— Юль, греческого йогурта нет! — раздался беспомощный крик откуда-то из отдела с молочкой.
Юлиан едва заметно усмехнулся, кладя одну из пачек макарон обратно на полку. Специально поплутав между стеллажами, он наконец вырулил туда, где происходило бедствие и громко осведомился:
— Зая, ты чего так долго?
Сразу несколько мужчин, выстроившихся в стройный рядочек напротив йогуртов и кефира, вздрогнули и оглянулись на него. Видимо, целый отряд «зай» успел испугаться, как бы им не досталось за то, что мешкают. Обнаружив, что обращались не к ним, бедняги вернулись к прохождению своего доблестного квеста: сверки названия продукта из списка, присланного в вотсап, с тем, что стояло на полке.
Только один из магазинных рыцарей не смог присоединиться к волне облегчения — возглас был обращён именно к нему.
— Нет твоего йогурта, — покорно повторила зая.
Юлиан вклинился между Геральтом и холодильником. Пошарив глазами по упаковкам, Леттенхоф сдвинул дверцу вправо, протянул руку и взял тот же йогурт, что и каждый раз. Многозначительно поджимая губы и играя бровями, он положил находку в продуктовую корзину.
— Ты опять?! — страдальчески воскликнула зая в ответ на этот фокус.
— Не опять, а снова. Двигай булками в мясной отдел, я хочу котлет нажарить на вечер.
Провожали их испуганными взглядами, обращёнными на своего собрата: первое правило заи — не устраивать ссор в продуктовом магазине, это всегда плохо заканчивается. Это правило каждый учил на собственном примере, так чего же этот несчастный так откровенно его нарушает? Ну, его дело…
***
С самого утра Геральт носился по квартире с телефоном наперевес в одной руке и сменяющимся набором продуктов — в другой. Сначала это был отбеливатель, затем сода, потом вообще соль, да ещё утюг подмышкой.
Только продрав глаза, он обнаружил висящую на дверце шкафа рубашку, в которой планировал пойти на работу. Единственная чистая рубашка, которая оставалась — день стирки планировался в воскресенье. И прямо на пузе белую ткань уродовало огромное пятно от соевого соуса.
Весь сон, разумеется, разом слетел с него. Казалось бы, возьми да надень футболку, но таким уж Геральт был человеком. Весь офис беззлобно потешался над его привычкой строго соблюдать дресс-код, но ему было всё нипочём. Отец так воспитал: в шлёпках — на пляж, в тапках — дома, а на работу будь добр напялить туфли.
Яндекс пестрил советами, однако ни один из них не работал. Пятно в итоге только сильнее размазалось по рубашке. Времени на завтрак и душ уже, конечно, не оставалось, зубы бы успеть почистить.
И, как назло, Юлиан всё отказывался с ним съезжаться — говорит, не уверен в серьёзности его, Геральтовых, намерений. Это доводило самого Геральта до белого каления, потому что на самом деле Юлиан отказывался из вредности, на него это было очень похоже. А ведь он наверняка знает, что делать со злосчастным нарушителем рубашечной чистоты и белизны, у него подобных лайфхаков полная голова.
Постойте-ка.
Шумно выдохнув сквозь нос, Геральт, как был, в трусах и майке, уселся на подоконник и, приоткрыв окно, закурил, хотя обычно воздерживался от пагубной привычки.
После первой сигареты набрал знакомый номер.
— Алло? — подозрительно бодро ответили на том конце. Если бы Геральт уже не сложил два и два самостоятельно, то понял бы всё сейчас. Юлиан никогда не вставал в семь утра и не мог звучать так довольно и зловредно в это время суток. В такую ранищу он мог только злобно шипеть и кидаться всем, что попадёт под руку, лишь бы не будили.
— Я не доставал этой рубашки и уж точно не мог в ней есть соевый соус.
— И сколько же ты потратил на то, чтобы додуматься до этого? — немедленно вопросила трубка, даже не собираясь отпираться.
Геральт позволил ему этот момент триумфа. Пускай.
— Сорок минут.
— Хорошо. — трубка расплылась в довольной улыбке. — Волшебного дня на работе, дорогой. — И, со звуком поцелуя, звонок прервался.
Не торопясь, Геральт почистил зубы, умылся, привёл себя в порядок и вернулся в комнату. Он не помнил, куда положил рубашку, которую таскал за собой по всей квартире, но был уверен, что уже и не найдёт её. Вместо неё где-то в пределах его квартиры сейчас лежало полотенце, которым он вчера с утра вытерся после душа и повесил на дверцу шкафа. Рубашка висела на плечиках среди пиджаков и брюк, где ей и полагалось быть. Абсолютно чистая.
***
Вечерняя жареная картошка превратилась в цирк на колёсах. Пока Геральт высыпал свой будущий ужин на сковородку, открытая бутылка подсолнечного масла опрокинулась.
