Когда Мукуро бесцеремонно залезает к нему на колени, оторвав от ноутбука, Рехей понимает, что написание отчетов накрылось до, может быть, поздней ночи. И то — это если его не будут требовать в кровать, возмущаясь холодом и капризно морща нос.
Рокудо удобно ерзает, пользуясь тем, что чужие руки все еще лежат на клавиатуре по обе стороны от него (он пролез под ними совершенно непонятно каким образом), образуя нечто вроде уютного каркаса, на который можно опереться — что он и делает, блаженно потом выдохнув и сощурив разноцветные глаза.
— Ну вот что ты творишь? — осведомляется Рехей после обалдевшей от чужой наглости паузы. — Мне, блин, надо работать!
— Так работай.
Мукуро пожимает плечами в темно-синем кардигане, мол, я-то тут причем?, а затем утыкается в телефон. Ухоженные ногти негромко постукивают по экрану с перепиской, и он совершенно точно не собирается никуда уходить. Рехей недовольно следит за пальцами, унизанными кольцами Ада и активно порхающими над клавиатурой. Он не хочет подсматривать, но имя собеседника само бросается в глаза — как и последние сообщения Чикусы, отчитывающегося о том, что он вчера прибыл в Японию.
Ах, Япония... точно ведь.
Сасагава смотрит на экран ноутбука.
В последние годы его зрение упало, и, несмотря на очки, он больше не может работать, не склонившись к столу, поэтому препятствие в лице партнера на корню рубит любые попытки доделать квартальные отчеты. Мукуро об этом, конечно, знает. Еще бы он не знал — только посмотрите на его довольную рожу!
— Нет, серьезно, мне надо закончить, слышишь? Эй!
Рехей легонько пихает Рокудо в плечо, но тот даже не поднимает взгляда от телефона. А ведь в самом начале их отношений — еще тогда, когда они были просто любовниками, он бы уже перехватил чужое запястье и язвительно бы что-нибудь прошипел. В то время Мукуро иной раз не давал касаться себя даже просто так, не говоря уже о том, чтобы получить недовольный толчок под бок.
— Завтра сделаешь, — тянет Рокудо, сморщив нос.
Интересно, думает боксер, много ли людей видели, как страшный иллюзионист Вонголы супится, словно капризное дитя? Он хорошо помнит с совместных миссий его улыбку, и эта яркая разница между обоими Мукуро всегда его поражает.
Такие мысли все еще иногда посещают его, хотя к этому можно было бы уже и привыкнуть, наверное...
— Савада обещал мне отпуск, как только я закончу с этим, — объясняет Сасагава, поправив очки. — Но ей-ей, если завтра что-нибудь такое внезапно возникнет, а я как бы еще не отпущен, он это на меня и повесит. И все. Никакого отпуска и семьи.
Мукуро наконец вскидывает взгляд и опускает смартфон. Он выглядит заинтересованным.
— Семьи? Ты поедешь в Японию?
— Ну, я давно планировал, — признается Рехей и откидывается на компьютерном стуле, перекинув руку через чужие подтянутые коленки (вторую руку успешно занимает рокудовская спина), — хочу посмотреть, как они там... сестра писала, что поступила в магистратуру на право, прикинь? Надо ее экстремально поздравить лично! Ну и по мелочи, да... привезу родителям ноут, а то вместо со старым накрылся и скайп... а без него типа...
Он задумывается, устремив взгляд куда-то сквозь недописанный отчет. На самом деле, Рехей ничего особенного не планировал, но сейчас ему начинает казаться, что к приезду домой стоит подготовиться серьезнее. В самом деле, стоит купить им подарков, что ли? И, может, привезти сувениров...
— Скучаешь по дому?
— А?
Вопрос Мукуро заставляет его вынырнуть из размышлений. Иллюзионист приподнимает брови, внимательно на него глядя, как делает всякий раз, когда сильно заинтересован в ответе.
— А, ну, скучаю конечно! В смысле, — под пристальным взглядом Рехей почему-то ощущает себя слегка неловко, словно ему нужно оправдаться за то, что он собирается внезапно оставить любовника на несколько дней, — ты же знаешь, как экстремально редко выдается возможность съездить в Японию не по делам! Да и вообще, они же моя семья... так что...
