалось калечить людей в драках еще даже до того, как он узнал о том, что кристалльник. Что касается своих друзей, он не может поручиться за чистоту их рук.
Она, впрочем, его никогда не волновала. Они же друзья.
И все же, здесь... если они сделают это здесь... Верде, наверное, не будет рад. Он никогда не одобрял их методы, но признавал их необходимость в трущобах, тем более после того, как пожил там. Он наверняка будет зол, когда узнает... с другой стороны, это ведь справедливо!
Не Скалл это начал, правильно?
Его сомнения пресекает Жоли, неожиданно для всех подав голос:
— Ты, дорогой, не бойся, — говорит он, обращаясь к бледному буржуа, — мы ж не головорезы. Но то, что вы пытались сделать, это большой грех. Господь не одобряет убийства людей, даже если ты говорил правду, и вы не собирались никого убивать.
— А мое, мое убийство он по твоему одобрит?! — Хирш-Сирш вскидывается, насколько ему позволяет его положение, его голос жалко звучит фальцетом, — Ты же... ты же сын священника! Почему ты, ты же знаешь, что любое убийство-
— Ну, видишь ли, — Жоли задумчиво касается подбородка, восприняв вопрос с большой серьезностью, — я не знаю что говорит ваш скорпионий Бог, но наш порицает убийство невинного. А ты виновен, дорогой, и очень серьезно. Но ты не переживай, мы не будем тебя прямо-таки убивать. Если Богу будет угодно, будет камора без пули. Но если он посчитает твой проступок достаточно тяжким...
— Тебе повезло, кстати, что наш Скалли добродушный слизняк и не убивает даже тех, кто пытается убить его самого, — с заметным холодом говорит Карл. — Хотя стоило бы.
— Но я бы на твоем месте помолился, — советует Реми. — Он обычно стреляет по ногам. Тяжело будет с одной.
— Или без обеих, пффт, — фыркает насмешливо Коста. — Ты его очень разозлил! Он совсем помешанный на своем голубке, видишь ли, хотя тот и сделал из него хлебный мякиш.
Скалл не смеется. Карл протягивает ему револьвер и он ощущает его привычную, обнадеживающую тяжесть.
Лицо буржуа пропитано страхом — и чем-то еще, но Аркобалено почти ничего не видит перед собой. Весь мир сужается до комка в груди и оружия в руке.
Ах, он вспомнил. Его фамилия все-таки Хирш. А зовут его Эрик. Да. Вот так вот.
Он крутит барабан, задумчиво слушает его щелчки, а затем, когда положение чужой удачи наконец встает на свое место, взводит курок и прицеливается. Замирает.
Он, наверное, не зол прямо в эту секунду. Он не думает, что ощущает гнев... вообще что-нибудь. Его разум очень спокоен и он ясно чувствует курок под пальцем и видит место, куда хочет попасть. Только это место — все остальное утопает в тенях, теряется из виду и из его сознания, и он медлит, прислушиваясь к себе. Сомневаясь, стоит ли вообще затевать все это.
Ему кажется, он уже когда-то чувствовал себя похоже. Тогда рядом был Верде и все закончилось хорошо — то смазанное чувство осталось каким-то странным воспоминанием, непроходящим, но неопасным, скорее неприятным. Верде что-то сделал, и это странное ощущение падения оборвалось, вытесненное нахлынувшими эмоциями. Верде что-то сделал, и мир вернулся на свое место, а холодная, затопившая разум темнота отступила. Верде что-то сделал, и...
...Верде.
Верде. Верде. Верде.
Его Верде.
Скалл не уверен, он ли вообще сейчас управляет своим телом. Все вокруг такое тихое. Время словно замедлилось, совсем как в ту, знакомую всем секунду перед принятием решения; ту секунду, которая длится как целая минута и когда ты уже на самом деле знаешь, что сделаешь. Как бы ты себя не убеждал, ты уже знаешь, что сделаешь.
Может быть, ты знаешь это еще до этой секунды. В любом случае, Скалл для себя уже все решил.
Он спускает курок.
Револьвер тихо щелкает, протестуя. Ничего не происходит. Тишина резко вспарывается звуками.
— Осечка? — неверяще подается вперед Реми, поспешно поправив очки.
— Похоже, такова Божья воля?
— Поверить не могу, да он ебаный везунчик! — Карл присвистывает и чешет затылок. — Три на три!.. Ну, ходить тебе по земле своими ногами, урод, что еще тут сказать.
Эрик Хирш неуверенно улыбается, не спуская глаз с дула. Его потряхивает, и он издает несколько нервных смешков, словно не веря в случившееся чудо — в конце концов, пятьдесят на пятьдесят это намного серьезнее одному к шести. Его лицо искажается то ли в ухмылке, то ли в плаче, и Скалл не может отвести от него взгляда.
