Чернота твоей Вселенной

Ледяной дождь льется со скомканного серого неба. Он облизывает голые деревья, сдирая с них последние красивые золотые листы, и скребется в мутные стекла.

Юнги ежится и втягивает голову в горловину черного мягкого свитера. Поверх – неизменная кожанка, и он искренне надеется, что не выглядит как идиот.

Школьные коридоры неожиданно полупусты, так что парень может позволить слипающимся глазам закрываться. Убаюканный осенним дождем, он почти засыпает, когда резко сталкивается с кем-то маленьким, влетевшим в его грудь на полном бегу.

К своему удивлению, Мин остается стоять на ногах, в то время как так внезапно врезавшееся в него тело падает, заваливаясь на бок. Юнги, почти не открывая глаз, протягивает руку помощи, и, когда маленькие дрожащие пальцы все же касаются его ладони, машинально хватает за запястье, резко распахивая глаза от пронзившей всю его руку от кончиков пальцев до плеча обжигающей боли.

Мин дергается, выпуская чужую руку, смотря как миниатюрное существо, смотрящее на него огромными чайными глазами из-под темной пушистой челки, одетое в белоснежно-белый свитер,падает обратно на паркетный пол. В ушах будто шумит вода, и Юнги, смотря в бесконечную черноту зрачков, чувствует, как под кожей бегут и исчезают черные дорожки боли.

Мальчик прерывает визуальный контакт, быстро подтягивает улетевшую сумку и подрывается с пола, проносясь мимо Юнги белым дуновением, чтобы мгновенно скрыться за поворотом.

Бледные руки с засохшей корочкой крови на костяшках мелко дрожат, и Юнги не может оторвать взгляда от своих запястий. Потому что в этом мире природа создала феномен родственных душ и наделила их исключительной способностью – разделять любую боль на двоих. И на мгновение почерневшая кровь при прикосновении может значить только одно – этот маленький беззащитный белый комочек с темными чайными глазами – его долгожданный соулмейт.

***

У Юнги выбеленные волосы и сильные, жилистые руки. Хриплый смех и кожанка, насквозь пропахшая сигаретами. Тихая улыбка, когда никто не видит, и крепкие кулаки с неизменно разбитыми костяшками.

Чимину нравится осторожно наблюдать за Юнги. Всегда нравилось. Возможно, кто-то назовет его сталкером, кто-то скажет, что он помешан, но на Юнги хотелось смотреть. Для Чимина он был кем-то необъяснимо прекрасным, абсолютным идеалом, на который хотелось быть похожим. Хотелось быть таким же внешне безразличным, иметь таких же замечательных друзей, быть таким же смелым и уверенным в себе, также равнодушно относиться к мнению общества. Очень хотелось. Но все, что он мог – тонуть в колодце собственного несовершенства и ущербности, издалека наблюдая за своим кумиром.

Весь Чимин – это неловкие танцы, пыльные, потертые кеды, белые свитера, сквозящая ложь и пустота, пустота, пустота, заполняющая все внутри и бегущая невидимой тьмой по сосудам. Эта пустота выворачивала по ночам наизнанку, выгибая в немом крике и доводя до крупной дрожи, сотрясающей все его маленькое тело. Наутро ему всегда нужно было быть в норме и говорить родителям в очередной раз, что он делает все возможное, чтобы не спрыгнуть с чертовой крыши.

Вставать по утрам помогало только желание увидеть Мин Юнги. Да, возможно он его придумал, возможно, настоящий Мин Юнги совсем, абсолютно другой человек, возможно. Но… нужна же Чимину хоть какая-то причина жить? Пусть даже такая ненастоящая.

***

Столкновение с Юнги было ужасным событием. Его прикосновение – непоправимым.

Чимин и мечтать не смел, чтобы Юнги мог быть его соулмейтом. Потому что Юнги просто не мог. Прекрасный Мин Юнги не может тратить свое драгоценное время и внимание на такого, как Чимин. Чимин не может иметь такого идеального соулмейта, как Юнги…

Мысли вращались колючим клубком в голове, пока Чимин тонул в широко распахнутых коньячных глазах. Юнги смотрел. Смотрел прямо на него. Глаза в глаза. И Чимин не знал, что должен был сделать.

Так что голова на автомате сама опустилась, и, вовремя вспомнив про сумку, Чимин собрал разъезжающиеся по полу конечности и понесся по коридору, пытаясь сбежать от уже произошедшего.

Дождь беспощадно колотил в окна, стекая потоками по стеклам. Чимину хотелось выбежать на улицу и бежать до тех пор, пока этот дождь его не смоет. Так, чтобы не осталось даже воспоминания.

