— Долго ты там? Я, кажется, нашел еще один магазин.
— Еще один? А ты уверен...
Продавец наконец обрывает длинную ленточку чеков и с улыбкой протягивает Рехею красивый оранжевый пакет. Бумага в черные звездочки приятно шуршит, когда он поудобнее перехватывает очередную покупку, и этот звук привлекает внимание Мукуро — иллюзионист выглядывает из-за двери, которую он так нетерпеливо придерживал, пока Рехей расплачивался за сладости.
— Я уверен, — быстро отвечает он, не сводя взгляда с нового пакета в чужих руках. — Там абсолютно очаровательные капкейки. В форме тыкв.
Рехей уверен, что они покупали кексы в форме тыкв еще в самом начале. Он, кажется может даже назвать пакет, где они лежат, но только вздыхает и кивает на прощание продавцу.
Осень в этом году выдалась на удивление переменчивой: стоит им покинуть приветливый магазинчик и Хранителя быстро окутывает прохлада, заставив сощуриться. Он задумчиво качает головой, раздумывая, стоило ли ему все же одеться теплее, и отвлекается только когда кто-то весьма настойчиво пытается заглянуть в новый запечатанный степлером пакет.
Засунуть туда руку, если быть точнее.
Сасагава молча поднимает кипу пакетов, чтобы Мукуро было удобнее, и с легким скептицизмом наблюдает за чужими стараниями — отверстие между скрепками недостаточно крупное для человеческой руки, и если кое-кому хочется раздобыть себе леденцов, придется... придется...
Рехей растерянно провожает взглядом узкую кисть, которая выныривает из пакета, держа сахарную летучую мышь на палочке. Рокудо довольно улыбается и шуршит оберткой, обращая свой разноцветный взгляд на улицу впереди и, кажется, совсем не замечая своего спутника — и хорошо, пожалуй, потому что Рехей совсем не знает, какое у него сейчас выражение лица.
Каким-то образом... это свидание — их первое свидание, если быть точнее, оказывается совсем не таким, каким он его представлял.
Не то, чтобы у него было много времени на размышления. Он даже не сразу понял, что его приглашают на свидание.
Когда Мукуро, лениво расчесывая встрепанные за ночь волосы, спросил, занят ли Рехей вечером, тот искренне решил, что это нечто деловое. В конце концов, их странные отношения не выходили за рамки секса и совместных миссий, официальных и не очень. Рехей не видел никаких намеков на то, что иллюзионисту нужно нечто большее, и, неожиданно для себя самого, не решался поднять эту тему. Возможно, он сам не был уверен, чего хочет. Возможно, присутствие Мукуро в его жизни казалось эфемерным — прикоснись слишком сильно, и...
В самом деле, кто бы мог подумать, что пугающий иллюзионист Вонголы будет недовольно морщиться из-за утреннего холода и льнуть к нему — к нему, к Рехею, — в поиске тепла?
Поэтому, когда Мукуро, перекинув тяжелые пряди за плечо, поднял на него ожидающий взгляд, Рехей мог только спросить, в какие неприятности он снова себя впутал.
Красивое лицо исказилось насмешкой. «В Хэллоуинские, Сасагава» — ответил ему тогда Рокудо, и Рехей не обратил внимания ни на то, что он назвал его по фамилии, ни на то, что бледные плечи, усыпанные осторожными метками, слегка приподнялись. Рехею было не до того — он лихорадочно пытался сообразить, не послышалось ли ему, и правильно ли он все понял.
Поэтому у него совсем и не было времени, чтобы успеть представить себе свидание с Рокудо Мукуро. И все же, какие-то ожидания у Рехея были — и он не знал, хорошо или плохо, что они не оправдались.
Его тормошат за плечо, отвлекая от мыслей. Пальцы в тонких черных перчатках — судя по всему, Мукуро тоже успел оценить прохладу и принять соответствующие меры, и Рехей даже удивлен, что иллюзионист не сделал этого раньше.
Он не любит мерзнуть.
Иногда Рехею кажется, что за его постоянной тягой к теплу что-то стоит.
— Ты слишком много думаешь, — упрекает его Мукуро, помахивая блестящей летучей мышью в воздухе. — В чем дело? Пойдем.