Константин шумно выдыхает и ерзает на стуле, выбивая из него череду скрипов:
— Бля, честно говоря я беспокоился, когда мы решили рассказать тебе про твоего голубка, но слава Богу, все не вышло за рамки... в смысле, я боялся, что ты сделаешь что-нибудь-
Скалл спускает курок еще раз.
— ...ебанутое, — медленно заканчивает Коста, провожая взглядом дорожку крови, скользящую вниз по чужой переносице. — А?
Голова буржуа со слишком медленно сползающей улыбкой мягко заваливается в бок. Он слегка накренивается, но не падает — разве что кровь из дыры меж глаз стекает теперь по его щеке, капая на плечи. Каркасса замирает, ошеломленная, подавившаяся смешками и причитаниями о чужой удаче.
— Эй, — Карл сдвигает брови, оглядывается на остальных, — была ведь осечка. Осечка, бро. Какого хрена?
Скалл опускает револьвер и заторможенно моргает. Он думал, что когда это произойдет, все вернется на свои места, но странное ощущение пустоты не покидает его. Он, вообще-то, ничего не ощущает — ни радости, ни удовольствия, ни справедливости. Разве убийство не должно приносить целый вихрь эмоций? Очень странно.
— И что?
— Ты ведь помнишь, что сам предложил это правило? — вкрадчиво спрашивает Константин.
Скалл пожимает плечами. Хмурится. Внутри наконец-то медленно поднимает голову ворчащее раздражение — такое знакомое, приятное, живое; Скалл с готовностью принимает его, позволяя разгораться все сильнее.
— Вы сами всегда обвиняли меня в том, что я слишком мягок, — щурится он, встряхивает головой, словно прогоняя прилипшее наваждение. — Теперь вы обвиняете меня в том, что я хочу показать скорпионам, что Нижнее Кольцо — не единственное, что им не стоит трогать?
Кристаллы на его бедрах дергаются, начиная слабо светиться. Реми тут же бросает на них настороженный взгляд и вскидывает руки в успокаивающем жесте:
— Все в порядке, Скалли, мы тебя вовсе не обвиняем, просто это было неожиданно. Памятуя о том, как ты однажды остановил меня, схватив за край биты...
— Молчал бы ты, рыжик, — почти нежно советует ему Аркобалено. — А то договоришься со своими идиотскими жребиями и соломками.
— Не надо это тут, — Карл скрещивает руки на груди и хмурится, выступая вперед товарища, оскорбленно пытающегося найти ответные слова. — Не психуй, никто тебя не обвинял, серьезно. Убил и убил, да похуй.
— И правда, дорогой, тебе стоит успокоиться...
Скалл сжимает кулаки. Кристаллы вздрагивают сильнее, и он ощущает, как накаляется рядом воздух, принося запах озона. Часть его понимает, что стоило бы остановиться, но он уже не может — удушающий гнев, который он пытался найти в себе все это время, вспыхивает пожарищем; он сильнее, чем Скалл способен в себе удержать.
— Не надо тут что? А то что? Что ты мне сделаешь? А?
— Так, ты это...
— Скалл, дорогой...
Скалл не слушает.
— Завались, Жоли! — рявкает он. — Вот тебя тут еще не хватало!
Жоли хмурится и недовольно качает головой. Он тянется, кажется, сжать его плечо, но Скалл взвинчено отмахивается от его руки, подавшись назад; воздух между ним и Анжольрасом на мгновение окрашивается в фиолетовый и Аркобалено замирает. Кристаллы заполошно дрожат, сталкиваясь друг с другом, и в повисшей на мгновение тишине раздается одинокий, звенящий треск — один из них не выдерживает нагрузки и трескается, не в силах удержать бурлящую энергию, которой не дают выйти наружу.
Карл шумно выдыхает и делает шаг вперед; Скалл отступает назад, испуганно нащупывая поврежденный кристалл. Он быстро скашивает на него взгляд — кристалл еще светится, но значительно слабее, с тревожными миганиями. От него теперь мало толку.
— Тебе нужно успокоиться, Скалл, — медленно, с расстановкой говорит Карлито.
Скалл сглатывает. Буря эмоций внутри него окрашивается страхом — он пытается взять все под контроль, но тот ускользает сквозь пальцы. Кристаллы мигают один за другим, и раздается еще один треск. Плечи Реми вздрагивают. Анжольрас растерянно приподнимает руки, но не двигается, неуверенный. Труп молча взирает на него остекленевшими глазами.
Карл делает еще один шаг вперед, фокусируя чужой взгляд на себе.
— Давай, бро, ты же не хочешь взорвать здесь все к чертовой матери?