Положение становилось всё более бедственным с каждой секундой. К тому моменту, как доска для резки и лопаточка были отброшены в сторону, а Геральт, как мог быстро, со своей-то комплекцией, метнулся к маслу, оно вылилось почти полностью. Теперь горе-повар в промокших носках стоял посреди кухни и разглядывал свой плиточный пол, покрытый тонким слоем жира.
Мать сначала смеялась, потом дала несколько советов. Перед этим ещё пересказала услышанное отцу, посмеялись вместе. После того, как сказали, как с этим справиться, обшутили его ещё немного. Даже как дела не спросили.
Картошка медленно пригорала, потому что разорваться между ней и полом Геральт мог едва ли, поэтому прощался он и с ужином, и со своей больной спиной — не мальчик уже, на карачках-то ползать.
Спустя час ужин превратился в горку картошки с ну очень хрустящей корочкой, а пол как был весь в масле, так и остался. Желудок ясно и громко давал понять, что пора кончать с этим шоу «Вечер уборки» и пора приступать к шоу «Время ужина». Отметка на шкале настроения установилась соответствующая.
Как вообще бутылка могла упасть, если он в двух метрах от неё стоял?
Спустя несколько мгновений тишины в голове, Геральт наконец спросил сам себя, как его, такого деревянного, земля носит.
— Ещё дольше, чем в прошлый раз, — прокомментировала трубка, будто Юлиан там с секундомером стоял. А может, так и было. Наслаждался, курва-мать, по голосу слышно.
— Юль, я голодный, — жалобно проблеял Геральт, оплакивая картошку.
— Приятного аппетита, — доброжелательно пожелал тот, заодно прося забрать его завтра с работы.
Надо ли говорить, что, стоило проморгаться после окончания разговора, как пол уже сверкал чистотой, а на сковороде блестела маслом идеально приготовленная картошка.
***
На следующий день, как обещал, Геральт забрал Юлиана с работы.
Бывшие Геральтовы пассии поначалу стеснялись находиться в его машине. Претензий не высказывали, в салоне ничего не трогали, кнопки своими грязными пальцами не тыкали, старались ничего не пачкать и вообще вели себя как паиньки. Лишь потом, если свидания длились хотя бы несколько месяцев, расслаблялись и вели себя всё свободнее.
У Юлиана такой проблемы не было вообще. Через час после окончания их первого свидания на пассажирское сидение упал Ламберт, которого Геральт пообещал подвести до дома, пока его машина пылилась в ремонтном центре. Громко же он голосил, внезапно не поместившись в кресле, из-за чего ударился обоими коленями о бардачок, да ещё и лбом каким-то образом въехал в дверцу. Оказалось, это Юлиан подстроил под себя настройки авто. Так план Геральта не сообщать пока братьям о новых отношениях пошёл прахом, не успев начать воплощаться в жизнь.
Когда Геральт мимоходом рассказал Юлиану эту историю, отчасти надеясь, что тот перестанет своевольничать в машине, тот только злоехидно проскрипел, мол, нечего на его месте всяких бугаёв возить. Коли не помещаются, пускай взаду сидят.
Вот и сейчас Юлиан, ввалившись в машину, переключил музыку и придвинул кресло поближе.
— Скажи Ламберту, чтоб внимательнее после себя двигал тут всё, он никак не запомнит мои настройки.
— И тебе привет. Я вообще удивлён, что он хотя бы пытается что-то после себя менять.
— Я тебя как-нибудь научу запугивать людей, дорогой. — с этими словами он наклонился и чмокнул Геральта в щёку. — Ну, погнали, ужином тебя заодно накормлю.
Геральт и его желудок порадовались перспективе пожрать юльковской стряпни. Готовил тот словно ему сам господь бог руки приделывал, хотя в остальных случаях такая мысль и в голову не могла прийти, так часто Юлиан всё ронял и ломал.
Но, только выехав на проспект, они встали в большущую пробку. Желудок обиженно проворчал.
— Холера! — вторил ему Геральт.
Юлиан лишь пожал плечами. Он-то наверняка взял с собой контейнер с едой на работу и сидит сытый, в ус не дует. А жили бы они вместе, он бы и Геральту что-нибудь собрал с утра. Геральт бы в ответ покупал его любимые дорогущие мюсли, которыми бы и курей на отцовской даче не накормил, столько там было химии. И не только мюсли (слово-то какое) — всё бы ему покупал, что тот захотел, только б жили бы уже вместе, так нет же.
— Чего такой тухлый? — шмыгнул носом Юлиан. — Расскажи лучше, как день прошёл. Что с Ламбертом делали? Гаражи грабили?
— Мы же не коллекторы, — усмехнулся Геральт. Была у Юлиана такая способность — вытягивать его из дурацких мыслей одной-единственной глупой шуточкой. Что есть, того не отнять. — Да клиент сегодня звонил, тот, идиотский…
— С писклявым голосом? — перебил Юлиан, стараясь успевать за мыслью.
— Другой. С чёлкой.
— У тебя их несколько. Рыжий?