***

Неделя проходит в попытках внушить самому себе, что того промозглого утра не существовало и все это ему приснилось. И дождь, и столкновение, и Юнги, и его теплые пальцы, и удивленно-заботливый взгляд…

Чимин машет головой, в попытке хоть таким образом вытрясти из нее то, чего там быть не должно. Серые тучи все так же нависают огромными жуткими шапками, грозя упасть и раздавить всех, кто не успеет убежать.

Шаги отдаются гулким эхом в пустом коридоре, пасмурно-белый свет проникает в панорамные окна, размазывая тени. Чимин смотрит на школьный двор, и замирает ледяной статуей у окна. Внизу, под голыми черными деревьями, в пыли, рядом со стадионом, такой важный для него человек методично вбивает кулаки в лицо какого-то здорового амбала. Чимин вздрагивает от каждого удара, и прислоняется к спасительному стеклу, чтобы не упасть прямо посреди холодного школьного коридора.

После того, как Юнги считает, что сделал достаточно, он встает и смотрит с улицы прямо на Чимина, прижавшегося лбом к окну, проходит мимо маленькой заплаканной девочки, сжимающей мишку с оторванной лапой, легко гладит ее по волосам и идет в сторону входа.

Вселенная в голове Чимина коллапсирует, превращаясь в черную дыру, и внутри становится тихо и звеняще пусто. Он поднимается на дрожащих коленках и идет за Юнги.

Начинается дождь.

***

В музыкальной комнате светло и очень тихо. Дождь шепотом барабанит по окнам, смешиваясь со светом, лучами льющимися из разломов серых туч. Свежие ссадины щиплет, но Юнги все равно открывает крышку небольшого пианино и придвигает маленький деревянный стул с подушкой. Он ждет, когда приближающиеся, чуть слышные шаги затихнут, и опускает руки на клавиши.

Нежный пассаж.

Фраза, еще одна, и ноты начинают рассказывать историю. О том, что Юнги в смятении, о его печали, о радости, о надежде, об осторожной симпатии,

о Чимине…

Пак смотрит на замершую на длинной паузе спину Мина, задержав дыхание. Руки снова начинают двигаться, Чимин видит алые следы крови, остающиеся на белых потертых клавишах, и впервые действительно думает, что не знает Юнги.

Пальцы Мина плохо сгибаются, он ошибается в нотах, но звучащая мелодия искрит для Чима прекрасным, теплым светом. Ему кажется, что тут, в этой светлой комнате со сверкающими каплями дождя, стекающими по прозрачным стеклам, он впервые прикасается к чему-то настоящему. Чимин никогда не понимал, как можно плакать от музыки, но теперь, кажется, понимает.

Звуки стихают, и Чим несколько секунд смотрит на прямую спину в полной, мягкой тишине, прежде чем Мин оборачивается, внезапно перехватывая его взгляд, и его прекрасные губы разрезают тишину:

- Нравится?

Чимин смотрит в плескающуюся звездами вселенную. В черной глубине чужих зрачков взрываются сверхновые и умирают галактики, метеоры сталкиваются друг с другом, разбиваясь на бесконечности осколков и мгновенно засыпая до краев его легкие. Когда метеоритная пыль начинает щекотать его нос, он резко вдыхает так, что начинает кружиться голова, зажмуривается сильно-сильно и срывается в побег.

Полосы света на паркете сливаются в смазанную солнечную дорожку, окна заполняются светом снизу доверху, слепя и заставляя жмуриться еще больше. Чимину кажется, что его догоняют белые рамки полароидного снимка, стремясь заключить и распластать на глянцевой фотокарточке. Космические осколки заполняют трахею и, царапая слизистую щек, начинают сыпаться изо рта, обволакивая ноги. Он вязнет, путается и почти падает, когда запястье снова хватают теплые бледные пальцы. Боль выливается из тела по венам, перетекая струйками под чужую кожу, и Чимину страшно.

Он резко отпрыгивает, будто обжигаясь спасительным теплом, слезы наполняют глаза, но он ни за что не позволит им пролиться:

- Ты не можешь прикасаться ко мне.

Чимин снова убегает, и думает, что эти красивые, карие, широко распахнутые в непонимании глаза теперь будут преследовать его в кошмарах.

***

Холодный, вечерний ветер дует Мину в спину и треплет выбеленные волосы. Закат горит кроваво-красным, раскрашивая рваные облака, зависшие над изломанной Пусанскими высотками линией горизонта. Город вдалеке горит яркими неоновыми огнями, но прямо под его ногами – угольная тьма. Он садится на край школьной крыши, и опускает ноги через ограждение. Черные кеды утопают в темноте, и Юнги кажется, что он сливается с ней, растворяясь в молчании осенней ночи.

