Крики утопленников в реке Стикс нарушают звонкую тишину. Здесь всегда неспокойно. Здесь каждый грешный при жизни расплачивается за свои поступки, а таких было очень много, и деяния их были тяжелыми. Это даже не расплата, а очищение перед новой жизнью. Каждому дается второй шанс. Попытка исправления. Все совершают ошибки. Пепел сгоревших душ сделал небо в преисподней черным навеки, а на горизонте светится огненная заря, которая не является предвестником солнца. Его здесь никогда не было, или, возможно, просто не видно из-за сажи и пепла. Угрюмые скульптуры горгулий и рогатых демонов украшали местность, делая ее по-своему эстетичной и готической.
Харон медленно перебирает веслами темную воду, тревожа утопленников, и переправляет на своей лодке очередную грешную душу в Царство Мертвых. Все смертные боялись этого места, и ассоциировали его крайне мрачно, сами того не понимая, что если при жизни быть достойным человеком, тебе здесь ничего не грозит. Демоны и бесы отнюдь не такие, как о них думают. Они наказывают лишь провинившихся, а к достойным не лезут.
— Привез новую душу, Господин.
Душа совсем молодого мальчика, испуганно прижалась к одеянию Харона, но не проронила ни слезинки. Обычно, не прожившие долгое количество лет в мире смертных, духи плачут от морального давления этого места.
— Спасибо, Хосок. Ты, как всегда, выполняешь свою работу качественно и безупречно.
— Спасибо, Господин, но впредь, прошу, называйте меня именем, данным мне богами. Не люблю свое человеческое название.
— Как пожелаешь, Харон. А теперь, — мужчина посмотрел за спину сопровождающего души, где прятался маленький мальчик, — позволь мне сопроводить эту душу на небеса.
Харон немного отодвинулся, давая мальчику проход. Тот смотрел большими недоверчивыми глазами на Хозяина Ада.
— Пойдем. Я проведу тебя в очень красивое место. Тебе там понравится, обещаю. — божество протянуло руку к сжавшейся душе. Мальчик бросил взгляд на Харона и положил маленькую ручку в ладонь побольше.
Дворец Ада был высоким готическим зданием с множеством статуй и архитектурных деталей. В мире смертных такого еще не придумали, но Бог Подземного Царства сам построил его. Под свой вкус.
— А вы кто? — дрожащим от страха перед таким величием спросил мальчик, ускоряя ход, чтобы не доставлять неудобства старшему.
— Я — Аид, бог Царства Мертвых. Но ты можешь называть меня Сокджин. Такое имя мне было дано, когда я еще был человеком.
— Странно. Мои родители рассказывали, что вы страшный и злой. Но это не так. Получается, они мне врали?
Аид действительно был не таким, каким его изображали смертные. Высокий, с густыми каштановыми волосами, которые завитками спадали на широкие плечи. И что очень удивило мальчика — большие и добрые глаза. Все не так, как говорили люди. Он обладал действительно божественной, неземной красотой. Утонченный, но в то же время и мужественный. Мальчик был уверен, что никого красивее при жизни не видел.
— А что со мной будет? Я отправлюсь на небо, как и моя бабушка?
Аид остановился и присел на корточки, чтобы быть с маленьким духом на одном уровне.
— Да, ты отправишься на небо и станешь ангелом. Ты умер слишком рано, и был послушным ребенком. Такие попадают в рай. Ты будешь служить Зевсу, но не бойся. Тебе там обязательно понравится.
Мальчик нахмурился и топнул ногой в протестующем жесте.
— Но я не хочу на небо! Я хочу остаться с тобой! Ты мне нравишься, я не хочу покидать тебя! Давай… Давай будем дружить? Я правда, не знаю, как это делать, потому что там у меня не было друзей…
Аид по-доброму засмеялся с такой детской непосредственности и присущей такому возрасту наивности.
— Я не могу оставить тебя здесь. Понимаешь, здесь остаются только грешные души, чтобы очиститься от плохих деяний. Но я обещаю, что буду навещать тебя. А теперь, скажи мне свое имя, которое было дано тебе при рождении.
Аид сам не знал, почему спрашивает это у каждого. Ведь при одном взгляде на душу он может узнать не только имя, но и какую жизнь прожил человек, все его тайны и секреты. Просто, хотелось слышать имя непосредственно из уст человека. Наверное, по мнению Аида — это было нарушением личных границ человека.