— Блондин. С носом.
— Точно, я ещё сказал, что он на гаргулью похож. И что он?
— Звонит, говорит: доброго полудня. И… — а дальше Геральт пустился в долгий рассказ о своих с Ламбертом сегодняшних похождениях. Юлиан внимательно слушал о том, как два брата-ведьмака лазили по канавам с лопатами.
Да, с далёких времен в профессии ведьмака так ничего и не изменилось. Всё так же попадались непроходимые тупицы, платившие гроши и заставлявшие тебя землю носом рыть. Разве что теперь приходилось писать отчёты начальству и пару дней в неделю объявляться в офисе. Трудовая книжка, пенсионные, социальные выплаты — вот и все новинки. Остальное оставалось неизменным.
Пробка двигалась со скоростью гусеницы. Геральт отвлёкся на телефон — заиграл будильник, которого он не ставил. Это тоже были проделки Юлиана, не иначе. Эти поганцы звенели посреди ночи и пока он сидел на совещании, и каждый раз Геральт выглядел донельзя глупо.
Раз уж так и так взялся за телефон, Геральт заодно заглянул посмотреть пробки в приложении. И какого же было его удивление, когда весь проспект горел жизнерадостным зелёным.
Больше всех чувствовал себя уязвленным желудок.
Судя по выражению лица Юлиана, будильник зазвонил специально. Не иначе как из жалости: голод был написал у Геральта на лице.
— Сейчас рассосётся, — пообещал этот засранец, — не злись. Зато поболтали. Так бы ты уже уплетал второе и десерт, а поговорить — это в следующий раз.
Его правда. Геральт вздохнул.
— Расскажи тогда хоть, как у тебя на работе. Что эта мымра Маринка, снова жизнь вам портит?
— Не, — отмахнулся Юлиан, — Маринку в командировку услали. Жалко, не на Северный полюс. Никита сегодня весь день рассказывал тупые анекдоты, отвлекал страшно. Позвали старшего менеджера, ну того, водолей который, так он только наругался. Говорит, анекдоты способствуют сплочению коллектива, а мы его зазря с рабочего места срываем.
— Это не тот ли менеджер, который тебе премию пытался в марте зажать?
— Нет, то был Богдан. Богдана никто не любит. А менеджер — это тот, который торс свой в инсте постит, помнишь, мы над его историями ржали? Я тогда ещё чуть не описался.
— Это у которого Пежо? Помню, помню.
***
— Юль, из говна и палок же всё, — проворчал Геральт, одним ухом проверяя, точно ли Юлиан зашёл в гостиную, или ушуршал в своих тапках-зайцах в сторону кухни. Не хотелось бы, как дурак, стоя спиной к комнате, общаться самому с собой, пока благоверный делает себе бутерброды с чаем в другом конце квартиры.
— Ну чего ты, — отмахнулся Юлиан, усаживаясь в кресле, как на троне, — бубнишь зазря. Да, мебель старенькая, но не плохая.
Геральт выругался, попадая молотком мимо гвоздя. Хорошо хоть несильно размахнулся. Вот, поглядите все на то, что с ним делают все эти разговорчики на тему «моя квартира вполне себе пригодна для жилья, Геральт, хватит называть её помоечной дырой для дохлых крыс и обдристанных рыготных бомжей». Ладно, так он, конечно, не говорил, потому что не хотел обижать Юлиана, но самому себе ведь он мог сказать правду?
В съемной клетушке Юлиана каждую неделю что-то ломалось: то кран, то газовая колонка, то холодильник потечёт, то лампочки перегорят, то дверь на балкон заклинит. А хозяйка, не моргнув глазом, на каждую жалобу отвечала «а чего вы по такой цене хотели?» и каждые несколько месяцев поднимала арендную плату ещё немножко. Чтоб не выпендривался, видимо.
И что вы думаете? Как Геральт не обхаживал Юлиана, как не расписывал ему прелести своей квартиры, тот едва ли прислушивался к его хвалебным одам. В саму квартиру он отказывался входить под страхом смертной казни. Только однажды согласился посидеть в машине, припаркованной у нужной парадной, но даже выйти и пройтись до ближайшего продуктового магазина, пристроившегося тут же за углом, отказался. Вези, говорит, меня отсюда, на своей тачилле, и поехали уже подальше от твоей холостяцкой берлоги.
А Геральт, может, вовсе не хотел жить в холостяцкой берлоге! Ему уже поперёк горла стояло считаться холостяком и лапу сосать, как медведь в той самой, мать его, берлоге. Пускай Юлиан везёт все свои безделушки, весь свой хлам к нему, и тратит деньги с его же карточке в икее, пускай хоть всю её скупит!..
— Гер, ты о чём там думаешь так усиленно? У тебя ягодицы поджимаются, когда ты надолго в себя уходишь. Я прямо сейчас это через трикошки твои и наблюдаю.
