Сакуре пять, когда мама рассказывает ей о родственных душах.
— Родственная душа, — говорит она, — это тот, кто предначертан тебе судьбой.
Стоя у плиты в любимом фартуке, Мебуки переворачивает жареную рыбу на сковородке и превращает серьезный разговор о второй половинке в сказку о любви. Солнечные зайчики скачут по кухне и послеобеденные теплые лучи мягко обрамляют розовую макушку. Лучшее занятие в такие летние деньки — подставлять небольшое зеркальце и направлять блики из стороны в сторону, а затем, прихорошившись, глядя в это же зеркальце, и собрав волосы розовой лентой, выйти на улицу и посвятить свое время искусству икебаны, изредка хихикая над историями подружек. Сакуре пять, и она внимает каждому слову матери, не отвлекаясь ни на солнечных зайчиков, ни на заливистый смех детей за окном: Мебуки говорит, что малышка Сакура сразу поймет, кто ее судьба, ведь рядом со своей родственной душой ты будешь счастлива как никогда прежде и чувство, что ты как за каменной стеной будет сильнее с каждым днем. Сакура верит, и потому с приходом ночи, лежа в постели, она засыпает с мыслями о своей половинке, и сны ее радужные сквозь свет ее розовых очков.
Сакуре двенадцать, когда она верит, что Саске — ее родственная душа. Впрочем, так считает вся женская половина класса в академии, но Сакура знает, что именно она истинная для последнего Учихи, потому что мальчишка умен, талантлив, а это значит, что с таким точно будешь как за каменной стеной. Еще юный Учиха невероятно красив, и в этом беспощадном розовом свете Саске — идеальный кандидат и прекрасная сказка, где малышка Сакура одаривает его своей любовью и залечивает душевные раны, а после они живут долго и счастливо.
Сакуре тринадцать, когда на ее бедре вырисовывается узор. Он паутиной плетется по аккуратным изгибам, вычерчивая нечто похожее на разряд молний, плавно переходящий в лепестки. Сакура знает, это метка, олицетворяющая ее и ее родственную душу; знает, у ее половинки точно такой же узор, находящейся где-то на теле.
Сакуре тринадцать, когда ее розовые очки разбиваются о холодного Учиху. Саске движет месть, и единственная метка на его теле — метка, оставленная Орочимару.
Сакуре тринадцать, когда ее сердце разбивается, покрывается такими же трещинами-молниями, что и ее бедро, и причина все та же — холодный Учиха, ушедший из деревни прямиком в змеиную пасть.
Сакуре тринадцать, и она понимает, родственные души — это не сказка о любви из ее детства. Теперь она видит мир таким, какой он есть, безо всяких прикрас — жестоким и холодным, прямо как Учиха Саске. Беспощадный розовый свет отсутствует, а грани между черным и белым в мире шиноби давно размыты, и Сакура осознает это, стирая горькие слезы с щек. Она не знает, что делать с серым, но зато теперь Харуно видит, что рядом с ней никогда несдающийся идиот-Наруто и находящийся всегда рядом сенсей, который ласково треплет по голове и говорит, что все будет хорошо. Сакура ему верит. Или хочет верить.
Сакуре пятнадцать, когда Цунаде говорит, что все еще впереди.
— Мир отвратителен, как дешевое пойло, — Пятая делает глоток из чашки полной спиртного и облокачивается на спинку стула, — но, возможно, делая то, во что веришь...
Язык у Сенджу заплетается, и Шизуне шутит, что у Цунаде метка — это узор в виде этикетки ее любимого саке. Пятая смеется, затем делает еще один глоток и улыбается, но глаза всего на миг тускнеют и взгляд устремляется куда-то далеко-далеко. Улыбка получается горькой. Сакуре тоже горько, но тренировки у одного из санинов занимают все свободное время и горевать из-за разбитых надежд ей некогда. Запах алкоголя проникает везде и всюду, как и слова наставницы.