Рокудо задумчиво кивает и возвращается к переписке, оставляя боксера в смешанных эмоциях. Как и всегда, не сообщив ни о сделанных выводах, ни о просто своих мыслях, оставив Рехея гадать, к чему вообще был этот вопрос. Впрочем, Рехей не сильно из-за этого беспокоится, даже если подобные вопросы похожи на какие-то проверки без объявления результата.
Ну прошел же он как-то все их до этого момента? Вот, и нечего тогда волноваться!
— А ты, — Сасагава наклоняет слегка затекшую шею, потягивая ее, — скучаешь?
Пальцы замирают над экраном. Мукуро сводит брови, но затем его лицо внезапно разглаживается, и он продолжает печатать.
— Нет, — он пожимает узкими плечами, — я дома почти каждый день.
Доходит до Рехея не сразу. Он замирает на полузвуке следующего вопроса, осмысляя сказанное и хмурясь.
Он только что?
Он только что...
Он сказал что?
Он правда это сказал?
Сасагава взволнованно выпрямляется на стуле, невольно выдергивая руку из-за недовольно напрягшейся спины и чувствуя, как ускоряется биение сердца в груди. Рокудо, на самом деле, не сильно щедр на такие признания, поэтому каждый раз Рехей ощущает себя самым счастливым человеком на свете, как бы глупо это не звучало. Хотя, что может быть глупого в счастье?
— Мукуро!..
— Молчать, — бледный палец немедленно упирается ему в губы, пока иллюзионист слегка отворачивается, продолжая печатать одной рукой. — Один комментарий и я проткну тебя трезубцем.
— Хорошо-хорошо, я экстремально молчу! — боксер добродушно целует палец и смеется, сцепляя руки вокруг своего ворчащего парня и притягивая его ближе: — Вот любишь же ты пригрозить своим трезубцем, а? Давно бы уже чиркнул, если бы хотел.
Мукуро фыркает и отдергивает руку от чужого лица, с недовольным звуком позволив себя обнять. Все это, конечно, напускное, потому что его выдают глаза и легкий поворот головы подальше от взгляда Рехея — едва заметный признак смущения, который боксер когда-то разгадал совершенно случайно.
— А кто сказал, что я не хочу? — разноцветные глаза щурятся и скашиваются в сторону, рассматривая его лицо. — Если я тебя поцарапаю, ты станешь только моим.
Боксер моргает, ощутив легкий укол опасности. Бледная кисть вновь тянется к нему; Мукуро осторожно касается его щеки и цепляет кончиками пальцев очки, стягивая их и мимолетно проходясь костяшками по губам. Он вертит их в руках, а затем, отложив на стол телефон, аккуратно надевает. Очки оказываются слишком большими, и иллюзионист придерживает их пальцем; вскидывает голову, пронзая внезапно Сасагаву угрожающей улыбкой.
— Кфуфу, впрочем, даже если я тебя уже и ранил, ты никогда не узнаешь точно, если будешь хорошим мальчиком.
Он снимает очки и возвращает их обратно вместе с коротким мягким поцелуем — от его слов боксер невольно напрягается, но быстро расслабляется и хмыкает, удобнее устраиваясь на компьютерном стуле. Может быть, кого-нибудь эта угроза точно проняла бы, но не его, привыкшего к тому, что любовник периодически пытается его укусить, словно проверяя на выдержку.
...если так подумать, в их отношениях полно всевозможных проверок. Не то, чтобы они ему в тягость, просто...
— Не ерничай, — Рехей усмехается на чужое выражение лица, пальцы осторожно дотрагиваются до бледной скулы и замирают там. — Не царапал ты меня.
— С чего такая уверенность?
— Ну, а ты стал бы встречаться с тем, кто находится под твоим контролем?
