Ночами Лондон — просто мечта любого ассасина, как отмечает Джейкоб, находясь в полупьяном состоянии. Улицы города темны и пустынны, а большинство людей благоразумно предпочитает оставаться дома, не ввязываясь в ночную жизнь города. Именно поэтому ассасин может в кои-то веки пройти открыто пешком по захламленным улицам, пользуясь тем, что никто сражению, случись что, не помешает и не пострадает. А откровенно говоря, Фрай нарывается на хорошую драку всеми силами, разве что не размахивая флагом с символикой Братства этак с Биг Бена. Последнее пока запасной план, но так как настроение потихоньку приближается к отметке «критическое», к этой идее Джейкоб обращается все чаще.
В одну из ночей, возвращаясь из бара, Джейкоб краем глаза замечает какое-то движение на крыше. Неугомонная сестра решила взяться за слежку? Чувствуя закипающее раздражение, ассасин тянется к метательным ножам на поясе, уже не в шутку намереваясь сбить Иви с крыши. Нет, сестренку он любит, но тут говорит уже злость и скука напополам с опьянением. Застыв за углом дома, он тщательно выбирает позицию и терпеливо ждет пару минут, обратившись во слух и зрение, аж глаза болят. Тень вновь мелькает, уже ниже, на уровне запыленных темных окон, слишком мелкая для человека и слишком быстрая. Джейкоб понимает это после, когда рукоять ножа мелькает серебром в свете тускловатого уличного фонаря, когда с оглушительным звоном разлетается окно, ведь стекло идет трещинами и осыпается на брусчатку. Откуда-то слышатся встревоженные крики, Фрай засекает пронзительный свист полицейского и, выругавшись, успевает метнуться вверх, царапая в спешке пальцы о кирпичную стену.
На крыше, раскрыв клюв и скрипуче смеясь, сидит совершенно обыкновенная встрепанная ворона (или ворон, Джейкоб не разбирается в орнитологии), каких в Лондоне тысячи, если не миллионы. Птица склоняет черную голову, окидывает его — Фрай поклясться может — презрительным взглядом, вновь каркает и только потом, с осознаванием собственного превосходства, срывается в небо. Не понимая, что он делает, Джейкоб инстинктивно бросает еще один нож, до того зажатый между пальцами.
Бросает и вновь промахивается. Адское создание уворачивается, хлопает крыльями, после удаляется с королевским спокойствием, не удостоив ассасина даже очередного хриплого выкрика. Медленно осознавая глупость своих поступков, Джейкоб смотрит вороне вслед и искренне, всей душой, желает, чтобы этот злобный комок перьев опять ему попался.
После он, конечно, понимает, что желание было явно необдуманным и преждевременным, потому что количество ворон на квадратным метр вокруг Фрая резко увеличивается. Невозможно пройти по улице, чтобы не услышать вездесущее карканье, а по крыше — чтобы не заметить черные крылья краем глаза. Птицы вьются вокруг, словно Джейкоб уже покойник, подбираясь все ближе.
Татуировку на груди жжет огнем, жар постепенно сверлит сердце, из-за чего искусанные губы Фрая не заживают.
Говорят, вороны хранят Тауэр, и пока они в городе, Лондон не падет. Фрай, вообще-то, патриот каких поискать, но с недавних пор готов самолично перестрелять из револьвера все летающее и каркающее в Англии.
— Это во́роны, а не воро́ны хранят Тауэр, — серьезно поправляет Иви, устало глядя на брата. — И их не много. Ты просто раньше их не замечал, вот и все.
Она всегда была умней, она понимает, что Джейкоб просто-напросто устал от тихих боевых действий по освобождению Лондона, а вороны… Ворон можно считать случайным раздражителем. Иви во всем полагается на логику и трезвый рассудок, поэтому заговор птиц — последнее, во что она поверит.
Брат нервно поводит плечами, и что-то в знакомом взгляде заставляет девушку дрогнуть.
За несколько дней Фрай становится раздражительным настолько, что орет на своих людей, дергается и всаживает в одного из Висельников весь магазин и пару раз щелкает спусковым крючком, прежде чем понимает, что беднягу убил еще с первого выстрела. Люди в зеленом старательно делают вид, что ничего не произошло, приучено кричат что-то вроде «Лондон наш!». Ассасина от этого откровенно воротит.
Как легко, казалось бы, вырвать город из загребущих лап тамплиеров, — по словам, так однозначно. На словах все выходит легко, а когда говорит Джейкоб — так вообще элементарно. Память издевательски подкидывает ему недавние совсем воспоминания: убийства, поезд, сошедший с рельс и заваливающийся над огненной бездной, а потом Лондон. К сожалению, большинство творящегося в жизни Фраев можно описать именно этим словом, обозначающим туман, дождь, хлюпающую под ногами грязь и проклятых черных птиц.