Геральт закатил глаза и слегка ударил пару раз по полке, проверяя, хорошо ли закреплена. Удовлетворившись работой, он отошёл от стены и повернулся к Юлиану лицом.
Тот развалился на кресле в своём шёлковом вишнёвом халатике, соблазнительно покачивая свисающей через подлокотник ногой. Не успел Геральт засмотреться как следует на светлую нежную кожу, как Юлиан уже с усмешкой задергивал полы халата и поднимался, чтобы забрать молоток.
— Спасибо, ты мой герой, — сказал он, чмокая в щёку в качестве благодарности и уходя в туалет, где внутри вделанного в стену шкафчика хранилась коробка с инструментами.
Ну, как — «инструментами». Молотком, двумя отвёртками, вантузом и четырьмя шурупами. И здесь квартира Геральт выигрывала по всем фронтам.
Оказалось, на завтрак сегодня блинчики. Видимо, Геральт настолько задумался, когда после подъёма и умываний отправился чинить всё, что успело сломаться с прошлой его ночёвки, что пропустил, как Юлиан закончил с банными процедурами и наколдовал своё коронное утреннее блюдо.
— Так о чём думал? — переспросил Юлиан, когда они почти доели.
Геральт только нахмурился, подыскивая, на что бы свернуть тему, да половчее и побыстрее, пока не дошло до неловкой паузы. Ему и самому не хотелось превращаться в курицу-наседку или, и того хуже, в тирана какого-то, который только и делает, что продавливает партнёра и доводит его до головной боли своими постоянными клеваниями в мозг.
— Бензин дорожает.
— Ничего в этом не понимаю, — тяжело вздохнул Юлиан, — даже что такое этот ваш бензин. Ну делают его из нефти, а дальше что? Непонятная воняющая жижа…
Повезло, что внимание Юлиана легко было переключить с чего угодно на что угодно. Несколько неловких разговоров о том, что Геральт на тот момент не был готов обсуждать, ему удалось свернуть на просмотр выпусков Галилео. Как минимум штук пять. Надо было только почесать в затылке и как бы между прочим вслух задаться вопросом вроде: «А ты знаешь, как делают молнии? Я вот без понятия…».
Разговор свернул на обсуждение одного из сериалов, который они вместе смотрели. Так, лопая варенье (уже без блинов) с одной ложки, романтично кормя друг друга и строя глазки, они просидели недолго. Со стороны балкона что-то оглушительно загрохотало, забарабанило, стукнуло и затихло так же резко, как и началось. Геральт вскочил, наскоро сполоснул руки и побежал смотреть, что случилось. А вдруг воры?
Дверь на балкон оказалась заперта. Ну надо же! Опять заело. Ничего нового. Уже почти пристроившись так, чтобы выбить преграду плечом, Геральт вспомнил о том, что квартира съёмная, и оглянулся на Юлиана — спросить, можно ли нанести небольшой ущерб. В конце концов, для его же безопасности. Надо же ведь узнать, что там за бабайка поселилась. Однако Юлиан, медленно подошедший к нему, вовсе не выглядел испуганным или удивлённым, скорее уязвленным, как ребёнок, который втихушку от мамки ел конфеты, прятал обёртки под подушку, а в день стирки их обнаружили, и отпираться уже не было никакого смысла.
Так Геральт понял, что о поломке Юлиан знал. Более того, он скорее всего был в курсе того, что за тварь орудует на балконе. В ответ на его выжидательный взгляд Юлиан поморщился.
— Я не хотел тебе говорить, чтобы ты не начал снова эту свою… Беседу воспитательную. Мне они не мешают, я и не хожу на балкон, что мне там делать?..
Не давая себя заговорить, Геральт перебил:
— Что у тебя там?
Юлиан нехотя вздохнул.
— Стекло кто-то разбил, мальчишки, должно быть, камень кинули. Я не стал заделывать, говорю же, я балконом не пользуюсь. А потом там поселились голуби.
— А дверь почему не открываются?
— Ну так я её доломал окончательно после того, как ты починил. Она же в первый раз сломалась как-то, надо было просто поделать с ней что-нибудь, чтобы сломалась снова. Теперь она не открывается, и голуби меня совершенно не волнуют.
Геральт глубоко вдохнул и выдохнул через нос, стараясь успокоиться. Сделав несколько шагов от двери, он пошёл в спальню, чтобы собрать свои вещи и убраться отсюда к чёртовой матери. Юлиан с озабоченным видом поспешил за ним.
— Ну извини, я не хотел опять выставлять себя в глупом свете. Без полки, например, я никак не могу — мне книги негде хранить, но балкон-то… Геральт, тебя что, голуби возбудили? Чего это ты раздеваешься?
Но Геральт, сняв домашние штаны, стал натягивать на себя ту же одежду, в которой приехал. Тут Юлиан понял, что Геральт собрался уходить. Чертыхнувшись, тот перестал выглядеть озабоченным и стал выглядеть огорченным и испуганным.