Мукуро замолкает, раздумывая, но Рехей уверен в своей правоте. Мукуро очень осторожный, скрытный и гордый человек — и пусть раньше боксер был с ним по-своему аккуратен, сейчас ожидать от него удара в спину было бы попросту глупо. И не только потому, что Рокудо слишком раскрылся перед ним, чтобы это все оказалось каким-то его хитрым планом — в конце концов, он вряд ли опустился бы до того, чтобы состоять в таких серьезных отношениях с тем, чью волю можно в один момент подчинить себе, сжать в кулаке и направить, куда пожелаешь.
Это годилось бы только для временной интрижки.
Может быть, этого Рехей и опасался в самом начале.
Сейчас для таких подозрений уже было не время.
Мукуро не отвечает ему, только в конце концов слегка раздраженно подергивает плечами. Какая жалость, одна из его любимых угроз перестала выглядеть серьезной! Он так забавно обижается каждый раз, когда теряет контроль над чем-либо — Рехей тыкает его в щеку костяшкой и наблюдает закатывание глаз.
— Вообще, — с коротким смешком говорит Рехей, — не то, чтобы я не считал эту квартиру своим домом... ты не думай мне тут! Я это, я имел ввиду места из прошлого.
Он не ожидает, что ему ответят. По его прикидкам Мукуро исчерпал лимит признаний на ближайший месяц, и ему впору уже планировать, какой такой личный вопрос он задаст ему в следующий раз. Это весело, похожу на игру и совсем Рехея не тяготит — в конце концов, у есть вполне ощутимый прогресс в виде собираемой о Мукуро информации. Она, в некотором роде, даже подстегивает к тому, чтобы не сдаваться.
Он цепляет локон из чужого хвоста, позволяет ему выскользнуть меж пальцев. Волосы Мукуро блестящие, но ломкие. Вся та тонна косметики для волос, которая занимает полки их ванной, справляется лишь с их внешним видом, а остальное решают иллюзии, в которых иллюзионист ходит вне квартиры. Они превращают его болезненность в здоровую красоту, расцветают румянцем на щеках и превращают тонкие волосы в струящийся черный шелк. Глазам же Сасагавы доступно иное: та легкость, с которой на бледной коже расцветают синяки, паутина черных волос на расческах, тени под глазами и излишняя худоба, которую пока что ему не удалось прогнать.
Пока что. Рехей уверен, что рано или поздно он справится с этим. Ему хочется верить в это, в то, что ужасное здоровье Рокудо поправимо.
Он, правда, не знает до конца о точных причинах чужой болезненности, и, сдается ему, узнает еще нескоро. Если узнает вообще — боксер может только догадываться, что происходило с Мукуро еще до Вендикаре, но даже это заставляет... нехорошо задуматься.
— Я не думаю, — вырывает его из неприятных мыслей тихий голос, — что после Эстранео было место, к которому я был привязан.
Рехей моргает.
Поговори о лимитах, называется.
Он замирает, чтобы не спугнуть, и присматривается. Мукуро не выглядит настороженным или раздраженным, каким иногда становится, стоит им затронуть в разговоре табуированную тему Эстранео. Его голова расслабленно ложится на плечо боксера, а глаза смеживаются, словно в задумчивости. Ровное дыхание слегка задевает шею боксера.
Рехей решает рискнуть.
— Как... как там было? — осторожно спрашивает он, вновь подхватив чужие волосы.
— Холодно.
Иллюзионист отвечает без раздумий, и одно это слово внезапно объясняет для Рехея столь многое, что он невольно задерживает дух. Он вспоминает, как усердно Мукуро прячется в свитера и шарфы зимой, как обнимает обеими ладонями чашки с кофе, как ворует одеяло ночью и все равно — словно не укутался в него по самый нос, все равно лезет к нему, прижимается всем телом. Он вспоминает, как Рокудо поджимает губы, слушая прогнозы погоды, как не любит засыпать в одиночку и как заворачивается в пледы при малейшем намеке на сквозняк.
Он вспоминает, как услышал однажды рассеянное «я не люблю мерзнуть» и едва сдерживается от того, чтобы сжать кулаки — молча распутывает какой-то намек на колтун в чужом хвосте и медленно сцепляет руки в замок.