Не сказать, что Джейкоб сожалеет, но он теперь осознает, каким наивным был неполных два месяца назад, когда начинал эту игру. Он всегда жил внезапными идеями, сражался не ради Кредо, а ради своих желаний. Фрай готов сломя голову бежать за неясной перспективой стереть крестоносцев. Иви всегда действует умнее, осторожней. Она видит не призрачных птиц, а реальные проблемы.
Джейкоб устал, ведь в городе они, кажется, целую вечность, а к Старрику не придвинулись и на полшага. Но права на отдых нет, на ошибку — тоже. Как кажется ассасину, он только и ошибается, все с самого начала было лишь мальчишеской игрой, мечтой без плана, решением, принятым просто так.
Иви часто кричала в сердцах — «повзрослей!». И он повзрослел, оглянувшись однажды по сторонам и увидев лишь мешанину пепла, грязи и крови. Повзрослел и испытал бессильное желание послать всех к черту.
— А грачи — это родственники ворон! — восклицает какой-то наверняка самоубийца из числа новобранцев.
Джейкоб впервые поднимает руку на своего и разбивает костяшки до крови.
С темными кругами под глазами и таким взглядом Джейкоб напоминает больше восставшего из могилы мертвеца. Он выжжено усмехается, молчит, а вороны следуют за ассасином почетным эскортом. Кричат, крыльями хлопают, и Фрай почти привык их видеть, как что-то до боли повседневное и маловажное. Никому он не признается, что, по сути, смирился.
У них черные крылья и горящие глаза, они — тени в ночи, неслышные, невидимые, растворившиеся в чернильном омуте тьмы. В какой-то момент Джейкоб даже проникается к ним пониманием — похожи же. Что за насмешка Судьбы… Однако в бога Фрай не верит, он и в Кредо-то в последнее время не особо верует.
Раньше было легко. Без ответственности, без потерь и без постоянного риска. Нет, все же, риск был, но то — охотничий азарт, жажда приключения, а теперь — простая необходимость. Он смотрит на людей, не ведающих о тайной войне, спокойно идущих по улице и не забивающих головы ненужными проблемами, и втайне, глубоко-глубоко в душе, завидует им, не видевшим настоящего ужаса. Завидует тихой, размеренной жизни. И под пытками в этом не признается.
Тени сужают круг, плечами Джейкоб чувствует острые когти, предназначенные для убийств. Неспокойный хриплый хор кружит голову, сводит с ума. Фрай жмурится, головой трясет и едва не падает с крыши, сбившись с шага. Иви тревожно кричит, оборачиваясь, видя судорожно вцепившегося в край брата. Чувствуя бьющуюся в висках кровь, он оглядывается вниз. Камень вгрызается в пальцы, дробит кость, по стене ползет струйка крови, алеющей на многолетней пыли. Поддавшись слабости, Джейкоб кричит — долго, протяжно, как воет дикий зверь.
Как ни пытается, Иви не успевает. Ассасины не всесильны, не бессмертны — тем более.
Пальцы болят, в глазах темнеет от обилия перьев. Когти сталью блестят совсем близко от лица, незаметно касаются кожи, невесомо, но ощутимо.
Забывшись, Джейкоб пытается отмахнуться от ворон, и сестра, вцепившись в куртку на груди, захлебывается криком. Он нелепо дергается, пальцы разжимаются.
Ворон никаких нет, их никогда не было, видит Иви, но сказать этого не может — горло судорогой сводит.
Вороны бьются в агонии.
Джейкоб падает.
Он помнит все идеально, будто со стороны смотрел. Помнит запоздалый крик Иви, помнит ржание лошадей, под копыта которых он сорвался, помнит толпу, окружившую его так плотно, что не выдохнуть. Не выдохнуть еще и из-за растекающейся под боком кровяной лужи.
Иви спустилась, трясет его, кричит, и голос ее — ножом по венам. В зеленых глазах слезы, а ведь она не плакала так много лет… Джейкобу отчаянно хочется сказать что-то успокаивающее и обнадеживающее, но вместо слов он выплевывает свою кровь. Прижимая брата к себе, Иви воет взахлеб.
Постоянное карканье становится все отчетливей, торжественней, словно смертный марш.
Кровать холоднее льда, в потолке — четырнадцать трещин — Джейкоб считал. Он лежит, двинуться не может, уже очень много дней — вот их пересчитывать не хочется.
Иви кричит в коридоре, ругается с кем-то, в голос прорываются визгливые нотки. Генри Грин говорит тише, спокойней, и Фрай отчетливо представляет, как он качает головой и кладет руку Иви на плечо. Еще один голос смутно знаком — врач.