— За... теми кексами, да? Стой, слушай, — Рехей быстро приходит в себя и возмущенно трясет пакетами: — тебе не кажется, что здесь для тебя и без того уже чересчур много?
Ворох пакетов шуршит хрусткой бумагой и многочисленными сладостями внутри. Пироги и кексы, конфеты и драже, помадки и пирожные, мармелад и зефир — иллюзионист не пропустил ни одного магазинчика с праздничной едой, стоило им только приехать в украшенный центр города, где вовсю развернулся осенний праздник. Рехей думал, что Мукуро предпочтет провести этот вечер в каком-нибудь ресторане, с вином и изысканными блюдами — это казалось... в его стиле. Несложно было бы представить его в дорогой обстановке, ведущего с Рехеем светские беседы, запутанные и имеющие тысячу подоплек; улыбающегося слегка насмешливо и нечитаемо, как всегда, когда он затевал со своим любовником одному ему известную игру, наблюдая за чужой реакцией и что-то для себя подмечая.
Вместо этого Мукуро потащил не ожидавшего подобного Рехея по магазинчикам, прямо в радостную и празднующую толпу.
— Оя, а ты разве не будешь?
Рокудо невинно склоняет голову в сторону, прикусив черный леденец, и Сасагава вздыхает, не собираясь поддаваться чужой очевидной манипуляции. Поделится он с ним, как же! Скажите это любым случайным шоколадкам, которые оказываются у него на кухне; у него есть два пути: либо он расправляется с ними до визита своего любовника, либо прощается навсегда.
— Я не такой... сладкоежка, как ты, — обжора, он хочет сказать обжора, но передумывает в последний момент, очень уж предостерегающий взгляд бросает на него Мукуро.
Иллюзионист пожимает плечами, слегка передернув ими под конец. На нем темное пальто и легкий нашейный платок, который, на взгляд Рехея, не особо-то и согревает... впрочем, когда они только вышли из квартиры боксера, было намного теплее. Да и не сказать, что Рокудо выглядит замерзшим — по крайней мере, он лишь слегка поправляет светлый платок, прежде чем укоряюще заметить:
— Но это Хэллоуин.
— И что? — не понимает Сасагава.
Черт, он опять отвлекся от разговора. На этот раз, правда, по вине чужой привлекательности.
— На Хэллоуин едят сладости, — тоном взрослого, объясняющего нечто непутевому ребенку объясняет Рокудо: — Это традиция. Пойдем!
Он тянет его за рукав куртки, но быстро, впрочем, отпускает, направившись вперед, сквозь людской поток. Кажется, ему не терпится завернуть в хрустящую бумагу очередную покупку. Рехей с небольшой задержкой все же идет следом, в который раз сбитый с толку чужим ответом. Надо есть сладости, потому что праздник. Это какая-то очень простая, почти детская (хотя почему почти, детская и есть) логика, и она никак не вяжется с образом иллюзиониста.
Возможно, это его очередная игра? Он знает, что с этим человеком стоит быть осторожным. Да Рехей и не сомневается даже, что Мукуро уже не раз успел воспользоваться их близостью в своих целях: чего только стоят одни его просьбы о помощи, то и дело возникающие и иной раз весьма подозрительные. Он, впрочем, почти на это не обижается. В конце концов, сдается ему, он единственный из Хранителей, не считая Хром, к кому Рокудо вообще обращается за помощью. Это... льстит, в некоторой степени. Жест доверия, слишком явный, чтобы Сасагава упустил его из виду.
Он льстит так же, как и чужое внимание в принципе. Рехей уверен, что Мукуро, воспользовавшись своим пламенем, мог бы заполучить себе практически кого угодно — от какой-нибудь мировой модели до знаменитого певца. Ему, наверное, совсем несложно было бы задурить голову какой-нибудь знаменитости, из тех, что не знают о мафии, а значит и о его дурной и пугающей репутации. Впрочем, Рехею кажется, что даже она не была бы Мукуро помехой.
И все же, это именно он сегодня утром проснулся, ощущая теплое дыхание где-то под ключицей. И это именно его Мукуро целовал ночью, улыбаясь одновременно ядовито и ласково, чутко отзываясь на каждое прикосновение ладоней...