В голове на повторе прокручивается: «Ты не можешь прикасаться ко мне» и стопкадром стоят блестящие испуганные глаза.

Рука тянется к груди и до сведенных мышц сжимает грубый материал куртки. Мин чувствует необходимость сделать этого малыша счастливым. И забрать всю его боль. До самой последней капли.

Юнги глубоко вздыхает и смотрит на почти скрывшееся огненное солнце. Движение, доведенное до автоматизма, и сигарета, зажатая между узких губ, начинает медленно тлеть.

Что он знает о своем маленьком соулмейте?

Имя Пак Чимин разливается нежным сливочным вкусом на языке, неизменные белые свитера вспоминаются пушистыми облаками. Мин прокручивает трогательный образ в голове и вспоминает, что его милое чудо танцует. От кого же он это слышал?.. В памяти возникает образ пепельноволосого создания с неизменной квадратной улыбкой. Точно!

Тэхен.

Имя вплетается в белый сигаретный дым и окрашивается красным в последних лучах заходящей звезды.

Тэхен был частью его компании. Его Банды. Они периодически собирались все вместе на Базе – старом заброшенном складе, куда давно были притащены несколько подранных диванов, потрепанный стол и старая приставка. Не то, чтобы они занимались чем-то полезным, но вот так зависать по вечерам было классно.

Мин улыбается своим мыслям и заставляет себя вернуться к Тэхену. Не сказать, что они с Тэ были лучшими друзьями (мысли этого парня были слишком далеки для понимания простых смертных), но Ким являлся неустанным генератором безумных идей и принимал и уважал главенство Юнги. Да и с Чонгуком они не отлипали друг от друга, так что воспринимались почти что как единое целое.

Юн затянулся и бросил дотлевающий огонек лететь вниз, наблюдая, как тот исчезает в непроглядной темноте.

А самое важное заключалось в том, что Чимин Тэхену был очень дорог.

***

Юнги познакомился с Тэхеном, собственно, благодаря Чонгуку. Пожалуй, забыть то безумное время начала их отношений, Мин не сможет никогда. Сначала это было безмолвное обожание издалека, когда Чонгук с маниакальным блеском в глазах выискивал фото Тэ и мог часами напролет говорить о том, как тот прекрасен. После того, как они, наконец, познакомились на какой-то случайной вечеринке, восторг сменился пронизывающей насквозь тоской и апатией, ведь Тэхен искренне верил, что настоящая любовь может быть только у соулмейтов. А соулмейтами они не были. На Чонгука в те недели было больно смотреть – от яркого, веселого, жизнерадостного парня осталась бледная тень, безразлично смотрящая на вещи, которые раньше вызывали восторг, и совершающая повседневные действия, потому что так было нужно.

И, если говорить, смотря на вещи с реальной точки зрения, тому, что у них все так хорошо сложилось, эти двое должны быть благодарны брату Чонгука – Хосоку, потому что, если бы это разъяренное средоточие солнечной энергии не пошло и не наорало бы на Тэхена, вывалив на него за раз всю правду так, что тот расплакался, не видать бы этим двоим их «долго и счастливо». Так, по крайней мере, думал Юнги.

В общем, Мин не знал всех подробностей о том, что произошло тогда между ними, но спустя где-то пару дней, после того, как они всей Бандой откачивали Хосока с помощью крепкого соджу, он впервые видел эту парочку вместе. Плотно прижавшимися друг к другу и с пепельной макушкой в районе чужой шеи.

И Юнги готов был поспорить на свой байк, что глаза Чонгука были закрыты не просто так, сильная шея мелкого ощущала не только чужое горячее дыхание, а под кожу чудного,чуть загорелого создания уходили черные струйки чужой боли.

То, что через некоторое время к их Банде присоединился еще один человек, по сути, не удивило никого. Хосок удовлетворенно посматривал на результаты своих трудов, а Юнги делал вид, что этих присосавшихся друг к другу пиявок на его Базе не существует.

Кто же знал, что через полгода он будет готов отдать все, что у него есть, лишь бы так же сидеть на одном из драных диванчиков и прижимать к себе одно беззащитное маленькое создание…

О дружбе Тэ и Чимина Юнги узнал по чистой случайности.

Это был необычно прохладный апрельский день. Утром стоял жуткий, густой туман, а в школе все кутались в свитера и собирались кучками, как пингвины.