Даже сейчас, едва начались первые осенние холода, иллюзионист уже поспешил залезть в кардиганы из легкой шерсти, а на вешалке в коридоре возникли его легкие шейные платки. Как по расписанию — стоило только погоде стать слегка прохладной.
— И очень светло, — непонятно почему продолжает Мукуро. — Там были длинные белые коридоры с кучей развилок. На стенах висели такие белые таблички, знаешь, со списком правил поведения. Не прикасайтесь к подопытным без перчаток, не ходите по исследовательскому центру без халата, всегда носите на груди бейдж, никогда-
Он осекается, и Рехей внезапно думает, что Мукуро скорее всего помнит их наизусть.
— Все правила не помещались, поэтому содержание табличек менялось в каждом коридоре. Перед тем как сбежать, мы долго заучивали правильные последовательности, только так можно было ориентироваться там.
Рокудо лениво ерзает, устраиваясь удобнее. Он почему-то совсем не выглядит растревоженным. Красивые глаза распахиваются и смотрят на любовника спокойно и с интересом — Рехею даже не верится, что он может быть таким безмятежным, вспоминая прошлое. Наверное, здесь есть какой-то подвох. Правда, ничего такого он не не ощущает... кроме, может быть, очень уж пристального, оценивающего взгляда на своем лице.
— А каким был твой дом?
Вопрос звучит ненавязчиво, но боксер с охотой выворачивает разговор в более безопасное русло:
— Там всегда было экстремально оживленно! Даже если все были заняты своим делом, все равно стояла эта атмосфера... ну! Деятельности! С самого утра!
Мукуро не выглядит воодушевленным.
— С самого утра? — в его голосе слышится сомнение, то ли в правдивости чужих слов, то ли в адекватности чужого семейства.
— А то! — Рехей радостно взмахивает рукой, окунаясь в воспоминания. — Я каждое утро бегал с мамой, ну и сестра частенько присоединялась, бывало. Нет ничего приятнее утреннего кросса, Мукуро! Ну ей-богу, весь город еще только просыпался, а ты успевал пробежать его насквозь... ну, ты помнишь наш Намимори, да?, мелкий, не то что Рим... Ну и вот, ты бежишь вперед — тишина, даже собака не рявкнет, а бежишь назад и уже окна загораются и все такое... и запахом кофе несет чуть ли не из каждого кухонного окна. А потом добегаешь домой, а там уже па с обгоревшими тостами — он каждый раз их передерживал, клянусь, мы даже сначала думали, что это тостер виноват. И знаешь, стоял такой запах... вот никогда не забуду, горелого хлеба и сладкого джема, с рисом и чаем... Я спешил в душ, чтобы успеть, но он остывал просто экстремально быстро! Ну, еще потому, что я пропускал сестру и маму вперед... Но я все равно никогда не опаздывал в школу! Мне хватало семи минут, чтобы добежать!
— Тебе не кажется, что ты слишком много бегал?
— А что? — Рехей пожимает плечами. — Я люблю бегать! Знаешь, это ощущение в груди...
Он замолкает, словив чужой взгляд. Ну да. Мукуро не знает. Видел Рехей, как он бегает, начинает хватать ртом воздух спустя две минуты и вскоре уже ищет, за что можно зацепиться руками, чтобы отдышаться. На парочке особо жарких совместных миссий боксеру приходилось тащить выдохшегося иллюзиониста на плече, пока тот увлеченно плел свои иллюзии, параллельно ворча на боль в легких.
Рокудо внезапно, впрочем, выглядит заинтересованным.
— Могу я?.. — спрашивает он.
Длинные пальцы в кольцах застывают около его висков, не прикасаясь к ним. Рехей не сразу понимает, о чем его спрашивают — недоуменно моргает несколько секунд, пока голову не озаряет внезапная догадка. Он с сомнением сводит брови, впервые задумываясь о том, насколько разумно было бы согласиться.
Мукуро это замечает.
— Я не буду лезть куда не нужно, — говорит он, медлит немного, а затем приподнимает бровь: — Считай, что это, хм, пожалуй, обещание.