— Демид.
Бог повернул свой посох на девяносто градусов, и коснувшись лба местом “печати души”, проговорил молитву для упокоения.
— Демид. Будь достойным ангелом, и отправляйся в Царство Неба. Я благословляю тебя.
Душа засияла ярким пламенем и исчезла, как будто ее никогда не было.
Люди всегда ненавидели богов Смерти, неважно какую религию они исповедовали. Им никогда не молились, не делали подношений. Их не любили, считали темными божествами, которые забирали души их близких на “тот свет”. Таким образом Аид и был всегда ненавидимым людьми. Им пугали непослушных детей, сочиняли поэзии, в которых он всегда был злой, коварный и страшный.
Но самое абсурдное было то, что самому Богу нравились люди. Он им завидовал. У них был выбор, они делали, что хотели. Не все, конечно, но основной процент. А у богов есть обязанности и ответственность. Не все делали свою работу по совести, но для Аида исполнение его прямых обязанностей было сверхважным, да и дело приносило ему удовольствие.
Но терпение когда-то заканчивается даже у богов.
————
10 лет спустя
— Брат мой, не нужно этого делать. Просто оставь в покое меня и мое Царство. Просто верни то, что тебе не принадлежит.
Только-только закончилась война Ада и Небес, двух миров, которые не смогли ужиться в одном измерении. Победа Аида в финальной битве была предсказуема, не нужно быть великим стратегом. Небеса начали войну, они же ее и проиграли.
Зевс в ярости бросал молниями, но этим уже не помочь: Олимп повержен. Голос Аида дрожал, он не хотел затягивать войну, но так получилось.
Где-то еще тлеют не догоревшие кучки пепла, которые раньше были ангелами. Светлое когда-то место просочилось пеплом.
Кое в чем люди все же были правы: Аид был чертовски умен и обладал талантом к стратегии. И только поэтому выиграл войну, ведь солдатов Зевса было втрое больше.
— Подземное царство не должно существовать. Это обитель зла… — голос Зевса был запыханным и дрожащим. Психологическое и физическое давление дает результат на лицо.
— Не кажется ли тебе, что обитель зла сейчас Небеса? Вы первые начали эту войну. Вы напали на границы, убили одного из стражников и еще трех пленили. Признай уже поражение!.. Намджун.
— Не называй меня так! Никогда. Не. Смей. — четко и с расстановкой каждое слово.
Сокджин знал, что его брату это неприятно, но еще одним талантом, кроме острого ума, было умение давить на больные места. Все же он — король Ада.
Громкая тишина резала уши.
— Хорошо… Брат, ты прав. Я проиграл и признаю поражение. Зря я начал эту войну… Все жертвы были напрасны…
Быстрая смена мнения и убеждений насторожила Сокджина. Он знал своего брата не первый год. Можно сказать, выросли вместе. Но почему-то сердце подсказывало ему об искренних чувствах бога, хоть мозг упорно твердил другое. Не один раз он получал пакость от Зевса, еще когда они были юными по человеческим меркам.
— Не моя прерогатива выбирать прощать тебя или нет.
Аид величественной походкой, как положено богу, направился к высоким вратам, на выход из Царства Небес.
В глазах потемнело, тело сковало сначала сильной болью, а потом резким расслаблением. Колючий импульс пробежался по всему телу до кончиков пальцев и, казалось, волос. Бог упал на холодный пол, из затылка потекла струйка крови, скатываясь на мрамор. Удар в “спину” от брата был ожидаем, хоть Сокджин по глупости питал глупую надежду на то, что Зевс исправился. Зря.
————
5 лет до начала Великой Войны
— Кто за то, чтобы совершить нападение с целью захвата на Царство Ада? — Зевс громким голосом открывает голосование среди Совета Богов Олимпа, на который, конечно же, Аида не пригласили.
Дети Кроноса и Реи поднесли свои руки к расписанному потолку небесного здания. Все считали, что объединить свои силы, пойти войной на Царство своего брата, и взять Ад под свой контроль было мудрым решением Зевса. Лишь двое богов не стали голосовать. Арес, хоть он и бог войны, но умение вести бои дало ему возможность увидеть поражение бога молний. И Афина, так как она была богиней справедливости, считала, что поднять руку — это пойти против своих принципов и сущности.