Мин понял, что что-то не так еще по паре утренних сумбурных столкновений– привычно светящийся счастьем Тэ был мрачнее тучи, а вместо громкого радостного приветствия уши Юна услышали тихое вежливое бурчание. Даже для по жизни странного Тэ, это было слишком странно. Тогда Юнги решил оставить разбирательства на потом, а вечером на Базе застал одиноко сидящего в кресле Чонгука, безразлично втыкающего в свой телефон. Попытка оторвать его от нерадостного занятия увенчалась тихой фразой, что у друга Тэ проблемы, так что прийти сегодня он не смог. После чего Чон прижал к груди колени и вернулся к лицезрению светящегося экрана. Юнги фыркнул и кинул в него свежепостиранный плед.

Следующее же утро началось с ничем не примечательной сцены в столовой, где Тэхен с крайне озабоченным видом носился от буфета к укрытой цветастой курткой маленькой фигурке, съежившейся за дальним столом. Все это сопровождалось унылыми взглядами Чонгука, которые тот с завидной периодичностью кидал в сторону парочки, и грустными и печальными – Тэ, когда Чонгук отворачивался к тарелке с уже заледеневшей кашей. Юнги это тихо бесило, но друг Кима его заинтересовал. Так что, мистическим образом успев отловить Тэхена до того, как тот бы попал в неразрывные объятия Чонгука, Мин смог узнать, что фигурку зовут Пак Чимин, что этот Чимин друг детства Тэхена, что тот занимается танцами и что вчера он слишком перенапрягся на практике, так что ему понадобилась помощь. Что подразумевалось под «перенапрягся» и «помощью» Юнги узнать не успел, потому что их тайное собрание было раскрыто черноглазым вихрем, пронесшимся мимо Мина и сграбаставшим Тэ в те самые объятья. Становиться зрителем облизывающей друг друга с ног до головы парочки Юн не имел никакого желания, так что решил, что полученной информации достаточно, и спешно ретировался к адекватной части Банды.

Образ маленькой фигурки был аккуратно отложен на одну из дальних полок памяти и закономерно забыт в череде школьных будней.

Так что, когда Юнги пришел со своими вопросами к Тэхену, размер его глаз мог посоперничать с тарелками для риса.

- Чимин твой что? – в удивлении раскрылись даже пухлые губы (не такие пухлые, как у Чимина, конечно, но Чонгук не жаловался).

- Мой соулмейт, - в этот раз Юнги бубнил это уже намного тише, мысленно прикладываясь затылком к стене. Желательно, несколько раз.

Губы Тэхена расползались в широкой улыбке, как в замедленной съемке. Когда они достигли максимальной степени натяжения, Ким забавно хрюкнул и плюхнулся в кресло.

- Обалдеть.

Он все продолжал смотреть на Юнги своими дурацкими огромными глазами так, что Мину хотелось заклеить их скотчем с надписью «DANGER» и никогда его не отклеивать.

- Не, серьезно, обалдеть, - еще слово, и Юнги действительно пойдет искать этот скотч.

- Тэхен, повторюсь, мне нужно знать, почему он запрещает к себе прикасаться и почему шарахается от меня, как от чумы, - видимо вид Мина стал в конец угрожающим, так что Тэ решил, что нужно успокоиться.

- В голове у нашего Чимина целые поселения тараканов, которые периодически устраивают восстания и совершают дворцовые перевороты, - лицо Кима приобрело какое-то одухотворенное выражение, и он поднялся с кресла, чтобы направиться в сторону открытой двери, за которой лил проливной дождь. – И, насколько я знаю, ты большей части тараканов очень нравишься, - Тэ кинул на вытянувшееся лицо Юнги лукавый взгляд, - но другая часть тараканов считает, что ты слишком хорош, да и вообще птичка не местного полета, так что «мы с тобой не пара, прости» и все в этом духе, - Тэхен немного помолчал, пытаясь не улыбаться шокированному пыхтению за спиной. – Но, прежде, чем ты помчишься объяснять ему, что все не так, и его тараканы не правы, я тебе скажу, что пытаюсь сделать это с тех пор, как только об этом узнал, и, как видишь, безуспешно. У Чиминни очень строгие родители, - Тэ резко погрустнел и протянул руку под капли дождя. – Они всегда держали его в очень узких рамках. И, если я тебе скажу, что они хотят, чтобы Чим поступил в Пусанскую Академию Искусств после выпуска, думаю, ты поймешь, под каким давлением он находится. У него большой талант, и он очень много занимается. Иногда даже слишком много, - Ким грустно вздохнул, и опустил руку вниз. – Я уже уверен, что он выступит превосходно, но сам Чим… Он очень боится. Когда кто-то даже просто заговаривает об этом, у него начинают трястись руки и наворачиваться слезы. Мне сложно представить, сколько боли он переживает каждый день. А раз ты для него прекрасный образ, я думаю, он так отталкивает, не желая делать тебе больно.