— Не уходи, куда ты собрался? Ты обиделся, что я тебе не сказал? Гер, я ведь не врал тебе, вот если бы ты спросил «Есть у тебя голуби на балконе, Юлиан?», я бы обязательно во всём сознался, а так, выходит, я не врал, а…
— Недоговаривал, — закончил за него Геральт. Он был уже на полпути к двери.
— Гер, ты из-за голубей это? Давай я прямо сейчас МЧС вызову, или кто там живность из квартир выгоняет, и мастера вызову, прямо сейчас всё оплачу и исправлю, не будет голубей, ну что ты, в самом деле…
Юлиан повис на его руке, которая уже потянулась в правому ботинку. Тут Геральт не выдержал:
— Проблема не в голубях! Плевать мне на голубей!
Юлиан отшатнулся и сник, стал мять пояс от халата в пальцах, но взгляда не отвёл. Как всегда, храбрый и решительный, несмотря ни на что. Как всегда. Как тогда.
— А в чём тогда?
— В том, Юль, что тебе лучше жить в этой старой пропёрданной развалюхе с крысами, тараканами, голубями, муравьями, клопами и старыми бабками, чем со мной в моей грёбаной квартире с тёплыми полами и горячей водой в трубах! Представь, что я всё это сказал, не повышая на тебя голоса.
На этот раз Юлиан не стал его останавливать, когда Геральт потянулся к обуви. Лишь болезненно сморщился, а, выпрямившись, уже стоя в одном ботинке, Геральт увидел застывшие в голубых глазах слёзы. Тут уж ему пришлось скорчиться и снова наклониться поисках левого сапога. Он не мог смотреть, как Юлиан плачет, вот уж что было выше его грёбаных сил.
— Геральт, перестань. Дело не в тебе.
— Геральт, дело не в тебе, дело во мне, я просто хочу жрать с одной тарелки с таракашками и букашками, я ведь так люблю матушку-природу, — передразнил Геральт мерзким писклявым тоном.
— У меня нет тар… — Юлиан осёкся под грозным взглядом, ясно говорившим, что расставленные по углам ловушки скрыть не удалось даже с помощью халатика, который должен был притянуть взгляд на себя.
— Я ухожу, — решительно отрезал Геральт, разворачиваясь.
— Ты помнишь, как мы в первый раз встретились? — выдавил из себя Юлиан тихим глухим голосом.
Конечно, Геральт помнил. Это было словно в другой жизни, а вообще, почему — словно? И впрямь в другой. Ведьмаки, перерождаясь, снова становились на путь, начертанный высшими силами, а, пройдя посвящение заново, вспоминали свои прошлые подвиги и ошибки. Опыт никуда не исчезал. Поэтому, встретив Юлиана, он знал — они уже виделись.
***
— Геральт из Ривии, что ты о себе возомнил?! Что ты — ловец на ведьм? Или может, колдун какой-нибудь, прошедший обучение в Академии, и лучше всех всё знаешь? Что позволяет тебе думать, будто ты можешь отличить ведьму от коровьей лепёшки? — голосил бард, схваченный деревенским мужичьём по наводке Геральта.
Заехав сюда, чтобы выполнить контракт, Геральт рассчитывал на хорошую оплату за несколько донимавших местных жителей страховидл, повадившихся сводить с ума баб и даже некоторых мужиков. Это точно были не суккубы, но нечто похожее. Вообще из контракта мало что было ясно, но пугали эти чудища деревенский люд знатно — так они умоляли ведьмака почтить их своим присутствием, благословить своей милостью.
Какого же было его удивление, когда оказалось, что чудище всего одно, и вообще — оно не чудище вовсе. Где-то в деревне стала жить самая настоящая ведьма, но вычислить поганку не удавалось. Чёрного кота у неё, похоже, не было, как и рыжих волос, и зелёных глаз. Никого она не проклинала, молоко не портила, скот со свету не сживала. Так, разыгрывала иногда, шутила, всякие мелкие заклинания насылала. Например, у кузнеца, хлопнувшего по попке жену местного алхимика, болезного человека, не имевшего возможности отстоять свою и жёнину честь и ответить на оскорбление, отвалились волосы на макушке. Теперь тот носил шапки, дабы лысиной не сверкать.
— Я людей не убиваю. Особенно за шутки, — твёрдо сказал Геральт, поднимаясь с намерением забрать Плотву из конюшни, оторвать её от сена, за что она ему спасибо, конечно, не скажет, но смирится; и уехать отсюда. Никакие деньги не могли заставить его начать наёмнический промысел. Не для того ведьмаки были созданы.
— Стой, ведьмак! Я ещё не всё тебе рассказал, — оборвал его староста. — Ребёнок пропал. В семье мельника. Все друг друга знают, некому больше, только ведьме. Сам знаешь, они ведь детей обучают ведовству своему, а иногда и мучают их. Для эликсиров используют.
Это меняло дело. Ведьмы действительно порой клали глаз на чужой выводок, могли и руки протянуть. Убивать ведьму за это, возможно, не стоило, если никакого вреда ребёнку она не причинила, но её нужно было для начала найти, чтобы проверить.