Сакуре восемнадцать, когда мир переворачивается с ног на голову, и единственный, кто удерживает Сакуру на месте, не давая ей упасть, — Какаши-сенсей. Он всегда рядом, готовый помочь, прямо как сторожевой пес — всегда на страже, верный и преданный, нуждающейся в тепле и ласке. Хатаке улыбается ей, и Сакура видит, как приподнимаются уголки его губ, скрытые под маской, а затем улыбается ему в ответ улыбкой, которая предназначена ему одному. Какаши краснеет под маской и смущенно запускает покрытую мозолями пятерню в светлые волосы. Он глупо шутит, но Харуно смеется, пихает Какаши в бок и совсем нестрого журит пальчиком.
В жизни Сакуры много серого — пронзительные серые глаза Какаши, его серые волосы, перчатки на мозолистых руках, темно-серая маска, скрывающая нежные улыбки и еле слышный вздох, когда Харуно подходит слишком близко.
Он шагал рядом с ней год за годом, подставляя плечо в трудные минуты, и сейчас Сакура знает — рядом с Какаши Хатаке она как за каменной стеной.
Сакуре восемнадцать, когда война выбивает почву из-под ног, а Какаши лежит раненный, едва дыша. Маска разорвана в клочья, раскрывая все то, что пыталась узнать совсем юная команда номер семь. Сакура — ниндзя-медик, но ее руки слегка подрагивают, лечебная чакра мягко растекается по телу, заставляя Хатаке глубоко вздохнуть, а затем закашляться. Остатки маски идут прочь, и Сакура громко охает. У Какаши вся шея покрыта знакомым узором — разряд молний, плавно перетекающий в лепестки, — точно такой же у Сакуры на бедре. Линии паутиной плетутся по светлой коже, очерчивают кадык и цветами распускаются возле острой челюсти. Какаши невероятно красив: прямой ровный нос, аккуратные, но тонкие губы и родинка под ними. Руки сами по себе тянутся к скулам, об которые можно порезаться, совсем невесомо касаются щеки, убирая запекшуюся кровь и грязь после боя, тоненькие женские пальчики ласково бегут вниз, повторяя узор на шее. Ей даже не нужно его видеть — Сакура знает эту метку вдоль и поперек. Паззл складывается, когда наконец соединяются две половинки: комфорт и чувство безопасности в присутствии Хатаке, легкий румянец на щеках от одного пронзительного взгляда серых глаз, частые встречи и счастье, следующее за ними — все это вырисовывается в картинку больше присущую иллюстрациям в детской книжке со сказками, которые читала мама. Наглые лучики солнца назойливо скачут по лицу, заставляя Какаши открыть глаза, увидеть радостную улыбку Сакуры, почувствовать ласковые прикосновения к метке и получить легкий поцелуй в губы.
В жизни Сакуры много серого, но пока рядом Какаши, мир приобретает оттенки и полутона — в лучах уходящего солнца его глаза светлеют, стоит попасть Сакуре в поле его зрения, а когда она проводит дорожку из поцелуев вдоль молний на шее, не обделяя вниманием ни одну кривую линию, радужка его темнеет, становясь темно-серой, почти черной; его серые волосы мягкие на ощупь и слегка щекочут кончики пальцев, когда Сакура, лежа в постели, запускает ладонь в светлые пряди во время поцелуя. Пускай ее сердце покрыто трещинами-молниями, как на ее бедре, но благодаря той трепетности, с которой относится к ней Какаши, в ее хрупком девичьем сердце трещины-молнии превращаются в цветы, аромат которых привлекает бабочек, поселившихся в ее животе. Сакуре восемнадцать, и она понимает, серый — неплохой цвет. В конце концов каменная стена тоже серая, а чтобы мир был радужным, как в ее снах из детства, совсем необязательно смотреть на него сквозь розовые очки.