Тэхен обернулся, и увидел Юнги в такой задумчивости, которую видел только пару раз, когда ему удавалось пробраться в их с Намджуном и Хосоком студию. Юнги будто заперся изнутри, расписывая всю информацию на листочки и приклеивая их к огромной доске, расчерчивая между ними разноцветные линии связей.

- Он должен сейчас заниматься в студии, так что, если хочешь… - Ким думал, что его слова пройдут мимо чужих ушей, но Юнги резко вынырнул из глубин сознания и был весь во внимании.

- Если хочешь? – Тэхен уже на половине фразы понял, что сказал зря, но теперь эти внимательные глаза прожигали его насквозь.

- Если хочешь… я могу тебя туда провести, - скомкано промямлил Тэ, уже зная ответ и мысленно извиняясь перед Чимином за нарушенную тайну.

***

- Только тихо, - в который раз говорит Тэхен, почти на носочках подводя Мина к предполагаемой двери студии. – Пожалуйста, тихо, ладно?

- Ладно, ладно, - Мин уже начинает раздражаться, но Ким, словно кошка, останавливается у белой двери, бесшумно приоткрывает и…

Юнги забывает, как дышать…

Пухлые пальцы зарываются в темные волосы. Замершее мгновение. Наклон. Нежное движение вверх, и руки просяще поднимаются к небесам; плавный поклон. Шаг назад, взметнувшаяся рука, слитное движение гибкого тела.

Губы беззвучно вторят словам песни, Чимин отдает всего себя, а после сразу же пытается удержать, вернуть то, что безвозвратно утеряно. Он переплетает ноги, прыгает в попытке взлететь, но сомнения прижимают его к земле, не позволяя расправить крыльев.

Взгляд снова к небу, а после голова склоняется в смятении, но он старается, он хочет вырваться из плена собственных мыслей. Он собирает всю надежду у своего сердца и кружится. Еще не полет, но осталось всего чуть-чуть. Он выгибает руки, сбрасывая с нежных перьев тяжелые капли мутной воды и… взлетает.

Расправляя огромные, ослепляюще-белоснежные, сверкающие, прекрасные крылья.

Юнги не слышит сбивчивого шепота Тэхена о том, что ему нужно идти, Юнги не слышит собственного шумного дыхания, Юнги не слышит, что музыка уже давным-давно кончилась, и не понимает, что Чимин стоит в тишине посреди пустого светлого зала, бессильно уронив голову себе на грудь.

Юнги просто шагает на свет, и:

- Ты невероятен, - слова скальпелем разрезают густую тягучую тишину, и Чимин резко оборачивается, прежде чем до Мина доходит, что это произнесли его губы.

Юн успевает увидеть отблески океана грусти, плещущегося в прекрасных чайных глазах, до того, как Чим словно обжигается и резко опускает голову. Взгляд Юнги самовольно сползает с темной головы и скользит по сильной шее, красивым рельефным рукам, спускается по подкачанному телу, задерживаясь на хорошем прессе, прорисовывающемся сквозь прилипшую мокрую от пота майку. Мин подвисает на пару секунд на красивой картинке с абсолютным вакуумом в голове, пока тихий голос резко не возвращает его в реальность:

- Почему ты здесь?.. – Чимин чувствует, как на него смотрят, и ему хочется раствориться, будто его никогда и не существовало.

- Потому что я должен был увидеть тебя таким, какой ты есть, - голос Юнги звучит уверенно, хотя в голове полный хаос.

Он делает шаг вперед, и что-то идет не так. Вселенная прекращает вращение, планеты останавливают свой ход, Солнце гаснет в темных больных глазах и умирает с глухо хлопнувшей дверью.

***

Чимину хочется исчезнуть.

Стереть себя ластиком, соскрести лезвием, как неправильную букву.

«Таким, какой ты есть».

А какой он есть? Глупый мальчишка, стесняющийся собственного тела? Любитель, который всегда будет недостаточно хорош? Стремный сталкер, боящийся подойти к объекту своего обожания? Какой он есть, черт возьми?

Чимин тихо скулит, закусывая уголок подушки и накрывая себя одеялом с головой. В животе грустно урчит и от голода сводит желудок, но спускаться вниз он не будет. Там сидит мама, и она ни в коем случае не упустит возможности напомнить ему о всем том, о чем она так любит напоминать. Ко всему прочему наверняка добавится факт, что он не посещает занятия неделю и единственное, что спасает его от беспощадной кары за безделье – его повышенная температура.

От этой ситуации хочется и смеяться, и плакать, но для слез есть и другие причины, так что, пожалуй, он выберет второй вариант.Печальная улыбка все же трогает губы, потому что от диалога с самим собой становится еще больнее. Ведь по большому счету, никому, кроме Тэхена, высказаться он не может, а у Тэхена есть парень, и мешать счастью своего единственного хорошего друга – это последнее, о чем он может подумать.

