Когда менеджер аккуратно пихает за пазуху стопку листов и забирает куртку, Исин чуть не роняет телефон и пончик из зубов. Он говорящим взглядом косится на рослого мужчину, мол, что это, но тот отмахивается, аккуратно толкая, чтобы пройти быстрее вперед. Нужно успеть улизнуть раньше, чем прознают журналисты и фанаты, что они улетают. Охрана караулила неподалеку, но не была, как обычно, рядом, чтобы не привлекать лишнего внимания.
— Потом, потом, тебе нужно регистрацию пройти, просто придержи их. Все поясню, но потом.
Чжан косится еще несколько секунд, пожимает плечами и быстрее шагает к стойке регистрации. Он безжалостно вытирает о листы свои руки на ходу, оставляя жирные следы, и пихает в свою сумку, вытаскивая оттуда следом свои документы. Менеджер встает рядом, предъявляя паспорт и билет. Получая свои талоны на посадку, Исина тащат уже на досмотр и паспортный контроль. Чудо или нет, но его тайный полет, как человека простого, выливается все равно в сплошные бонусы: людей почти не было. Он стягивает маску во второй раз, чтобы показать свое лицо, доедает в два укуса свой пончик и очаровательно улыбается, что вылезают ямочки.
— Предлагаю пойти выпить по чашке кофе, а то уснешь на трапе, — подтрунивает легко менеджер, поманив за собой к кофейне. Исин слабо улыбается в ответ и ползет следом, чувствуя себя правда убитым. Съемки дорамы, рекламы, а после модный показ, где он присутствовал как гость — все так навалилось камнем, что он не до конца осознавал, что летит в Корею. Руководство потребовало его возвращения, отменив предварительно через посредников часть мероприятий.
— Вот твой ледяной американо и радужный кусочек торта. Нужно поднять твои силы хоть через кофе и сладость, — как мама, воркует менеджер, приземляясь напротив со своим ароматным латте. Принюхавшись, Исин улыбается шире. Запах безумно приятен и знаком.
— Карамель? — кивок. — В детстве обожал ее. Ел конфеты с ней, пока мама не видит. Ругалась постоянно, что я таскаю конфеты, а все равно приносила их домой.
— К слову о запахах. Доставай листы, что я тебе отдал. Там примерный опросник для журнала. Странный, но ничего криминального или провокационного я не увидел. Пошевели мозгами, да ответь примерно, чтобы проснуться. Какие-то из них будут озвучиваться журналистом Вэй.
Исин отпивает кофе, вздрагивая от пробирающего насквозь холодка, и вытаскивает листы со следами своих пальцев. Упрекающий взгляд со стороны старательно игнорируется, пока свой бегает по вопросам. Бегает, изучает, пока не спотыкается об один.
«Чем пахнет счастье?»
Исин недоуменно поднимает взгляд на переписывающегося с кем-то менеджера, опускает его обратно и заметно зависает, задумываясь. В голове всплывает множество вариантов ответа, которые удовлетворят и нет журналиста, которые правдивы в полной мере, однако, с них ничего точно не ёкает на сердце.
Счастье ведь такое размытое понятие. Счастье редко связывают с ароматом. Он подпирает ладонью щеку, звучно отпивает из трубочки ледяной, до скрежета зубов, напиток, который так часто пил в Корее, и прикрывает глаза. Мыслительный процесс отбрасывает в детство.
Когда мама готовила вкусные тыквенные пирожки, от которых текли слюни до самого пола или варила бобы для начинки. Весь дом пестрел ароматами еды. Когда бы он не вернулся домой, дома всегда было чем набить живот. В такие моменты он действительно был счастлив.
Исин помнит до сих пор аромат духов, какими пользовалась мама. Последний раз, когда они обнимались, он почувствовал себя словно дома, потому что его обнимал столь родной и близкий человек, который почти всю его осознанную жизнь был главной поддержкой.
Аромат счастья витал, когда он гонял на велосипедах по улицам в период цветения с трейни из агентства. Лепестки вишни путались в волосах, цеплялись за одежду; их аромат пропитывал насквозь, заставляя чувствовать себя невероятно счастливыми и свободными в эти крохотные моменты жизни.
Исин размышляет над этим вопросом, когда происходит посадка в Корее, а через несколько секунд в нос ударяет запах мокрого асфальта, а за шиворот скользят капли дождя. Менеджер мгновенно открывает зонт, приветствует на ломанном корейском своего коллегу и подталкивает полусонного Исина к машине. Взгляд бегает по цветным табло с надписями, мозг напрягается, вспоминая, как верно это прочитать. Он слушает вполуха с двух сторон знакомую и незнакомую речь, от которой совершенно отвык за долгий срок пребывания в Китае, но чувствует себя почему-то счастливым и расслабленным. Корея встречает его ароматом теплого дождя, рисовых пирожков и чьих-то терпких духов в салоне (возможно, менеджера его группы).