Весь день ушёл на расспросы местных жителей. Может, совсем недавно кто-то с ними поселился, новый житель, к тому же подозрительный? Пропадало ли что-то из домов? Какие ещё розыгрыши устраивала магичка? Толком никто ничего не мог сказать, но каждый уверял — ведьма точно есть.
В корчме царило оживление, не характерное для столь крохотной деревушки. Кметы подпевали задорной песенке, наигрываемой бардом в шапке с длинным пером. Да-да, что сейчас только люди не носят, как только не позорятся. Вот в его, Геральта, время…
Пел бард неплохо, за что на него сыпались монеты. Люди всё просили его продолжать выступление, и музыкант им потакал. Ещё бы, за такие-то деньжищи. Геральт успел поужинать, выпить три стакана пива, разбавленного водой, и удобно откинуться на скамейку, переваривая вкусную еду, а певун только-только закончил свой концерт. Откланявшись и повозив пером по полу, подмигнув каждой бабе в корчме, даже полуслепой старухе, он опрокинул поданную барменов медовуху и блестящим от адреналина, дарованного сценой, взглядом, обвёл помещение. Увидев, что именно на нём остановился взгляд голубых глаз, Геральт немедленно обернулся. Бард ему точно ничем помочь не мог, ну и нечего с ним базарить. Расспрашивать надо местных, тех, кто давно тут живёт и всех знает. А бард — он приехал и уехал.
Несмотря на все Геральтовы старания, певун проплыл к нему через весь зал, плюхнулся на скамью напротив и оглядел голодным, жаждущим, влекущим взглядом, невинным и одновременно призывным, на какие Геральт всего с лёгкостью вёлся, как корова, которой девка на шею повесила колокольчик и верёвку, чтоб не убежала.
— Ты ведьмак, значит, много путешествуешь, наверняка слышал десятки бардов и в сто раз больше песен. Могу я рассчитывать на конструктивную критику?
— Шапку тебе лучше бы надеть на задницу. Она бы где удобно лучше смотрелась, чем на башке твоей.
— А может, дело в моей заднице?
Пахло от певуна алкоголем, потом, парфюмированным маслом, какими-то травами, использующимися в успокаивающих зельях и целебных мазях. Кожа у него была мягчайшая, в неё было приятно впиваться пальцами, потом отслеживать покрасневшие участки и лёгкие синяки, которые продержатся не больше пары дней, а потом сойдут бесследно. Голосил бард лучше без лютни, аккомпанемент ему не требовался, это Геральт проверил экспериментальным способом. Парень льнул, словно ласковый котёнок, под руку, просил, даже умолял, что-то там болтал на ухо, и внутри у Геральта вертелось то же чувство, какое появлялось, когда он смотрел на маму-оленицу, чьего ребёнка он не зарезал на ужин, а отпустил и проследил, чтобы мать его вынюхала обратно. То же чувство, которое он ворочал в себе так и этак, когда смотрел на резвящуюся на хуторе ребятню, когда гладил Плотву, когда возвращался домой, когда болтал со знакомыми краснолюдами, едва их пути вновь сходились. Это были нежность и благодарность. За то, что пока не умер, пока ещё побарахтается, а сейчас он может чувствовать, жить, быть с другими людьми, дышать полной грудью, смеяться.
Провалившись в сон, Геральт открыл глаза только утром, так хорошо ему спалось. Внутри царили тишина и спокойствие, а голова, несмотря на выпитое вчера, поражала чистотой. И в этот чистый ум немедленно постучалась мысль, такая же болезненная, как острая стрела, выпущенная из кустов, нашедшая зазор в броне и попавшая в незащищённую кожу, пропоровшая мышцу, засевшая под костью.
Чёртов бард. Новых жителей не было в деревне, ведь бард — это не житель.
Стоило добраться до старосты, как тот подтвердил — странности действительно начались с приездом этого Лютика, но никто и внимания не обратил на то, как он задержался. Думали, просто наслаждается отдыхом, пишет новые песенки, вдохновляется природой.
Барда немедленно схватили, приволокли в дом старосты. Смотреть на него Геральт неожиданно не мог. Свежо было то чувство, ворочавшееся вчера в груди, и ещё свежее была стрела, так и засевшая в грудине. Предательство, обман, фокус, снова мутанта обвели вокруг пальца, подразнили конфеткой и сунули ту в карман, дали лизнуть и кинули в грязь.
— Лютик, неужели ты? — спрашивал мельник. — Моего ребёнка? Ты не мог, ты же каждый вечер с нами за столом мёд-пиво хлебал, это как же ж… как так… — он растерянно водил руками.
Староста тоже не выглядел убеждённым. Но тут дверь в дом отворилась снова, и внутрь шагнула жена мельника с красными глазами.
— Нашли девочку, — просипела она. — В заброшенном домике у реки, который бард занял на время.