Горячая слеза скатывается неприятной дорожкой по щеке, срывается и капает на подушку, расползаясь небольшим, почти невидимым пятном. Но это не страшно. Скоро слез станет больше, и пятно будет хорошо заметно. Это по крайней мере даст уверенности, что его страдания не выдуманные и хоть что-то значат. Если мокрое пятно на подушке вообще может значить хоть что-то…

Чимин кусает щеку изнутри и старается как можно тише глотать воздух ртом.

В голове снова всплывает изучающий взгляд Юнги, буквально облизывающий его с ног до головы, и Чим в который раз прикусывает подушку, чтобы не прокусить себе губу. Каждый раз. Каждый гребаный раз, когда кто-то видел его в облегающей одежде, каждый смотрел на него так. Чимину не было приятно. Ему хотелось утонуть в своих безразмерных свитерах и запереться там, где бы его никто не нашел. Чимину никогда не хотелось быть воплощением чьих-то грязных фантазий, Чимину не хотелось быть объектом чьего-то желания, Чимину даже не хотелось представлять, как кто-то бы прикасался к нему как-то… неправильно… Чимину хотелось, чтобы его укутали в большое одеяло, принесли пирожное с какао, легко поцеловали в макушку и крепко обняли, так, чтобы никогда не отпускать. Чимину просто хотелось защиты. Потому что ему было страшно.

Тихий стук в дверь заставляет вздрогнуть, и Чим еще сильнее закутывается в одеяло, притворяясь спящим.

Яркий закат оставляет светящиеся оранжевые полосы на стене. Полосы перерезают длинные стебли цветов на обоях, и Чимин думает, что скоро белые розы начнут вянуть и лепестки устелют весь пол ковром. По голым ногам пробегается холодный сквозняк из приоткрытой форточки, заставляя поежиться и свернуться калачиком.

Зашедшая в комнату мама тихо вздыхает, закрывает окно, кладет что-то на стол, долго смотрит на свернувшегося под одеялом сына и бесшумно выходит, аккуратно прикрыв дверь. Чимин лежит еще с полминуты, вслушиваясь в тишину, и поворачивается, чтобы увидеть стопку конспектов.

Тэхен всегда приносил конспекты, когда Чим болел. Ким вообще был замечательным, заботливым и очень внимательным другом. Настолько внимательным, что в голову иногда приходили мысли, что Пак такого не заслуживает…

Глаза снова начали наполняться слезами, так что Чим скорее потянулся к пакету с тетрадями, перетаскивая его на свои колени. Внутри кроме тетрадей и распечаток лежала простая прозрачная коробка с диском. Чимин осторожно вытащил ее из пакета и резко задержал дыхание.

Под слоем пластика был зажат простой кусочек линованной бумаги с кругловатым, чуть путанным, мягким почерком:

«Буду счастлив, если послушаешь. М.Ю.»

М.Ю.

Мин Юнги.

Простая бумажка с простыми четырьмя словами от человека, который занимает все мысли последние шесть дней.

Бумажка и диск.

Чимин идет на негнущихся ногах к ноутбуку и еле вставляет диск предательски подрагивающими пальцами. Щелчок мыши по иконке, и на экране три строчки:

«

1. Agust D – So far away (ft. Suran).wav

2. Agust D – Never Mind.wav

3. Agust D – First Love.wav

».

Чимин выбирает «Проиграть все» и надевает наушники.

***

Приходить к студии Чимина в обеденный перерыв и после уроков стало для Юнги уже привычкой за последнюю неделю. Звонок звенел, Мин сгребал тетради в потрепанный рюкзак, и ноги сами несли его по знакомым коридорам, пронося мимо шумной столовой и растерянных взглядов его Банды прямо к той самой белой двери, отказываясь двигаться с места, пока его чуть ли не шваброй не выгоняла уборщица.

Там, под дверью, у него было много времени для размышлений. Он думал о непонятной природе явления соулмейтов, о людях и их поступках, о чувстве под названием «любовь», о том, что он испытывает к Чимину, о тех глазах, которые так смотрели на него, прежде чем скрыться за дверью.

Чувствовал ли он вину за невольно сказанные слова? Нет, он сказал, что думал.

Хотел бы он изменить обстоятельства, при которых они были сказаны? Возможно.

Скучал ли он по исчезнувшему мальчику? Определенно да.

Поиск темной макушки и милого силуэта в белом свитере медленно сводил с ума, и Юнги казалось, что еще чуть-чуть и его можно будет сдавать в психушку. На Базе он, естественно, не появлялся, ибо сверхъестественное притяжение белой двери было многократно сильнее чувства вины перед ребятами, обиженно сопящими ему вслед.

