Wicked game

Старый диван скрипнул под тяжестью его тела. Ночь Сказок закончилась, и все начали постепенно расходиться. Гнетущая атмосфера окутала весь дом. Завтра уже все разъедутся и может даже никогда не увидятся вновь.

Само осознание ещё не пришло, а если и придёт, то только после того как он сядет в машину и поедет в свою пыльную квартиру, в которой давно никто не убирался, которая и домом перестала быть уже давно. Потёртые жёлтые обои стали чуждыми, а ламповый телевизор с кружевной салфеткой выглядел до боли хорошо, по сравнению с теми, что были в Доме. 

Ральф сидел в своей комнате, смотря в одну точку. 

В голове и душе полный беспорядок. Он отработал пятнадцать лет в этом месте, неужели ещё один выпуск подошёл к концу? Кажется только недавно он наблюдал за резвыми детьми под опекой Лося, а сейчас это уже взрослые юноши, но они всё ещё не готовы к жизни в Наружности. 

Каждый выпуск приносит с собой чувство опустошения, он забирает что-то привычное, что уже давно стало частью самого Ральфа. Неужели он больше никогда не услышит, как громыхает Мустанг Шакала под громкие песни своего хозяина, Лэри никогда не прибежит к нему под дверь вместе с Логами, чтобы узнать что-то новое и доложить о самых последних новостях. Так странно осознавать, что он больше не наткнётся ночью на Слепого, чей вид пугал, особенно во тьме, или никогда не поднимет с перекрёстного дивана пьяного Стервятника. Рушить палатку Птичьего Папы, где регулярно проходили собрания клуба картёжников уже стало обычаем. Будет ли ещё возможность сказать "дыхни" и, ощутив знакомый запах перегара, утащить пернатого на воспитательные беседы, где по итогу последний заснёт на диване, и всё что останется это накинуть на него плед, поеденный молью.

Будет ли ещё случай, когда Ральф сможет помочь распутать колтуны в ломких волосах Стервятника или встретить его в тёмном коридоре, где тот в свою очередь галантно приподнимет свой чёрный цилиндр, здороваясь. 

Не думал Р Первый, что именно этот выпуск оставит на нем такой отпечаток. За весомое время работы в сфере педагогики он уже привык к факту, что все дети вырастают и разъезжаются, тем более, если это интернат, но у него ещё не было подопечных, с которыми у него сложились бы именно такие отношения.

Никого из тех, кто много лет был под крылом Ральфа не хотелось обнять до хруста костей или расцеловать до красноты. В какой-то момент он начал ловить себя на мысли, что брожение по ночным коридорам является не внеплановой проверкой на местоположение его подопечных, а предлогом для встреч? 

В голове не укладывался весь спектр чувств и ощущений в отношении Птичьего Папы. 

Тощий юноша с ломкими светлыми волосами, будто солома, горбатым носом и острыми чертами лица, с прищуренными жёлтыми глазами, которые смотрели прямо в душу. Его вид пугал и отталкивал многих, но Ральф его не боялся. А кого собственно бояться?

В Стервятнике присутствовала некая патологическая жестокость, но Р Первый видел в нём глубоко травмированного юнца, который закрылся, запутался в своей скорби, не более. 

Папа был благодарен тому, кто спас его от более тяжёлых последствий пару лет назад, но не больше, как считал Ральф. 

Что ему было нужно от воспитателя, который прерывал его регулярные пьянки, изымал особо опасные предметы, а иногда и что похуже. Может Стервятнику ничего и не было надо от Ральфа, может ему было просто хорошо от понимания, что старому дураку приятна компания своего подопечного. Может ему было интересно сделать некий шаг и, как бы невзначай, полить засохшие хлорофитумы на подоконнике в кабинете Р Первого. 

Как-то всё странно получилось, случайные прикосновения, долгие взгляды, разговоры загадками.

Вечера начали проходить за крепким кофе, неопределённым количеством сигарет и обсуждениями. Разговоры велись на разные темы: от любимых авторов и исполнителей до предпочитаемого алкоголя и прошлого Ральфа, которое до определённого момента было покрыто таинственным мраком. Слова лились бесконечным потоком, заполняя комнату, и не давая неловкому молчанию появиться.

Стервятник и сам по себе был интересным собеседником, но с Р Первым он как будто открывался с другой стороны. Вся чопорность и жеманность понемногу отходила на задний план, и тут он даже позволял себе слегка посмеиваться с истории воспитателя, в которой последний опалил себе брови, разжигая костер. 

Влюблён ли Ральф в эту кожу да кости и пару жёлтых глаз, которые как дольки лимона выделялись на его бледном лице? 

Безусловно. 

Есть ли что-то такое и у Птицы на душе? Кто же знает, что хранится в потёмках души Стервятника. Никто не знает.

Только и остаётся сидеть на старом диване и пилить взглядом дверь. 

Что будет дальше?

Ральф не знает куда и когда уйдёт Стервятник, но он понимает, что это произойдёт. Есть чёткая уверенность в этой мысли. Причём уйдёт надолго, да и почему он должен остаться? Уже мальчик большой, сам разберется, да и кто ему Ральф? Воспитатель, на этом всё. Может друг или приятель, но не более. 

Придёт ли он попрощаться? Может быть, а может и нет. Если придёт, то только подтвердит свои намерения, а если не придёт, то оставит какое-то чувство незавершённости за собой, которое прибавится к непонятной пустоте.  

Не слишком навязчивый, но и не слишком тихий стук в дверь. 