И хотя он звучит иронично, Рехей чувствует, что это искренне. К тому же, кажется, он действительно хочет этого — не так, когда планирует что-то натворить (тогда он обычно делает независимый вид), а так, когда просит о чем-либо без задней мысли.
Сасагава вздыхает и машет рукой, валяй, мол, и холодные кончики пальцев тут же касаются его кожи, словно иллюзионист только этого и ждал. Он неудобно ерзает, выпрямляясь таким образом, чтобы быть лицом к лицу и становясь на колени (одно втискивается между рукояткой стула и бедром боксера, а другое упирается в пах, и Рехей спросил бы какого черта, если бы Мукуро не остался при этом сосредоточен и серьезен) — зрачок его красного глаза медленно деформируется, словно желая сменить цифру, но остается почему-то на расплывчатой единице.
— А ты... разве умеешь такое? — немного волнуется Рехей, когда проходит пара секунд, и ничего не меняется.
— С Кольцами Ада я и не такое умею, — обещает ему Рокудо.
Рехей хочет сказать, что может ему не стоит использовать эти странные кольца, но не успевает — проваливается куда-то внутрь себя, одновременно не теряя и теряя реальность из виду. Она не исчезает, но словно переходит на второй план, тускнеет и размывается.
Он ощущает чужое присутствие у себя в голове. Это странно — почти щекотно, осязаемо и вместе с тем неуловимо. Такое ощущение, словно ему на палец села бабочка, или в волосах запутался лист; Рехей не в первый раз оказывается под влиянием туманника, но на этот раз все иначе. Обычно, он знает, ты не ощущаешь постороннего в своей голове прямо до момента, когда над тобой берут контроль, но Мукуро присутствует очень даже ощутимо, явно делая так специально, и это невольно успокаивает (хотя ему вся эта затея и не очень нравится).
Рехей чувствует, как иллюзионист словно отсчитывает страницы книги чужих воспоминаний, как будто пробует ногтем — чтобы затем безошибочно открыть на нужном месте.
Перед глазами стремительно проносятся картинки. Утренний, почти ночной Намимори. Шелест деревьев. Насекомые. Асфальт под ногами — скорость бега, холодный ветер в лицо, холодный воздух в легких, чувство свободы в животе. Он вдыхает полные легкие и шумно выдыхает в ритм движению. Рядом маячит силуэт матери, но он удостаивается лишь мимолетного внимания, зато приятно тянущиеся мышцы всплывают в сознании Рехея огромным акцентом. Иллюзионист сосредотачивает внимание на ощущениях и чужой радости, и лишь где-то на самом краю до боксера доносится дыхание мамы и морозный воздух, смешавшийся с промелькнувшим запахом риса из чьего-то окна.
Он не успевает даже толком рассмотреть образы, проносящиеся перед глазами, так быстро эта карусель ощущений окутывает его в своем упорядоченном хаосе. Мукуро пролетает по его воспоминаниям стремительно и деликатно, не затрагивая ничего лишнего и почти не причиняя дискомфорта своим вторжением.
«...бопытно... никогда... ...ущал... так...» — доносятся до него нечеткие обрывки чужих мыслей.
Сасагава не успевает громко этому удивиться, как Мукуро следует дальше. Воспоминания кружатся вихрем картинок, резко всплывающих перед взглядом: его комната, неприбранная кровать, мокрая от пота синяя футболка летит на напольную вешалку. Нога впечатывается в брошенный на пол ластик. Стук шагов по лестнице вниз. Тот самый запах — пригорелые тосты с ягодным джемом, свежий белый рис, крепкий чай. Легкие духи сестры, которая сегодня не бегала с ними. Влажный пар от рисоварки. Мама подшучивает над тостерным провалом па. Рехей не знает, что именно она ему говорит — он осознает суть, но не слышит форму.
Рокудо слегка забегает наперед, к смутным пятнам веселых разговоров за столом, к шуткам, планам на эту субботу, обсуждению оценок в школе, но тут же возвращается обратно — нетерпеливое ожидание очереди в душ, жесткое полотенце, кафель... Рехей видит свое отражение в зеркале ванной: мокрый ежик, кубики пресса, мышцы на руках, капли воды, стекающие по груди вниз, вниз, вниз, прозрачными дорожками, ветвящимися, как трещины — одна из капель замирает над пупком, мягко огибает его по контуру, ползет еще ниже...