Общежитие пахнет ни чем. Здесь практически не осталось личных вещей. Оно кажется ему пустым, будто здесь только собрались делать ремонт, но Исин знает, что просто все заняты. Самый старший из хёнов сейчас проходит службу вместе с их актером До. Главный танцор с одним из бигль-лайн участвует в промоушене новой мировой группы. Ушастый эльф Пак буквально «кричал» ему лично об этом в чат. К слову, он, наверное, сейчас в Японии в своей студии и пишет музыку. Лидер, наверняка, сейчас на постановке в театре. Их золотой вокалист на записи очередного альбома — скидывал фотографии со студии. Чжан сам просил так делать. Исин заслушал песни своих одногруппников до дыр, чувствуя невероятную гордость за то, что агентство дало расцвести и показать себя ребятам.
Он подкатывает чемодан к своей холодной и застеленной постели, косясь невольно в угол. Когда-то там стояла гитара. Во времена трейни в его комнате пахло жженым, потому что он и Чанёль пытались подпалить немного струны, чтобы концы не ранили руки, потому что они натягивали их на свои инструменты.
Когда в общежитие веяло различной вкусной едой — будь это лапша, курочка или сладости —, они определенно, что-то творили: спорили, ссорились и мирились, пели, практиковались, бесились, веселились, отдыхали в обнимку, открывались здесь друг другу. В общежитие всегда пахло жизнью, людьми, семьей. Да, он был счастлив тогда.
Чжан заходит в одну из комнат и понимает, что это комната лидера и макнэ. На ум невольно приходит момент, как после ссоры Сехун кормил его черной лапшой. Когда макнэ протягивал неловко ароматную черную лапшу на палочках, делясь, Исин был невероятно тронут.
Однако все эти воспоминания не его ответ на вопрос. Это не совсем то счастье, не тот ответ, который Исин скажет, если его спросят в лоб. Не тот ответ, который первым щелкает в голове. Не то, что отзывается в сердце.
— Исин, на выход. Ты должен показаться руководству, что цел, здоров и готов выполнять все, что им требуется, — устало сообщает менеджер Кан. Исин тяжело вздыхает, берет лишь бумажник и выходит наружу, забывая, что там льёт, как из ведра.
Его мокрые следы не делают ситуацию в кабинете радужной. Ожидаемо было, что на него выльют кучу… всего. Но Исин терпит каждую шпильку в свою сторону, размышляя о том, куда же делся самый младший из их группы. Он приветствует своих хубэ — коллег в коридоре, обнимается с кем-то из старших, пока ему дают фору сбежать, оставляя своего менеджера на терзания.
Исин болтается по знакомым коридорам, слышит, как ниже на этажах играет музыка, пока ноги сами не выводят в сторону зала практики. Он знает от Чунмёна, что его ремонтировали уже несколько раз, делая шире в стороны и технологичнее по аппаратуре. Из зала доносится что-то из иностранного репертуара танцевального направления.
За грудиной вдруг натягивается струна. Начинает ёкать в сердце, ёкать так, что Исин ускоряет шаг. И…не прогадывает, подумав о том, кто здесь.
Сехун танцует уверенно, четко, но при этом грациозно и пластично. Его длинные конечности не путаются, двигаются в такт музыки, пока строгий взгляд направлен на себя в зеркало. Исину на мгновение кажется, что О стал выше. Он не смеет прерывать чужой танец, приваливаясь к косяку двери плечом. Наблюдать со стороны всегда интересно и волнующе, в частности, если это кто-то важный и особенный для тебя.
— Хён? — раздается внезапно низкое, когда музыка начинает быть плавной. Исин отмирает, выползает из собственных мыслей и понимает, что Сехун смотрит прямо на него. — О боже мой, хён! — будто приходя окончательно в себя, хрипит О, срываясь с места к Чжану.
Исин действительно забыл, как умеет агрессивно обниматься Сехун. Он сгреб его в свои лапища, тесно прижал к себе, буквально до хруста костей, и ткнулся носом в макушку.
— Исин-хён, просто не верю. Ты правда, ты правда приехал! Никому не сказал. Парни так обрадуются. Хён, мы так ждали тебя. Неужели и камбэк с нами? О, или даже концерт?! Фанаты будут счастливы. Экзо снова вместе для своих эри, — тараторит сипло в волосы старшему Сехун, невольно сжимая хрупкого, в разы меньше него парня. Исин дышит горячо ему в шею, цепляясь крепко пальцами за худи на широкой спине. Он вдыхает сехуновский аромат смешанный со слабыми нотками неизвестных ему духов; дышит буквально им, Сехуном, в этот самый момент. По телу лениво ползут теплые мурашки, потому что О сам такой — невыносимо теплый. Исин понимает, как этого чертовски не хватало в его рутине.
— Хён, — неожиданно выдыхает в ухо Сехун, понижая голос и заставляя вздрогнуть, — хён, я скучал.
И жмет к себе тесно-крепко, касаясь легонького губами покрасневшего то ли от духоты, то ли от смущения уха.
Осознание подтверждается замиранием сердце, забыванием как правильно дышать и говорить на корейском. У Исина находится ответ на вопрос для журнала. Он не озвучит его во всеуслышанное, но для себя он точно понял.
Его счастье пахнет тобой, Сехун.