 – Входи, – в голосе Ральфа не было конкретных сомнений, но и уверенным его назвать сейчас было сложно. 

Стервятник вошёл молча и просто сел рядом, опираясь на свою трость. Они сидели молча и смотрели в дверь со стеклянным окошком, на нём мылом была выведена буква Р. 

– Развлекаетесь?  

– Не то слово.  

На лице Папы не было следов волнения, он был предельно спокоен, но по щекам спускались разводы от туши. Он вроде даже улыбался, но Ральф заметил это лишь боковым зрением, поэтому не было уверенности, действительно ли это так. 

– Какие планы после выпуска? – Ральф будто не знал.  

– Планов великое множество, так и не перечислишь.  

– Ты уходишь? 

Стервятник все ещё держал голову прямо, не оборачиваясь. Его ответ был очевиден с самого начала. 

 – Да. 

Ральф зажмурился, подавляя ту часть себя, которая бы набросилась с вопросами и повернулся, пытаясь заглянуть в его глаза, чтобы прочесть хоть что-то, чтобы найти хотя бы какую-то зацепку, но Стервятник упорно смотрел на дверь, а может и на букву Р, что красовалась на стекле.  

– А у вас какие планы, Чёрный Ральф? – Птичий Папа спросил это скорее из вежливости, ведь планы Р Первого и так были понятны. 

– Работать и ещё раз работать, но уже не здесь.  

– Не планируете уходить из педагогики?  

– А у меня есть выбор?  

– Выбор есть всегда, Р Первый, – Стервятник указал своим длинным пальцем с несколькими кольцами на нагрудный карман рубашки воспитателя, из которого выглядывал конверт, что дал ему Слепой. Наверное он потом поймёт, но пока не время.

Ральф закинул голову назад, оперевшись на спинку дивана, смотря уже в потолок. Теперь хотелось смотреть куда угодно только не на человека рядом. Стервятник начал выводить ногтём только ему понятные узоры на ладони Ральфа.  

– "За что мне это все?" – подумал Р Первый и опустился на плечо Птицы. Лицо щекотали волосы, а в нос ударил запах сырости и мужского парфюма вперемешку с сигаретами. Странное сочетание, но уже родное. 

Он не помнил как с плеча Стервятника спустился на его колени, как кольца на руке Птицы немного царапали его лицо. Безумно хотелось спать и бороться с этим желанием не было смысла. Птица аккуратно поцеловал его в уголок губ.  

– Прощай, Р Первый, – расслышал Ральф уже через сон.  

Проснулся он один, на своем старом диване.  

***

Он не думал, что по возвращению в квартиру тут всё будет настолько… Наружним? Так же называли это они? Кто он теперь? Явно не Р Первый, не Чёрный Ральф, а обычный учитель из общеобразовательной школы на окраине маленького городка, название которого известно лишь его жителям и паре человек вне города.

Обычный трудяга, что ходит иногда в бар или прогуливается по парку вблизи от дома, а потом пытается уснуть, в очередной раз убегая от себя и своих навязчивых мыслей.  

– Повторите, – Ральф пододвинул стакан ближе к бармену. Рядом сидела девушка, слушающая Р Первого, которому развязал язык алкоголь, а может одиночество.

По собеседнице было видно, что та не особо заинтересована в потоке сознания Ральфа. Она уже давно потеряла нить разговора. 

– А ты милый, – это явно не те слова, которые он хотел слышать, да и нет правильных слов в данной ситуации. 

Через какое-то время попыток заигрывания с ним, Ральф попросил счёт и просто ушёл. Несмотря на вечер, на улице было неимоверно душно и всё ещё светло. Август был на удивление жарким, но на следующей неделе лето уже кончалось.

Несмотря на то, что ученики все ещё наслаждались каникулами, работа учителей шла полным ходом. Ральф, в том числе, старался не отставать от коллег в подготовке к новому учебному году, заодно контролируя посещаемость на практике.

 Ветер немного приводил в чувства, но все вокруг душило и путало ориентиры в сумме с выпитым алкоголем. Ральф планировал расслабиться, а по итогу загрузил себя ещё больше. 

На игровых площадках кричали дети, но их постепенно загоняли домой. Мимо проносились велосипедисты, а на скамейках сидели дамы почтенного возраста, что обсуждали последние новости. 

Царила какая-то своя летняя повседневность. Ральф уже подходил к своему подъезду, на этих дверях были расклеены объявления разной степени: от травли тараканов до услуг опытного айтишника.

На лавочке сидел человек с длинными светлыми волосами, в чёрном пиджаке. Ральф на секунду остановился и присмотрелся. На пиджаке была какая-то вышивка, а брюки слегка заужены. Волосы были убраны в аккуратную косичку, но выбившиеся пряди закрывали большую часть лица. Человек упирался руками в колени, рассматривая свои мокрые кеды, в которых явно прошлись по влажной траве. Рядом была трость, что опиралась на скамью.

В голове Р Первого начали всплывать до боли знакомые образы, которые не покидали его уже долгое время.

Ральф поспешил подойти ближе, но взгляд на него подняла девушка со светло-зелёными глазами. Пиджак оказался простой накидкой, а зауженные брюки черными джинсами. Из подъезда выбежал мальчик, он забрал палку, которая издалека показалась тростью. 

Солнце начало постепенно садиться, но духота не отступала. В открытые окна залетали семена березы и засохшие от жары листья. 

Ральф помнит как удивился, что перила в подъезде зелёные, ведь он помнил их вообще голубыми, но сейчас этот зелёный стал уже привычным, потому что он уже не вернётся туда, где они были голубыми.