«Эй!» — возмущается он мысленно, и Мукуро хихикает.
— Прости, куфуфу, не мог удержаться, — он говорит это уже в реальности, ехидно ухмыляясь: — Ты был хорош даже пятнадцатилетним.
— Э, тебя что, возбуждаю пятнадцатилетний я?
Рехей промаргивается, возвращаясь из странного путешествия по своим воспоминаниям. Иллюзионист выскользнул из его разума так легко и незаметно, что он даже не заметил, когда именно все закончилось. Да и сколько оно длилось? По ощущениям словно несколько минут.
Первое, что он соображает наконец, когда приходит в себя — это чужие смеющиеся глаза. Второе — коленка все еще двусмысленно (или нет?) нажимает на пах. Третье — пока он выныривал из темноты своего сознания, его успели поцеловать, и он крайне этим возмущен (тем, что он едва это ощутил и не сумел принять участие). Он машинально облизывает губы, собирая во рту медовое послевкусие.
Мукуро философски и одновременно с тем лукаво пожимает плечами:
— Всего лишь оцениваю твои спортивные достижения.
Вразрез своим словам он как-то задумчиво и весело улыбается, то и дело словно бы собираясь хихикнуть, но сдерживаясь. Исключительно его пакостливая сторона, наверняка что-то себе там уже думает. Наверняка, что-то либо очень эротичное, либо проходящее на грани флирта и оскорбления.
Впрочем, эротика Мукуро тоже иногда оскорбительна. У него многие положительные стремления несут в себе примеси насмешек, словно он едва может иначе. (Рехей знает, что все-таки может, Рехей это видит и слышит).
— И, ну, как тебе? В смысле, — Рехей старается не думать о чужой коленке, — не мелкий я, а все остальное.
— Мне понравился утренний город, — делится Рокудо, немного подумав. — Я редко заставал его в это время суток. Он помнится мне гораздо более неприятным, чем тебе.
Сасагава моргает.
— Да ты же почти его и не видел-то! Что ты мне лапшу на уши накидываешь? Ты больше смотрел, как я бегаю и пялился на меня в зеркале!
— Неправда, я все видел очень детально, — Рокудо слегка поджимает нижнюю губу, но его глаза искрятся насмешкой: — И, между прочим, подробнее, чем ты сможешь вспомнить, даже если очень постараешься. Человеческая память хранит куда больше деталей, чем наш мозг способен из нее вынуть, а я умею просматривать воспоминания лучше, чем ты, дорогой. И, раз уж на то пошло, лучше, чем кто-либо.
Иллюзионист самодовольно ухмыляется, но боксер думает совсем не о том, какой его парень умелый крутой туманник, который совсем ни капли не преувеличивает в собственной похвале — он разочарованно хлопает себя по лбу:
— Где ты был в то время, когда я проваливался на уроках японской литературы! Твои бы навыки, да на пересказ текстов и стихов!..
На этот раз растерянно моргает Рокудо, — а затем, приподняв брови, с каким-то наполовину изумленным, наполовину ласковым лицом ловит изгиб чужой челюсти в ладонь:
— Впервые вижу человека, который предлагает использовать такие сложные техники, чтобы получать хорошие оценки по литературе.
Рокудо парадоксально выглядит очень довольным тем, что Рехей, с его точки зрения, вероятно, сказал что-то глупое. Он, кажется, почти в восторге от этого. Настолько, что подается ближе и мурлычет в чужие губы; отпечаток его слов замирает на кончике языка Сасагавы горячим дыханием, вызвав легкий рой мурашек вдоль позвоночника:
— Хочешь, я вытащу из твоей головы все, что ты учил в школе, а затем зачитаю тебе, пока мы будем-
— Ради бога, нет!
Рехея передергивает. Японская литература оставила на нем своего рода травму, и он совершенно точно не хочет слышать отрывки из какого-нибудь Нацумэ Сосэки во время секса. Серьезно, даже гимн Намимори был бы лучше, чем книги из детства, сюжеты которых он мучительно заучивал и пытался анализировать в провальных эссе.