Геральт зажмурился до белых кругом перед глазами. Мельник тут же накинулся на Лютика и ударил его; тот, начавший было что-то орать, вырубился. Смотреть на то, как готовят место для костра, Геральт не хотел. Ушёл сидеть в конюшню, с Плотвой.
Ближе к вечеру всё было готово, жители сходились к центральной площади, тут уж и глухой услышал бы о начале казни. Геральт хотел было удержаться, но не смог. Пошёл со всеми. Староста, завидев его, тут же вытянул в первый ряд, в качестве героя, изловившего губителя детей. Тогда-то Юлиан, которого держали рядом с помостом, увидел его и стал орать.
— Геральт из Ривии, что ты о себе возомнил?! Что ты — ловец на ведьм? Или может, колдун какой-нибудь, прошедший обучение в Академии, и лучше всех всё знаешь? Что позволяет тебе думать, будто ты можешь отличить ведьму от коровьей лепёшки?
— Ты сам себе роешь яму. Своими речами подтверждаешь причастность к колдовству.
— Ты идиот!
— Всё, всё, — оборвал Юлиана кузнец в шапке, ловко затыкая ему рот куском ткани. — Вынем как только подожжём, чтобы голосил.
Геральт чувствовал слабость в плечах, во всём теле. Делал он правильно: тот, кто губит детей, достоин смерти. Тут и говорить не о чем. Да, душегубы бывают красивы, могут заглядывать тебе в глаза так, словно завтра всё бросят и будут путешествовать с тобой по Континенту, останутся с тобой навсегда. А на самом деле прячут маленьких девочек в домике у реки. От этих мыслей стало легче, чувство, что он совершает ошибку, ослабло, притупилось.
Юлиан не сопротивлялся, не пытался освободиться. Стоило вынуть тряпку у него изо рта, он, привязанный к шесту, посмотрел Геральту прямо в глаза:
— Я найду тебя в твоей следующей жизни, ведьмак, поверь мне, найду! И отомщу тебе как следует, тебе от меня будет не отвязаться. К тому времени ты поймёшь, что натворил, и будешь ждать моего наказания.
Не выдержав, Геральт протолкался сквозь толпу и покинул главную площадь. Слушать крики истязаемого у него не было сил, тем более изо рта, который вчера… А впрочем, к чёрту. Не впервые его использовали в своих целях. Его уже и раньше обманывали, водили за нос, как ребёнка. Он сегодня раскрыл обман, спас дитя, успокоил безутешных родителей, освободил Континент от очередного чудовища. Сделал то, зачем был создан ходить по этому свету. Однако даже после всех мысленных баталий с самим собой, уснуть Геральту удалось лишь под утро, только после одной из настоек, припасённых как раз на подобный случай.
С утра лучше не стало. В душе словно целое стадо диких зверей нассало и потопталось. Решив, что плату за этот заказ он брать не будет, Геральт собрался и вымелся вниз, где должны были начать подавать завтрак. Однако вместо сонных постояльцев, нависающих над тарелками с кашей, его встретил староста, смурной и весь почерневший от чего-то нависшего над ним. Позже оказалось — от чувства вины.
— Мы, милдстарь ведьмак, вас не виним. На ведьму вы указали правильно, а потому вот ваша оплата. Это мы с горяча рубанули, не перепроверили. Бард и вправду оказался ведьмой, но девочку он к рукам прибрал, потому как та сама попросилась её вывезти из деревни, спасти от мачехи, которая её изводила, мучила. Хотел немного пересидеть с ней в домике, а когда о ребёнке все забудут, тогда уехать. Получается, невинного мы вчера того… погубили, — на этих словах староста, приземистый мужичок, ещё вчера щеголявший красными пухлыми щеками, едва ли не заплакал.
Геральта чуть не стошнило. Мешок с деньгами он не взял. Обошёл старосту, вывел Плотву из конюшни и уехал. Для этого пришлось проехать по главной площади, откуда ещё не успели убрать следы пожарища. Никогда в жизни Геральт не отводил от чего-то взгляд так старательно, как в тот день. Больше он в этой деревне не появлялся, когда в той местности всегда находились выгодные контракты. Геральт ни разу не сорвал их с доски объявлений, даже не читал.
***
Геральт всегда знал, кто такой Юлиан в этой жизни, но помнил ли тот, что они уже встречались? У самого Геральта воспоминания вертелись где-то с краю подсознания. Боли они не приносили, тоску почти не навевали. Поговорить об этом почему-то не получалось, словно морок какой-то. Да и не хотелось. Может, не обошлось без ведьминских штучек.
— Я тебя нашёл и тут, — развеял его сомнения Юлиан.
— И как ты хотел мне отомстить? — хрипло поинтересовался Геральт. — Влюбить в себя и бросить? Мы этим сейчас здесь занимаемся?
— А ты что, меня любишь? — глаза у Юлиана распахнулись. Захотелось отвернуться — точно такие же глаза смотрели на него с плахи, когда обещали расправу в следующей жизни.