Рехей легонько встряхивает головой. Что с ним творится! Он думал еще, что не знает, чего хочет? Да он же просто невыносимо, безнадежно влюблен.
Неожиданное осознание заставляет его остановиться посреди толпы. Вот это экстремальный поворот событий!
Иллюзионист, заметив вскоре чужое отсутствие, оборачивается недовольно, выискивает боксера взглядом и жестом подзывает к себе. Он выглядит весьма воодушевленным, и Рехей, сморгнув ошеломление, подходит к нему, шурша пакетами и стараясь скрыть свое волнение.
— Я передумал, капкейки подождут, — Мукуро плавно обнимает его под руку, пронзив внимательным взглядом. — Я нашел кое-что получше.
Он лукаво хрустит крылышком летучей мыши на палочке в ответ на вопросительный изгиб брови и тащит ворчащего Рехея куда-то в сторону, сквозь толпу. Несмотря на то, что между их кожей находится пару слоев одежды, чужое прикосновение ощущается слишком явно.
— Ей-богу, тебе и правда стоит остановиться, — бурчит боксер, пытаясь не выдать свои мысли: — Ты скоро скупишь все сладости, что здесь продаются!
— Ах, брось, не будь таким скучным, — иллюзионист показательно морщит нос, но в его глазах сверкает снисходительный смех.
— Скучным? Скажешь, когда сам будешь все это оплачивать!
Мукуро смеется, а затем прихватывает губами леденец, с любопытством рассматривая боксера. От сахарной сладости его губы слегка блестят; Рехей замечает это, хотя совсем старается на них не смотреть.
— Ну хорошо, — сжаливается вдруг Рокудо, — это последний раз.
Они наконец останавливаются — прямо у палатки, где продают тыквы. Не бисквитные и не кремовые, а самые настоящие, разных размеров и оттенков оранжевого. Некоторые из них даже перевязаны за черенок праздничными ленточками или обклеены изображениями призраков и мультяшных вампирских рожиц.
— Тебе нужна тыква? — боксер вскидывает брови и аккуратно ставит пакеты на землю.
— Ну конечно, нам нужна тыква, Рехей. Хэллоуин же.
— Э-э-э, нам?
Рехею кажется, что он, возможно, чего-то не понимает. Мукуро бросает на него пристальный взгляд.
— Куфуфу, ты видишь здесь еще кого-то?
Он тянет это почти лениво, но боксер замечает, как приподнимаются чужие плечи. Он, ведь, наверное, идет ва-банк, догадывается вдруг Сасагава, сталкиваясь с нечитаемым разноцветным взглядом. Прямо как этим утром. То, что сам Рехей спросил бы прямо, он пытается выяснить подобными оговорками, проверяет границы дозволенного, очертания того, на что Рехей готов согласиться, и это кажется вдруг боксеру настолько правильным, если речь заходит о Мукуро — ну конечно, словно он может взять и поговорить, как нормальный человек!, что Солнце Вонголы облегченно и коротко смеется. Чувство растерянности, не покидавшее его с самого начала этого свидания, наконец проходит.
— Ну, разве что огромную миланскую толпу! Но они все вряд ли поместятся у меня в квартире.
На мгновение иллюзионист замирает, но тут же фыркает, и смутная недосказанность, висевшая между ними, окончательно исчезает.
— Я бы никого больше и не пустил, — важно и довольно замечает он.
А затем присаживается на корточки перед рядом из тыкв, с любопытством их рассматривая и явно не зная, которую выбрать. Возможно, ему никогда этого и не доводилось. Он стягивает одну из перчаток и наугад проводит подушечками пальцев по оранжевой кожуре, с интересом склонив голову; черная прядь чуть выбивается из-за аккуратного уха с сережкой, и Рехей едва останавливает себя от того, чтобы склониться и заправить ее обратно, потому что...
Мукуро улыбается. Не так, как он это делает обычно: остро или высокомерно. Не так, как он делает это по ночам: предостерегающе, но одновременно с тем приглашающе. Не так, как он делает это утром: сонно и слегка вопросительно. Его улыбка мягкая, искренне заинтересованная, почти как у ребенка. Она словно никому не адресована, и потому кажется какой-то очень личной.
