— Здесь ты можешь говорить спокойно, — улыбается Мисси. — Твои интонации так глупо скачут вне этой коробки.
— Возможно, все дело в звукоизоляции.
— Правда? — она громко смеется, наклоняя голову в бок. — Ты всегда любил оправдываться.
— Я не оправдываюсь! — восклицает Доктор, а потом резко замолкает, обиженно поджимая губы.
— Внутри все иначе, не правда ли?
Мисси встает с кресла, слегка покачиваясь, и подходит к Доктору, кладя руки ему на плечо.
— Внутри все всегда иначе, — шепчет она на ухо. — Ты не задумывался, что так не только с тобой?
— Ты пытаешься оправдаться? — как можно более спокойно спрашивает он, хотя внутри все холодеет от одного ее взгляда, а смотрит она так, будто готова вцепиться в его горло прямо сейчас; в принципе, Мисси именно это и делает, проводя острыми ногтями по шее. — Ты ведь помнишь, что это твоя вина.
— Помню-помню, милый мой друг, — она сильнее жмется к нему, а потом резко отпрыгивает, кружась в каком-то безумном танце. — Только, — между делом замечает Мисси, — первый выстрел все равно был за тобой.
Она кружится по комнате, чудом не задевая предметов интерьера. Ее юбка развивается, заколки падают с головы, и волосы высвобождаются из-под нелепого плена. Мисси улыбается, продолжая свое веселье, и в какой-то момент Доктору кажется, будто она вырисовывает иероглифы на бетонном полу Хранилища.
А Мисси все кружится, и кружится, и кружится, подолом платья сметая все его страхи. Он, Доктор, стоит посреди ее безумия, хмурый и седой, в выцветшем костюме и такими же глазами. С морщинами на все лицо, с потрескавшейся кожей на руках и мозолями. Он стоит и не смеет отвести от нее взгляда. Ему в голову приходят бредовые мысли, и Доктор так далек от реальности, что, взорвись сейчас вселенная, он и не заметит.
Когда Мисси танцует, нет ничего, будто она каждым своим шагом уничтожает историю целых народов, взмахом руки — стирает устои мироздания, наклоном головы — рвет нити времени. Будто она — огонь, который наконец сжигает чертову книгу судьбы, и от этого Доктор, вопреки своим принципам, чувствует облегчение.
Мисси медленно приближается к нему, и, когда это случается, он чувствует, что почти потерял себя, но одна только ее улыбка возвращает его душу обратно в тело. Мисси улыбается нежно, так, как не улыбалась уже несколько веков, так, будто никогда не ненавидела его. Улыбка, дарящая блаженство, прощение.
— Не хочешь потанцевать со мной?
— Ты приглашаешь?
— Конечно, или ты настолько пристрастился к людям, что поддался их глупым стереотипам?
— Что за вопросы, — с наигранной разочарованностью говорит Доктор, вплотную становясь к ней и беря ее руку в свою. — Ты поведешь?
— Как всегда, — усмехается она, отбрасывая локон волос с лица.
Они танцуют плавно: шаг назад, два вперед, шаг в сторону. Все просто и в то же время иначе. Доктор не помнит, чтобы испытывал такое когда-либо прежде. Они кружатся вместе, и все не просто застывает или исчезает — стирается след самой вселенной, будто ее никогда и не было. Будто бы были только они, вечные и прекрасные, вальсирующие над так хорошо знакомой обоим бездной. Только четыре сердца, бьющиеся в унисон. Только рука, сжимающая другую руку — правильно, естественно, как и полагается. Доктору кажется, что что-то навсегда меняется. Доктору не хочется прекращать.