— Тогда у тебя вышло.
— Нет же, дурак! — оборвал его Юлиан. — Я уже тогда знал, как ты пожалеешь после, и простил тебя. Ты-то думал, будто спасаешь ребёнка. А ведьмам огонь боли не приносит, хотя убивает. Но та часть, в которой я обещал, что ты от меня не избавишься — её я был намерен осуществить.
Геральт поджал губы.
— Так в чём должна была заключаться месть? — продолжил настаивать он.
— Да ни в чём! — в сердцах крикнул Юлиан, сжав руки в кулаки. — Я тогда наколдовал, чтобы мы встретились в этой жизни, хотел тебя найти и прожить с тобой вместе по другому сценарию. Мы бы и тогда смогли быть вместе, если бы мельник меня со злости не вырубил. А когда нашёл, то…
— То? — поторопил его Геральт. Чем дольше он ничего не понимал, тем раздражённее становился, терпения в нём не было отродясь.
— То не захотел отпускать. Это что, преступление? Так нельзя, может? Я разве что-то плохое сделал? — по щекам у Юлиана всё-таки покатились слёзы. Геральт поборол в себе желание взять его лицо в ладони и стереть их большими пальцами, прижать его к себе, согреть, успокоить.
— Почему тогда ты не хочешь быть со мной вместе?
— Да мы и так вместе! — всхлипнул Юлиан. — Я боялся, что ты что-нибудь вспомнишь или уже помнишь и боишься меня. Что ты меня не полюбишь, разобьёшь мне сердце. Или тебе приснится тот день, ты что-нибудь заподозришь и уйдёшь. Я ведь клялся тебе отомстить, а как увидел, что ты уходишь, такое тебе в след кричал… а с чего бы тебе меня любить? Тебе бы взбрело в голову, будто я тебя приворожил, ты бы собрал вещи и ушёл, не разбираясь, я тебя знаю. Я просто хотел проверить, действительно ли ты хочешь со мной быть, правда ли прошлая жизнь осталась в прошлом.
— Ты поэтому рубашки мои портил и полы?
— Конечно! — ещё пуще заистерил Юлиан. — Тебе бы ведьмачья нервная система не дала со мной разговаривать о твоей прошлой жизни, пока я сам не начну, даже если бы ты помнил. Но где-то глубоко внутри ты всегда знал, кто я такой. Я думал, может, мелкие шалости тебя бы вывели из себя, и ты бы тогда ушёл, а я бы не успел тебя полюбить.
Геральт запутался во всех глупостях, которые успел услышать. Большей чепухи он в жизни не слышал, а слышал он много. На раздумья ему хватило всего секунды — к счастью, пресловутая ведьмачья нервная система в кризисных ситуациях всегда прежде всего заставляла вспомнить — а что действительно важно для тебя? Если ты тонешь, то первым делом немедленно вспомнишь о поверхности, спасительном воздухе, не потеряешь голову от удушья. Если дерёшься с тварью, то скорее земля разверзнется, чем забудешь про клинок. А если происходит феерия идиотства прямо перед твоими глазами — вспомнишь о той единственной вещи, которую важно сохранить любой ценой.
Наконец-то он смог шагнуть и сгрести Юлиана в охапку. Тот продолжал громко всхлипывать, наверное, долго держал в себе эмоции. Позволил погладить себя по волосам и начать укачивать, как маленького ребёнка.
— Юль, я бы тебе сейчас прописал живительный пинок по башке, чтобы там хоть одна извилина появилась, да не стану, — наконец сказал он, когда Юлиан затих.
— Гер, прости, правда, я не хотел, чтобы так повернулось, думал, ты в итоге ничего и не узнаешь, я просто боялся…
— Ты думал, ведьмак будет до старости игнорировать ведьминское колдовство прямо у себя под носом. Тебе повезло, что я такой тупой и слепой, когда дело касается тебя.
Несмотря на всю ситуацию, молчание Юлиана можно было назвать только самодовольным.
— Почему ты не чинил свою квартиру сам тогда? — вдруг нахмурился Геральт. Юлиан вздохнул.
— Во-первых, мне нравилось, когда это делал ты. Во-вторых, моё колдовство куда более ограничено, чем тогда, а тут повсюду распиханы какие-то талисманы от сглаза, напиханные хозяйкой. Она демонов боится. Меня это сбивает с нужного настроя.
— Сейчас у тебя должен быть настрой собирать твои шмотки со скоростью шмелиного роя. Надеюсь, талисманы тебе в этом не помешают?
— Нет, — помотал головой Юлиан, отстраняясь и заглядывая ему в глаза. — Правда собирать вещи? Гер, ты уверен? Правду скажи, точно ув?..
Для того, чтобы устранить ведьминскую истерику, не обязательно было бить их и выбивать из сознания. Достаточно было крепкого поцелуя. И, ладно, парочки слов признания. Всё-таки надо было и совесть иметь. Даже ведьмакам.