Рехей рассматривает чужое лицо, неожиданно для себя подумав, что эту улыбку Мукуро очень хочется сцеловать.
Он никогда не видел у него такого выражения лица, такого почти наивного предвкушения — он даже и не думал, что Мукуро умеет так радоваться чему-то столь обыденному, как простая хэллоуинская тыква.
Рехей думает, что ради этой улыбки купил бы ему все тыквы в городе.
Но Рокудо, в конце-концов, нужна лишь одна, и он гордо поднимает ее, тут же сорвав наклейку-ценник, стоит им отойти от палатки.
— Какая тяжелая! — он слегка недовольно пыхтит в отобранный у Рехея шарф, перехватывая ее и пытаясь плечом убрать мешающие пряди из хвоста. — Я думаю, ее стоит поставить на кухне.
Они неторопливо движутся домой, болтая по пути. Эта покупка и правда стала последней; Сасагава подозревает, что она и была главной целью, а все возмутительные траты на сладкое — лишь прелюдией. О кругленькой сумме, в которую ему обошлась эта прогулка, он старается не думать. Мукуро, впрочем, таинственно пообещал ему все возместить, не вдаваясь в подробности... но, зная его, это «возмещение» может принести Рехею еще больше проблем.
Несмотря на это предчувствие, он все равно позволит ему.
— Не в спальне?
Рехей придерживает локтем чужие руки, когда ему кажется, что Мукуро сейчас уронит свою ношу, которую он наотрез отказался обменять на парочку пакетов, и тот благодарно кивает, но тут же качает головой:
— У тебя в спальне такой бардак, что она в нем совсем потеряется.
— Ага, значит как покупать огромные тыквы, то это нам, а значит как бардак, то сразу мой! — Сасагава возмущенно взмахивает пакетами, в одной из рук и Рокудо пакостливо хмыкает: — Ты мне не смейся тут, не так уж у меня там и того... неприбрано. Чуть-чуть совсем.
— Знаешь, ты очарователен, хоть и иногда, — миролюбиво замечает иллюзионист на чужое ворчание.
Если он считает, что способен этим замять возмущение Рехея... он оказывается прав. Почти.
— Только иногда? Ах ты, ты... — Сасагава в притворном недовольстве сводит брови, охотно поддерживая ленивую перепалку: — Рокудо, ты не ценишь, что имеешь!
— Оя? Вот как?
Они приостанавливается. Шумный центр Милана остается позади, и улочки спального района окружают их неожиданным спокойствием — большинство людей все еще празднует на главной площади, и у них есть время, прежде чем радостная толпа двинется по домам. Рехею казалось было, что они ушли с праздника слишком рано, но Мукуро, как всегда, оказался поразительно чуток к повадкам толпы — теперь стремительно тающие минуты спокойствия можно было почти ощутить кожей.
Иллюзионист приподнимает брови, и Рехей подозревает, что он затевает нечто нехорошее. В свете уличных фонарей его усмешка приобретает вдруг хищные нотки; они прячутся в уголках бледных губ и вызывают рой приятных мурашек по спине.
— Не ценю, говоришь? — вкрадчиво переспрашивает Мукуро, приближаясь на шаг, а затем кивает на занятые многочисленными пакетами чужие руки: — Ну как же я могу? Ты ведь столько всего мне купил.
Рехей открывает рот. Закрывает, а затем открывает снова:
— Эй, а кто, по-твоему, мне пару часов назад утверждал, что это все на нас двоих?
Рокудо издает смешок, внимательно рассматривая чужое лицо, а затем вдруг вновь подается ближе — слишком быстро, чтобы боксер успел что-либо предпринять, даже если бы и хотел. Чужие губы сладкие, совсем как леденец, и оставляют после себя приторное послевкусие с нотками химического чернослива. Тыква в чужих руках врезается в живот, но ни один из них не обращает на это препятствие внимания — Рехей слишком занят внутренней борьбой с тем, чтобы не бросить чертовы пакеты на асфальт, освободив себе руки, а Мукуро... Мукуро задумчиво облизывает нижнюю губу, а затем целует его еще раз.
— Если ты хорошо попросишь, я поделюсь, — шепчет он прямо в чужой рот, прежде чем отстраниться.
Пакеты летят вниз.