Мукуро весело фыркает, ничуть не раздосадованный разрушенными зачатками интимной атмосферы.
— Как скажешь, — великодушно говорит он и все-таки убирает коленку.
Несмотря на это, он все еще остается на чужих коленях, и никаких подвижек к тому, чтобы дать Рехею поработать, не совершает; даже наоборот, нахально возвращается в прежнюю удобную позу. Как он, будучи выше, умудряется как ловко свернуться в чужих объятиях, все еще остается загадкой — Сасагава рассеянно касается чужих лопаток, которые легко можно найти несмотря на кардиган, а потом запоздало вспоминает, с чего все началось. Он, вообще-то, пытался отработать себе отпуск, прежде чем его отвлекли, да еще и так умело, что он не заметил.
Он открывает рот, чтобы напомнить парню, что у него, между прочим, отчеты — но тот его опережает:
— Знаешь, то, что я увидел... это напоминает мне громкие завтраки у Савады, — Мукуро задумчиво касается подбородка. — Я-
Его прерывает внезапно напомнивший о себе смартфон, и иллюзионист возвращается к переписке с Чикусой, небрежно оставив мысль незавершенной. Рехей ощущает себя обворованным. Он вздыхает и чешет затылок, сначала пытаясь вспомнить, приглашал ли Савада хоть раз самого строптивого из своих Хранителей Тумана, или ему только что признались в подглядывании, а затем...
А затем ему в голову приходит идея, и он даже не пытается обдумать ее хорошенько, прежде чем трясет Рокудо за плечо:
— Эй, поехали со мной!
— Что? Сейчас поздно и холодно, — тот морщится и отмахивается, не отрываясь от экрана.
Рехей заглядывает в переписку — иероглифы с непривычки режут глаз. Каким-то образом он умудрился привыкнуть к латинице итальянского языка... что, наверное, не удивительно, учитывая, что японский в Вонголе можно встретить только в документах Хибари; тот упорно отказывается использовать чужой язык, и даже Реборн ничего с этим не может сделать.
Какимото в личном чате жалуется на проблемы с местными властями, связанными с ремонтом Кокуе-лэнда. Рехей моргает. Мукуро ничего не говорил ему о том, что собирается отстраивать то место...
И посмотрите, как живо он пишет инструкции! Даже если он и не считает заброшенный парк аттракционов своим домом, то уж точно небезразличен к нему. Теперь возникшая идея кажется Рехею еще лучше и удачнее.
И потому он не отстает:
— Поехали со мной в Японию! Я познакомлю тебя со своей семьей.
Иллюзионист замирает. Пальцы ненадолго замирают над экраном, запоздало нажав на отправку сообщения, а затем он выключает телефон и чуть оборачивается.
Мукуро вскидывает на него потяжелевший взгляд. Вся его фигура ощутимо напрягается, подбирается, и Сасагава быстро понимает, что ему эта идея почему-то не очень понравилась. Из мягкого, ленивого кота иллюзионист мгновенно превращается в острую гальку, готовую впиться в чужую плоть.
— И что же это должно значить? — медленно протягивает он, немного помолчав. — Ты полагаешь, что обязан меня притащить с собой?
— Что? Нет, я-
— Я что, выгляжу так, словно не проживу без тебя несколько дней?
— Да почему-
— Или ты жалеешь меня и думаешь, что мне нужны все эти ваши радостные семейные ужины?
— Эээ, Мукуро... слушай...
— Неужели я-
— Да блин, Мукуро!
Рехей кладет ладонь на чужую макушку, прижимая хохолок к голове. Пряди, упорно желающие встопорщиться, щекочат ему руку, пробиваясь меж пальцев, а ниже недовольно сверкают разноцветные глаза. Рокудо сразу же затыкается, словно у него на темечке прячется кнопка молчания, и только поджимает губы и скрещивает руки в оборонительном жесте.