Время шло, дверь уже скоро должна была запомнить отпечаток его спины, а крыша разума съехать с последних опор, когда Намджун (добрый пастырь заблудших и запутавшихся душ), неведомым образом все узнав, подсказал открыть своему соулмейту душу. Ведь тайно подсмотренный танец определенно был чем-то очень личным.

Единственным, что могло бы сравниться с вывернутой наизнанку чужой душой, могла быть только торжественно преподнесенная собственная.

И Юнги попросил передать Тэхена диск.

Это был последний и единственный козырь, и Мин решил пойти ва-банк.

При худшем раскладе, перспектива разбиться об острые скалы собственной ошибки казалась красивым завершением его так и не начавшейся истории.

Звонок последнего урока вырывает из нерадостных мыслей, Юнги таким же заученным движением, как тем, что он поджигает сигарету, скидывает учебники в рюкзак, и медленно плетется по выжженному на подкорке маршруту.

Но солнце сегодня светит слишком ярко и греет слишком нежно для конца ноября.

Заветная дверь чуть приоткрыта, пуская светящуюся золотистую полоску света по темному полу. Пылинки кружатся, светясь в солнечных лучах, и сердце Мина подпрыгивает к горлу, желая выброситься к ногам прекрасного светлого существа.

Чимин стоит посреди наполненного белым светом зала, напряженно смотрит в пол, чуть покусывает свои прекрасные полные губы и нервно сжимает руки в кулачки. Объемная белая кофта почти растворяется в светящемся воздухе, и Юнги кажется, что если он не удержит свое сокровище прямо сейчас, то его мальчик просто исчезнет, слившись с проходящими сквозь стены лучами.

Поэтому Юнги чуть торопливо подходит и, в который раз затаив дыхание, накрывает сжавшиеся пальчики своими.

Чимин вздрагивает всем телом, мгновение, и он почти падает в объятия Мина, утыкаясь головой в линию плеча и всхлипывая на грани слышимости.

Юнги осторожно обнимает, касаясь щекой мягких волос, и прикусывает от боли губу, чуть сильнее сжимая чужие руки.

- Я могу.

***

Его Чимин похож на маленького пугливого котенка.

Так думает Юнги, сидя в уже ставшей родной танцевальной студии.

Белая штукатурка на стенах и огромные зеркала создают впечатление светлой бесконечности пространства, и Чим в этой бесконечности в широкой легкой кофте репетирует свой танец, шепча счет себе под нос и почти пыхтя от усердия.

На маленького котенка, который боится собственной тени, но очень старается быть смелым.

Губы неумолимо тянет в улыбку, и Юнги прикрывается блокнотом. Пустые листы ждут слов новой песни, но автор слишком занят наблюдением за своим старательным милым соулмейтом. Все попытки сконцентрироваться с треском проваливаются, стоит только Чимину красиво выгнуться или закружиться с изящно поднятыми руками. Мину почти смешно с собственных потуг, но нарушать конспирацию нельзя.

Чимин на счет наклоняется к коленям и счастливо улыбается в сгиб руки.

***

Пак сидит в углу музыкального класса и делает вид, что не пялится на спину Юнги. Он правда не пялится. Вот, у него есть книжка. Он даже иногда переворачивает страницы. Как там звали главного героя?.. Ладно, допустим, он немного пялится. Совсем чуть-чуть. Ровно на столько, чтобы запомнить все складки черной футболки и убедиться в отсутствии родинок на сахарно-бледной шее… Еще впитать в себя каждую выступающую венку на сильных руках и представить прикосновение грубых пальцев к своим ребрам точно так же, как те плавно и умело касаются клавиш фортепиано.

Хорошо. Возможно он пялится больше, чем думал.

К щекам приливает тепло, и он со вздохом прислоняется к холодному выступу стены.

Мелодия, создаваемая Мином, выливается теплым, переливающимся потоком, обволакивая и успокаивая всполошившиеся мысли. И Чимину хочется верить. Хочется верить, что он милый, хочется верить, что он нужен, хочется верить в Мин Юнги. В его тихие улыбки, теплые пальцы и нежные взгляды. Хочется верить в их… любовь.

Котенок зажмуривается и действительно очень старается.

***

Чтобы затащить Чимина на Базу, Юнги потребовалось почти полтора месяца. Правда на самой Базе дикими волками завывали ледяные ветры, так что на это время их убежище перемещалось в крохотную студию, где вся любимая аппаратура заботливо отодвигалась в дальний угол.