— Решение принято. Завтра начинаем подготовку к Освободительной Войне. Освободим эту землю от отпрысков Ада!
— Да, Аид мне никогда не нравился. Еще с детства такой зазнавшийся. Надо ему наконец-то показать его настоящее место.
Гера, хоть и покровительница любви, но гниль в ее душе плодилась с малых лет. Отнюдь не любовь правила ею, а черная зависть, такая же как и Зевсом. Идеальная пара, подходят друг другу во всем.
Приказ царя Небес разлетелся молниеносно быстро и пока Совет закончился, солдаты были готовы начинать бой. Оружие блистало своей насыщенностью, а молодые, неокрепшие умы рвались в бой, думали, что будут творить доброе дело и очищать землю от нечисти. Только они не предполагали, что идти войной на чужую землю — признак слабоумия.
Легион воинов под командованием Гефеста (Арес отказался участвовать в этом “сюрреализме”) спустился с Небес проливать реки своей и чужой крови. Война была проиграна задолго до того, как первый лучник-архангел пустил свою стрелу в сердце беса, который сторожил границу Царства.
————
130 лет спустя
Черные стены небесного Подземелья (так называли место, где держали пленников из Ада) стали родными для Аида за последние сто тридцать лет. Сначала тревога и паника ломали кости, потом и не только они, а и более реальные вредители и через несколько месяцев, ясность ума восстановилась и Сокджин все вспомнил. Войну, удар в голову, пленение и пытки. Его насиловал собственный брат, а он даже не мог за себя постоять, так как был слишком слаб… Настолько слаб, что тогда решил поверить брату-лгуну.
Сырые камеры, вечный запах гнили и крики адской боли жили с Сокджином всегда. В один момент он задумался о том, не покинула ли его ясность ума. Только одного бог не понимал: почему его все же держат здесь, в кандалах, которые лишают божественной силы? Почему его просто не убили? И однажды Аид задал этот вопрос вошедшему в его “комнату” Зевса, на что лишь услышал насмешливое:
— Ты всегда был во всем лучше меня. Грех не поиздеваться над таким гением, как ты. Просто посмотри на себя… Когда-то был красивым, статным… А теперь ты превратился в дерьмо, Аид. Эта картина приносит мне небывалое удовольствие.
На лице бога Неба расцвел ужасный клыкастый оскал. Животный такой, совсем нечеловеческий. Звериная пасть, от которой несло гнилью. Совсем не присуще богу… Еще и великому Зевсу, которому люди наиболее часто приносили подношения. Как все абсурдно.
Сокджин начал бояться скрипа двери. Ведь именно после такого звука начинались его самые унизительные мучения. Когда ему ломали кости молотком, выкручивали суставы, что они не просто выпадали, а с характерным звуком выстреливали из своего естественного места, было больно, но не унизительно. Когда ему рвали связки, накручивая на дыбу, было адски больно, а когда применили strappado*, то конечности перестали функционировать. Было очень больно. И Аид терпел. Мог терпеть. Но унижение было в том, что после каждой пытки к нему заходил Зевс и насиловал. Казалось у этого бога не было никаких принципов. Ему доставляло неумолимое наслаждение втрахивать измученное изощренными пытками тело брата в холодную землю камеры. Нравилось с садистическим упоением смотреть на завязанные за спиной нефункционирующие руки, на исполосованную кнутом и черт знает чем спину. Кровавые раны и рубцы от несоответствующего ухода уже выплескивали наружу не только кровь, а и гной. Нравилось осознавать то, что некогда бледная, красивая, фарфоровая кожа, которая, казалось, светилась, теперь сочит запах болезни и разложения. Зевс вонзил свои когти в кожу головы своего брата, и, казалось, что сейчас скальп сдерет вместе с лицом.
— Твоя боль душу мне греет. Твои крики слаще арф муз, а измученное моими пытками лицо, прекраснее Аполлона. — звериным, отнюдь небожественным рыком орет на ухо.
Голова Аида впечатывается сильной рукой в каменистый пол и бог теряет сознание, не выдержав столько боли.
————
Единственное, что хоть немного коротало время пленного, это разговоры с душой, которую он когда-то давно сопроводил в это место. Демид. Так было звать мальчика, но теперь он вырос и превратился в юношу. В мире богов время идет не так, как в людей. Хоть сто тридцать лет даже для богов много.
