В его объятиях всегда легче и проще. В его объятиях спокойно и тихо. Его объятия защищают и ограждают от всего, что происходит вокруг. И пусть он ворчит, что она до сих пор не выстирала горчичную рубашку, пусть кряхтит о том, что её волосы снова полезли ему в рот, пусть бухтит и хмурится, но ему самому приятно её обнимать.
Просто обнимать. Не заваливать рьяно в койку, хотя это дело он тоже любит. Не прижимать к стене в порыве гнева, когда она опять сотворила дикую чушь. Просто обнимать. Класть ладони на плечи и слегка нажимать, чтобы она наклонилась к нему, зарываться пальцами в непослушные ржавые пряди и ощущать их мягкость, колкость, чувствовать собственной грудью биение её сердца: такого чудного, жаркого, быстрого. Живого.
Леви нравится обнимать Ханджи, а ей нравится часами валяться в его объятиях. Да, она мнёт отчёты в его руках и стягивает идеально ровные простыни в конец кровати бесполезной тряпкой. Да, она порой ложится к нему прямо в сапогах, а он всё ворчит и обещает воздать за разведение бардака. И так и не наказывает.
Объятия у них бывают разные. После долгой разлуки они томные, долгие, тёплые, как летние вечера. После кровопролитных боёв объятия успокаивающие, умиротворяющие, словно они стремятся защитить друг друга от того ужаса, что был пару часов назад за стенами. Страстными ночами объятия обжигают их, разжигают огни и плещут искрами во все стороны, озаряя их во тьме ночи. А после они засыпают, нежась друг другом, наслаждаясь теплом и тишиной.
Впрочем, кроме объятий Леви любит поучать Ханджи. Это его, кажется, одна из основных целей в жизни. Нет, ну вы представляете? Эта женщина, смеющая называть себя самой умной из разведчиков, пол часа не могла сообразить, сколько человек состоит в её отряде! Даже Моблит, уже объяснивший на пальцах, что в отряде по классике пять человек, не смог достучаться до своего командира. А Ханджи сидела с очками набекрень в столовой и пялилась бездумно в перловую кашу, силясь понять, сколько же будет один плюс четыре. Что поделать, мозг даже самых умных людей иногда нуждается в глобальной перезагрузке. Леви, конечно же, помог женской голове вновь заработать аки часы: лёгкая затрещина поутру ещё никому не мешала.
Только вот у Ханджи уже был готов план коварной мести.
Для этого пришлось подключить к исполнению плана Моблита. Бернер не был глупым и знал, чем грозит проникновение в кабинет Аккермана, а потому сначала отказался. Но что делать, когда на тебя грозно смотрят аж четыре каштановых глаза с бурлящей внутри злобой и уже уготованной обидой за невыполнение приказа? Моблит согласился, подсчитывая, сколько дней он доживает. Видать, не шибко много.
План хитрого майора был прост: зайти в пустующий кабинет капрала и стащить знаменитый на всю Сину чай с кусочками фруктов. Признаться, слюни капали на этот чай у всего разведкорпуса. Да легионеры бы и рискнули его стащить, только вот не рискует никто тащить что-то у самого Леви Аккермана. Это грозит как минимум сломанным носом и кровью на весь первый этаж. А там ещё и убираться заставят..
– Майор, может, не надо?.. – Отчаянно просипел Моблит, уже стоя перед заветной дверью. За спиной зло фыркнули.
– Невыполнение приказов командования карается наказаниями, Моблит! Давай, раз-два, и всё!
Воспротивиться Моблит, может, и хотел, но его уже впихнули внутрь и прикрыли аккуратно дверь. Бернер, сотрясаясь от страха, совершенно неслышно подошёл к шкафу у стены и выудил оттуда заветную коробочку. А за стеной как раз раздавались шаги. Бежать, бежать, ещё раз бежать!
Но в конце коридора Моблит всё же столкнулся с Леви, который совершенно не понял, отчего это извечный спутник Зое такой взлохмаченный и перепуганный. Бернер же таил обиду на своего командира: ну, Ханджи! Убежала, оставила своего подопечного на поле брани, можно сказать!
Перед экспедициями они спали врозь. Каждому хотелось привести в порядок мысли, настроиться внутренне, выспаться перед тяжёлым днём. Но в этот раз Ханджи пришла. Без слов и лишних пояснений легла рядом, свернувшись бедным колачиком, и Леви был озадачен. Обычно Ханджи имела довольно много наглости, чтобы развалиться на капральской кровати звездой. А тут так скромно, боязливо свернулась у подушки, поджав ноги и руки. Леви обнял её.
Тихонько прижал к себе ближе, одновременно с этим укрывая одеялом, подложил под голову край подушки, уткнулся носом в завитки волос на затылке и почувствовал ладонью дребезжание женского тела. Ханджи дрожала: не от холода. От страха. Умный не значит бесстрашный и бессмертный, да и Леви, каким бы сильным он не слыл, боялся умереть. Каждый день для них риск, опасность, а объятия – вот такие, как сейчас – спасение и защита от всего. Вскоре Ханджи уснула, довольствуясь любимым телом позади себя.
Разведка терпела крах совершенно точно. Рухнули мечты и мысли в одночасье, когда ожидаемое количество титанов стало расти. Они лезли и бежали, прыгали и выскакивали из лесом и из-за больших холмов. Набрасывались оголодавшими тварями, скидывая разведчиков прямо с лошадей на землю и добивая их ногами и когтями. По полянам сегодня будет течь кровь вместо кристально чистой воды.
Кровь.. она застилала глаза и разум пеленой, жгла язык солью и текла, текла, текла, смешиваясь с потом и непрошенными слезами. Нет! Разве.. разве могут они все умереть вот так?!..
<i>Могут</i>
Его лошадь погибла, когда титан в предсмертной агонии ещё мог пошевелить отваливающейся рукой. Кобыла взмыла в воздух точно пух тополя, а потом тяжко обрушилась на землю жирной тушей будто валун свалился с горы. И он сам погибал. Низ живота разорван, кровь течёт и оставляет за собой длинный грязный след на примятой траве. Он ползёт, превозмогая невыносимую боль, к ней. Потому что объятия их совершенно точно спасут.
У неё нет ног. Титан их съел или разорвал – уже не важно. Из развороченных бёдер льётся багряный ручей, она стонет и хрипит, хватаясь за траву. Ей бы обнять его.. в последний раз..
Рука, испачканная и мокрая, очень нежно и ласково касается женской впалой щеки, собирая кровавые капли и грязевые разводы. Она не видит его сейчас: подслеповато жмурится, различая лишь очертания.
– Я.. я попросила Моблита.. стащить.. твой чай.. – Хрипит Ханджи, стискивая совсем слабо мужскую руку. По его щеке течёт слеза, срываясь в траву.
– Хах.. я так и знал.. – Слова прерываются болезненными стонами. Боль уже не бьёт хлыстом, а нудно прошивает импульсами.
– Я умру.. в твоих.. объятиях.. хах, как... романтично.. – Тяжёлые веки закрываются, а тонкие пальцы в последний раз сжимают его руку на щеке.
– Я умру, обнимая тебя.. – Выдыхает он уже в остывающие губы и сам склоняет голову к женскому плечу, отдавая себя во власть невиданного.
Объятия. Они разные. По утру жаркие, горячные, вперемешку с обещаниями жить долго и счастливо. А вечером холодные, промозглые, но крепкие: их не разлучит смерть.