Он пытается, он честно пытается! Скалл хочет что-то сказать, но дрожь кристаллов становится сильнее, и он изламывает брови, задохнувшись на начале слова. Эмоций внутри него больше, чем он способен вынести, больше, чем он способен подавить, больше, он чем когда-либо чувствовал — они наползают на него огромной тучей, поглощая, заслоняя от внешнего мира, и он очень ясно понимает, что сейчас сорвется. Он не удержит это.
Он пытается отойти подальше.
Он не успевает сделать и шага, когда Коста, которого Скалл уже успел потерять из виду, внезапно оказывается прямо перед ним с вазой в руках. Застоявшаяся вода льется ему прямо на голову, влажные стебли цветов бьют по носу и он закашливается, от неожиданности глотнув ее — мерзкую, с цветочным привкусом, словно испорченные женские духи.
Ничего не происходит.
Скалл промаргивается, пытаясь вернуть себе зрение, залитое водой, вслепую проводит рукой по кристаллам. Они не дрожат, спокойные. Константин медленно опускает вазу и выдыхает — скорее устало, чем облегченно.
— Хватит истерить, — припечатывает он. — Как ребенок, ей-богу. Я всегда говорил, что ты по нему головой двинулся... еще скажи, что я оказался неправ.
Аркобалено сплевывает остатки воды вместе с листочками, каким-то образом тоже попавшими ему в рот. Он вскидывает голову, морщась из-за налипших на лицо прядей, и сталкивается с чужим проницательным взглядом.
— Что, злишься? — спрашивает Коста насмешливо. — Думал, что наверху все будет приличнее?
— Думал, — угрюмо кивает Скалл, помедлив.
— Подумай еще, — советует ему мужчина и ставит вазу обратно на стол. — Раз уж ты полез в мешок с говном, не ожидай, что оно тебя не измажет, как бы ты не уворачивался.
Аркобалено закатывает глаза и наконец обращает внимание на остальных паробайкеров, слегка запоздало, впрочем, потому что в следующую секунду кто-то внезапно берет его шею в захват и принимается болезненно натирать голову кулаком — Скалл только и успевает, что клацнуть зубами от неожиданности и вцепиться в татуированную руку:
— Ах ты мелкий паршивец, Скалли, ты заебал пугать своими ебучими кристаллами! Сними их нахуй!
— Ай! Отпусти! Эй, слыш? Карлито, блять! Сам ты мелкий!
Он вопит и пытается вырваться, но Карл намного сильнее него физически — он хохочет и проходится всей пятерней через чужую мокрую и безнадежно испорченную прическу, оставляя после себя черт знает что. Совсем как в детстве, только тогда ему еще в вероломных пытках помогал Константин — пока не перестал расти и не стал самым низким в их компании, к огромному удовольствию Скалла.
— Мелкий-мелкий, — дразнится Карл, хлопнув по чужой макушке: — Как был плаксой так и остался. Раньше чуть что начинал реветь, а теперь норовишь взорвать всех к херам. Тонкая душевная натура.
Он наконец выпускает многострадальную шею Скалла, но только ради того, чтобы растрепанного и растерянного Аркобалено сграбастал уже Реми — паробайкер приобнимает товарища за плечи и с видом мамочки принимается вытирать платком под глазом, видимо, убирая смазавшуюся угольную подводку.
— Не слушай его, этот чугун вообще не понимает, что такое заботиться о своих близких. Вот я бы за свою женушку...
— Верде не моя- он мне не женушка! — Скалл краснеет и поспешно выпутывается из чужих объятий, — Хватит издеваться! Да сколько можно, урою!
— Да ты что, прямо как этого господина? — Коста небрежно кивает на труп.
— Не-е-ет, Скалл же нас любит, он будет нежнее.
— А вот когда меня в том году хотели пришибить, он никого не грохнул...
— Ну ты сравнил свою конопатую рожу с его сердечным!
Аркобалено недовольно пыхтит, выслушивая насмешки и походя пытаясь привести себя в порядок. Он откидывает мокрые пряди с лица, чувствуя, как стекают по шее капли воды, и кончиком языка проводит по уголку губы, проверяя состояние помады. Судя по кольнувшему язык вкусу черники, она все-таки пострадала.
Подначки друзей его не обижают. Во-первых, он выслушивает их уже который год, а во вторых, они никогда не перегибали палку и он знает, что никто из Каркассы не стремится его всерьез задеть. Он даже подозревает, что конкретно сейчас они пытаются его отвлечь — и это было бы мило, не проходясь они одновременно с этим по его излишней вспыльчивости относительно некоторых вещей.
И нет ведь, называли бы ее своим именем! Вспыльчивость звучит... нормально звучит, не то что «истеричность»! Чертовы шутники.