Чимин долго сопротивлялся и настолько не поддавался никаким уговорам и обещаниям, что Мину даже пришлось подключать Тэхена, чтобы почти обманом затащить это пугливое существо в круг самых дорогих и близких друзей. Собственно, поэтому само представление всех этих друзей вышло немного скомканным, потому что Чим прятался за спиной Мина и почти судорожно стискивал его ладонь своими маленькими ручками. Юнги старался выглядеть по-максимуму невозмутимым и не обращать внимание на искрящиеся смехом глаза Хосока.

Намджун, Сокджин, Хосок, Чонгук, Тэхен, Юнги и теперь сам Чимин.

Пак сидел на старом матрасе на полу рядом с Юнги и ему было сложно поверить в настоящее существование Банды. Все, что происходило в данную минуту казалось нереальным, списанным со страниц какой-то приключенческой книги. Целая компания совершенно чужих по факту людей, которые относятся друг к другу как к самой настоящей семье. Это было настолько невероятно, что хотелось плакать.

С улицы сквозь светлые шторы светило зимнее солнце, сверкая из царапин старого линолеума и лукаво поблескивая на бокалах с газировкой. Намджун спорил с довольным Хосоком о работе над песней, Сокджин уплетал за обе щеки недавно доставленную сырную пиццу, смеясь скрипучим смехом над своими же дурацкими шутками, Тэхен висел на Чонгуке как коала и что-то быстро шептал ему на ухо. А на талии Чимина лежала теплая рука Юнги, мягко притягивая его к Мину. Этот почти незаметный жест будто давал право находиться рядом с этими людьми, позволял стать частью семьи. Чувствовать, что он здесь важен.

Чимин осторожно наклонился к пропитавшейся масляными пятнами коробке и боязливо потянул на себя кусочек пиццы.

Пицца оказалась такой вкусной, что сдерживаемые слезы покатились по щекам.

***

Вечерний холод раннего марта забирается пальцами за шиворот и заставляет сильнее кутаться в толстовку. Костер тихо потрескивает сухими сучьями, пуская золотистые искры в потемневшее синее небо. Ребята из Банды все вместе сидят где-то на окраине Пусана, на местами расколовшемся и заросшем дне заброшенного бассейна, и греются у небольшого яркого костра. У них есть соленые печеньки, Кола и маршмеллоу. Маршмеллоу на огне покрывается блестящей коричневой корочкой, вкусно пахнет жженым сахаром и слегка обжигает язык. Они слушают рэп хёнов и подпевают популярным песням. Чимин прижимается к теплому боку Юнги и заливисто смеется очередной истории Хосока. Мин улыбается и укрывает его мягким пледом.

Когда Кола заканчивается, вокруг начинает раздаваться тихое сопение и плейлист подходит к концу, затихая и оставляя только звук чуть трещащего костра и шелестящих листьев, Чимин забирается на старый диван с ногами и обнимает Юна обеими руками, аккуратно зарываясь носом в ткань под капюшоном. От Мина пахнет сигаретами, мятным шампунем и немного жаренным маршмеллоу. Чимин почему-то чувствует себя немного пьяным, а Юнги мягко накрывает его руку своей.

Теплые пальцы приносят уже знакомое облегчение, но Чим краем глаза видит, как под белой кожей начинают течь черные струйки. Он чувствует себя очень виноватым и смущенно трется щекой о плотную черную ткань. Мин вздыхает и утыкается носом в мягкую темную макушку.

- Это не больно, - каждая буква кашемирово мягкая, и грустная улыбка касается пухлых губ.

Не правда.

- Почти, - улыбаясь в пушистые волосы, добавляет Юн и чуть касается губами маленького ушка, получая точечные болевые уколы.

Чимин краснеет до самой шеи и прячет голову дальше под чужой капюшон под тихий смех Мина. Руки остаются в теплом, забирающем боль плену.

- Я люблю тебя, Мин Юнги, - почти беззвучно в любимое плечо, и Чим задерживает дыхание.

Юнги выпускает пухлые ладошки и мягко обнимает, прижимая своего котенка к себе, залезая пальцами под белый свитер и касаясь нежной кожи спины.Чужая-своя боль струится по венам, покидая маленькое хрупкое тело.

- Я тоже тебя люблю, - Мин невесомо целует нежную кожу за ухом и глубоко дышит родным запахом. – Сильно-сильно.

Младший делает судорожный выдох, поднимает голову и тянется к любимым губам. Юн гладит большим пальцем милую щечку, осторожно поднимает подбородок Чима выше и нежно, глубоко целует. Чимин млеет, закрывает чайные глаза и оседает в крепких руках.

Последняя капля черноты пересекает чуть порозовевшую бледную щеку и растворяется в горячей крови.