Они там спорят явно о нем, а Джейкоб лежит себе спокойно. Птица с вывернутыми крыльями.
Дверь распахивается, и немолодой человек врывается в комнату, за спиной его Иви за руки держит Грин — чтобы не выстрелила. Врач наклоняется над ассасином, Джейкоб безучастно смотрит сквозь него. Раньше бы усмехнулся и нагло изогнул рассеченную бровь. Теперь — незачем.
— Мой брат — нормальный! — срывается Иви, непоколебимость окончательно оставляет ее. — Вы его не заберете!
Врач качает головой в ответ на ее слова и наклоняется к уху Фрая:
— Вы ведь слышите их. Прямо сейчас.
— Это мое дело, — хрипло отвечает Джейкоб. — Что и когда я слышу.
Нет смысла отпираться, про его помешательство знают все: Грачи и тамплиеры. Ассасин стискивает зубы и старается сосредоточиться на голосе этого человека.
— Такое не лечится, — замечает врач. — Вы должны понимать…
— Я понимаю!
Все вздрагивают, да Джейкоб тоже своего голоса пугается. Звучит слишком нервно, напуганно. Он все же боится будущего теперь, осознавая свое сумасшествие.
С этим можно смириться, если постараешься. Но с будущей жизнью калеки смириться невозможно.
— Мистер Фрай, мне очень жаль, — скорбно кивает врач. — Я могу прописать некоторые препараты, но не думаю, что это поможет…
— Не нужно. Просто выпустите меня отсюда.
Иви мрачнеет, она явно боялась, что он поднимет эту тему. Она не хочет отправлять брата на улицы дальше биться против тамплиеров, обоснованно боясь, что в следующий раз ему не там повезет.
— Мы не можем так рисковать, — резко говорит она. — Мы не можем предугадать ход… болезни.
Джейкоб вымученно улыбается. И тут же с глухим воем падает на кровать, прижав руки к вискам. Сестра испуганно подлетает ближе, и на лице ее написан неподдельный испуг. Она впервые осознает реальность потерять Джейкоба. Он и обычно играючи обходился с опасностями, а теперь ежесекундно балансирует на грани.
Джейкоб — последнее, что у нее осталось. И она еще поборется.
Ассасины не падают — по крайней мере, Джейкоб не знает никого, умудрившегося также навернуться с крыши.
Как прежде уже не будет никогда. И взгляды у всех косые, и вздыхают многие как-то сочувственно, будто он уже мертв.
Сам он принимает случившееся чуть легче. Призрачные птицы уже не пугают его, Фрай с интересом изучает их реакцию на каждое свое движение. Это кажется очередной загадкой, которую нужно разгадать.
Он лучше других понимает, что это не лечится. Потому что вороны — это часть его.
Он упрямый, кстати.
Так что ближе к концу недели Иви сдается и позволяет брату выйти из снятого в отеле номера.
— Осторожней! — кричит она, едва поспевая за опьяненным ночным воздухом Джейкобом. Тот смеется, а ветер забивает глотку.
Вороньё никуда не делось, постоянно следует по пятам, а Фрай иногда обеспокоенно осматривает свои руки в поисках глубоких царапин от птичьих когтей, которые, судя по ощущениям, должны там быть. Он научится пропускать крики мимо ушей, научится принимать вывороченную свою душу. Должен научиться, ведь от этого зависит не только жизнь самого Джейкоба, но и жизнь всего города.
— Стой! — Иви догоняет его, удерживает за руку. И неловко улыбается: — Посидим?
Не найдя ничего лучше, он соглашается.
Они сидят на краю крыши, и это навевает не лучшие воспоминания. Джейкоб следит за запоздавшими прохожими, провожает взглядом незнакомых людей. Они идут себе, не догадываются глянуть наверх и увидеть двух ассасинов, хранящих их покой. Они всегда остаются за ширмой, только помогают представлению.
Может ли он помочь самому себе?
— Джейкоб, мне тоже страшно, — тихо замечает Иви. — Но вместе мы все сможем.
Она берет его за руку, Фрай вздрагивает от неожиданности. Пальцы у нее теплые, живые.
— Вместе, — послушно повторяет Джейкоб и обнимает сестру крепче. Иви тонко всхлипывает и утыкается ему в плечо, плечи ее дрожат. Он поглаживает ее по спине и шепчет что-то глупое.
Злобные крылатые бестии в добрых пяти метрах от него, когти царапают невидимую стену. Не могут пробиться ближе, теряют перья, врезаясь друг в друга с жутковатым остервенением. Пока Иви рядом, с ним ничего не случится. Он не упадет снова.
Глядя на все это поверх макушки Иви, Джейкоб верит, что все у них действительно получится. Он хочет попытаться. Он готов учиться выживать заново.