Он качает головой и упирает руки в бедра, наблюдая за балаганом, который уже даже не нуждается в слушателе. Сзади к нему подходит Анжольрас — как всегда немного отстраненный от их компании, наблюдающий за всем издалека, за своими таинственными мыслями, полными не то Бога, не то их с братом алкогольного бизнеса. Скалл никогда особо не понимал, почему этот парень, на пару лет старше их всех, вообще прибился к их компании, и уж тем более почему остается в ней до сих пор.
Паробайкер хлопает его по плечу и протягивает фляжку:
— Что будешь делать с трупом?
— Э-э-э... а здесь?.. — получив утвердительный жест, мол, вишневая наливка, как обычно, Скалл отпивает из фляги и задумчиво мычит: — Да не знаю... выкинуть, наверное, куда-нибудь, и дьявол с ним.
— Брось у главного здания. Ну или там, поблизости.
— Внизу?
— Ну.
Скалл чешет шею и снова прикладывается к фляге. Теплота алкоголя согревает грудь, выбивая остатки волнений, и он слегка расслабляется.
— Ты же сам хотел, чтобы другим было в урок... эй, эй, ты это, мне-то оставь, — Анжольрас взволнованно отбирает наливку и трясет фляжкой у уха. — Мы с братом еще не сварили новую партию... В общем, дорогой, я бы труп не прятал.
— Будет скандал, — мрачно вздыхает Аркобалено. — Верде меня убьет.
Карл отрывается от перешедшей уже в какое-то другое русло беседы и хмыкает. Вместе с ним к разговору теперь прислушиваются и другие двое.
— Да он тебе благодарен быть должен, бро. Тут же не только у скорпионов задница подожмется, у наших ведь тоже. Я вообще считаю что правильно ты этого того, а то слышал уже, что ты, мол, слишком мягкий для того, кто так высоко забрался.
Реми задумчиво кивает, коснувшись дужки очков.
— Да, я тоже слышал. Надеюсь, этот труп позатыкает рты особо разговорчивым и деятельным... лучше, чем моя бита. Из-за всей этой истории с сильнейшими к тебе внизу и без того повышенное внимание сейчас. Ну, к твоему этому тоже.
А где оно не повышенное, спрашивается? Каждая собака сейчас знает о том, что какой-то трущобный выскочка спокойно ходит по белоснежным улицам Райского Кольца и смеет ставить какие-то условия местным бизнесменам. Возмущение и пересуды все никак не утихают, и лишь в последние месяцы стали чуть тише, перекрытые восхождением пятнадцатилетнего Дино Каваллоне на место своего отца.
Скалл видел его пару раз, но готов сердечно пожать руку при следующей встрече.
В любом случае.
— Вы мне поможете? — он вскидывает взгляд на своих парней.
Те переглядываются и ухмыляются практически синхронно; даже Жоли поднимает уголок губ в покровительственной гримасе, оторвавшись от фляги.
— Конечно, мы же твои бро, — Карл хлопает его по плечу. — Доставим жмурика куда-нибудь прямо под нос жандармерии, комар носа не подточит. Но только если ты одолжишь нам свою занятую персону на этот вечер. Ты давно не отрывался с нами, и по тебе заметно.
Скалл хочет отказаться, но ладонь Карла многозначительно задерживается на его плече. Он вздыхает. По мере того как количество дел, которые ему нужно сделать для своих паробайков растет, становится все сложнее лавировать между жизнью в мастерских, жизнью с Верде и жизнью с Каркассой.
Кто-то вечно остается в убытке.
— К тому же, — говорит Константин, медленно переводя взгляд на труп, — лично я предпочту, чтобы ты в ближайшие часы был пьяный. И без своих кристаллов.
— Дресскод на пьянку: никаких кристаллов! — громко объявляет Карл. — Наш Скалли наконец показал, что у него есть зубы!
Он испускает какой-то восторженный клич, вызвав у Аркобалено кривую улыбку. Подобная реакция... не кажется ему правильной, но он ничего не говорит; в конце концов, обвинить себя он еще сполна успеет, когда останется один и попробует понять, как ему объяснить все Верде. Он должен рассказать ему до того, как жандармы найдут труп и Райское Кольцо наполнится слухами и перешептываниями — Скалл не сомневается, что они быстро все поймут.
Он моргает, выныривая вдруг из мыслей и осознавая, что Каркасса вокруг него приходит в движение: Жоли стаскивает со стола скатерть, и Карл помогает обернуть в нее тело; Реми обсуждает с Костой что-то про расположение улиц — прислушавшись, паробайкер понимает, что они планируют, куда лучше подкинуть мертвеца. Он растерянно стоит посреди этой суеты, с головой абсолютно пустой и в то же время полной тревожных мыслей.
Ему даже немного страшно от того, как буднично его друзья помогают ему скрыть убийство.
Скалл опускает взгляд.
— Эй, — спрашивает он неуверенно в пространство, тут же сконцентрировав на себе внимание: — кто-нибудь знает, как вывести кровь с ковра?