Аида держали без пищи и воды: богам нужно есть лишь изредка, но если они долго этого не делают, тоже, как и люди, могут умереть от голода. Такого, правда, еще не случалось.
Демид был той душой, которая втайне от всех приносила богу Ада куски грешных душ. Так он и жил.
В перерывах между пытками и насилием брата он даже успевал рассуждать, думать, как сбежать, возможно ли это? Как сейчас обстоят дела в его царстве?..
————
На сто тридцатый год пребывания в четырех стенах Аид начал видеть галлюцинации и сразу понял, что этот момент настал. То ли длительный голод на него так влиял, то ли нахождение в этом месте, то ли насилие Зевса, а, возможно, и все вместе.
Одежда давно порвалась и от нее остались лишь испачканные в крови клочья. Аид лежал на боку, скрутившись от боли: на его теле не осталось живого места. Дверь калитки скрипнула, и будь у Сокджина какие-нибудь силы, он бы опять испугался.
Намджун широкой тяжелой поступью делал медленные шаги, но Сокджин уже никак не реагировал. Что-то тяжелое и металлическое упало с громким звуком, который отдавался болью в голове, на пол. Аид открыл глаза и взору его открылось какое-то странное оборудование, форма которого напоминала сапог.
— Смертные до такого изобретения дойдут спустя столетия, но нам, богам, оно уже доступно. Мне нужно убедиться, каким образом оно работает. И ты, мой горячо любимый брат, отлично подходишь на роль экспериментального образца. — слова впитывались в стены. Сокджин вроде и слышал речь, но мозг уже отказывался что-то соображать.
В следующий момент Зевс нагнулся перед телом Аида и поместил его ногу, в которой уже не было суставов, а связки порванными тряпками свисали через загноившиеся раны, в “сапог”. Тихие стоны боли вперемешку с садистским рыком наслаждения проносятся по коридору турбулентной вибрацией воздуха.
— Только кричи громче, брат мой.
Зевс, стоя на коленях, покрутил маленький рычажок устройства, и оно начало медленно выгибать ногу в неестественном положении пока кость не треснула под напором. Тихий стон вырвался с пухлых губ, которые когда-то привлекали своей красотой, а теперь от них лишь осталось потресканное и испачканное в запекшейся крови месиво.
— Громче! Кричи громче!
Рычажок вновь повернулся и кости с новым противным звуком раздробились, принося колюще-рвущую боль владельцу. Аид уже не сдерживался и кричал настолько громко, как ему позволяли голосовые связки.
— Еще громче! Покричи еще громче для меня!
Пытка продолжалась до тех пор, пока Намджун не устал крутить рычаг, а нога Сокджина не превратилась в кровавый мешок для осколков костей. Оба тяжело дышали: один — от усталости приносить боль своими пытками, а второй — от усталости терпеть боль.
— Ты выиграл войну, но проиграл бой.
Слова эхом отбились от сырых стен, бога перевернули на спину, и сели сверху.
— Ты мне надоел. Я ненавижу тебя. Сдохни!
Эти слова ножом по сердцу. Аид не сделал ничего, за что его можно ненавидеть. Ничего, за что его можно было сослать в Ад.
— Этого ублюдка, который приносил тебе еду, я убил.
Ножом по сердцу дважды. Только сейчас это ощущалось, как тысяча ударов плетью. Сокджин всегда чужую боль ощущал больше, чем свою.
Это были последние слова, которые услышал бог Подземного царства. Над грудью, примерно там, где должно находиться сердце, блеснул меч из молнии.
Удар, брызги крови, последний взор, направленный в потолок и сумасшедший смех, который отпечатался ярким режущим звуком на стенках черепной коробки.
С ноги уже сняли то орудие пытки, которое спустя тысячи лет будут называть “испанским сапогом”.
Впервые за историю Олимпа умер бог. Не просто умер, а был убит ударом меча своего же брата.
Выиграл войну, но несправедливо проиграл бой.
*strappado — другой вариант дыбы. Устройство представляло собой 2 столба, вкопанных в землю и соединённых перекладиной. Допрашиваемому связывали руки за спиной и поднимали за привязанную к рукам верёвку. Иногда к его связанным ногам прикреплялось бревно или иные грузы. При этом руки у поднятого на дыбу человека выворачивались назад и часто выходили из суставов, так что осуждённому приходилось висеть на вывернутых руках. На дыбе находились от нескольких минут до часа и более.