Боксер усмехается. Он перемещает теплую ладонь на чужой бок, залезает под майку, находя большим пальцем очертание ребра. В этом месте пульсацией отдается ток крови — несколько секунд он внезапно прислушиваются к нему, улыбаясь, а потом успокаивающе касается вздрогнувшего живота, так и не придумав, как не разозлить партнера своими словами:
— Слушай, я просто хочу познакомить тебя с семьей. Серьезно, в этом нет ничего страшного.
— Страш-
Мукуро ожидаемо захлебывается возмущением.
— Я не- эй! Руки-
Но уже поздно — Рехей со смехом берется за чужие щеки и мягко тянет их в стороны, обрывая чужую речь. Рокудо хватается за его запястья, а затем прожигает его раздраженным взглядом из серии «господи, тебе еще не надоело?». Рехею не надоело. Иллюзионист с растянутым ртом очарователен в своей нелепости и недовольстве, и он продолжит так делать.
— Да ладно, я же вижу, что ты напугался, как цыпленок. В людях нет ничего страшного, Мукуро. И вообще, ты же ни разу их вживую не видел! И они тебя. Так нечестно! И когда я с ними созваниваюсь, ты отказываешься подходить к камере!
Хватка на запястьях становится чуть крепче и он позволяет Рокудо развести свои руки в стороны. Покрасневшие от манипуляций щеки ярко выделяются на бледном лице, и иллюзионист потирает одну из них, прижмуривается, когда его в это место целуют, а затем с сомнением качает головой.
— Очаровательно. Уверен, они будут рады меня видеть.
— А почему нет? — беспечно откликается Рехей.
Мукуро растерянно поправляет кольцо Ада на пальце. У него, кажется, есть много аргументов, но он почему-то не спешит их высказывать, только рассматривая любовника, словно выискивая что-то на чужом лице. Они долго сидят в молчании, просто глядя друг на друга — Мукуро, наверное, о чем-то думает, ну а Рехей просто им любуется, не думая ни о чем.
Наконец иллюзионист фыркает и нехотя слезает с чужих коленей, выглядя так, словно делает огромное одолжение себе в ущерб. Замерев около рабочего стола, он неторопливо оправляет кардиган, плотнее затягивает длинный хвост, а затем опускает руку на бедро, устремив нечитаемый взгляд на Рехея.
Воцаряется недолгая вопросительная тишина. Чужое лицо кажется боксеру непроницаемой маской.
— ...что?
Мукуро поджимает губы, а затем фыркает, вскинув нос.
— Ничего. Не буду мешать тебе работать.
Он следует из кабинета, словно дива на подиуме — плывет к спальне с независимым видом, будто и не будет там дожидаться его. Мягко прикрывает за собой дверь. Боксер слышит, как щелкает свет в соседней комнате и скрипит кровать.
Он задумчиво чешет нос, придвигаясь ближе к столу. И что это было? Мукуро обиделся, что ли? Или нет? Да вроде бы нет. Наверное.
Черный экран ноутбука возвращается к светлой вордовской странице с незаконченным отчетом. «...это период также было проведено тридцать девять миссий, среди которых...»
Среди которых... может, спросить у него, чего он тогда так резко подорвался и ушел?.. Ладно, нет, он сделает это после работы. Рехей потирает переносицу под очками. Сколько там было битв на его счету? Его точно один раз посылали уладить конфликт словами, с Ямамото на пару. Или два раза? А, и еще тот раз, когда он случайно (или нет) столкнулся с Мукуро, и тот каким-то образом решил все парой фраз (очень странно, обычно он делает все только хуже). Значит, тридцать девять минус три.
Стук клавиш кажется ему слишком громким.
В соседней комнате царит гробовая тишина.
Пару минут Рехей сверлит взглядом клавиатуру, а потом не выдерживает.
— Эй, ты что, обиделся? — кричит он, отъезжая немного от стола.
На несколько секунд в квартире вновь повисает молчание.
— Ты дурак? — долетает ему наконец из соседней комнаты. — Если ты не закончишь отчеты сегодня, у тебя не будет отпуска.
Сасагава моргает. Улыбается.
Он начинает привыкать к чужим непрямым согласиям.