Берег. После долгих месяцев в море одно это слово возбуждает и распаляет. Без вина пьянит. Даже крики чаек какое-то время кажутся… Проклятье, как же их ухитряются обозвать поэты? Романтичными, нет? Что-то вроде того, определённо.
Как и любой человек, капитан фрегата Его Величества «Молниеносный» Патрик Коллинз имел слабости. И как любой из его экипажа жаждал потешить себя одной из них. Однако залихватский молодецкий пыл остался в прошлом: капитан не мчался, что волосы назад, в первый же бордель и не спускал на утехи всё, вплоть до пуговиц мундира — нет. Впрочем, с последним можно поспорить…
Она, кажется, гаитянка. Она говорила, ведь Патрик уже спрашивал. Просто он забыл. Да и важно ли ему это? Она — его слабость с фигуркой, будто выточеной краснодеревщиком, с кожей цвета кофейных зёрен, с непослушными смоляными локонами. Едва он переступил порог не первый год знакомого дома — тут же нашел её. Впрочем и не искал, ведь она здесь ждала только его.
Она встретила, как никогда не встречала его любезная супруга Айрин: не скрывала за тонкостями этикета того, как соскучилась, не скупилась на нежные слова, которые ласкали не только слух. Патрик смеялся, что платит ей не столь уж и много, чтобы она так старалась. А она смеялась, что не всё приятное можно купить. И над обоими смеялась жизнь — как бы то ни было, они никогда не смогут изменить своих ролей в судьбах друг друга.
Пусть так. Пусть лишь на хлопковых простынях им суждено быть вместе — уже того, что она есть в его жизни, Патрику достаточно. Мало только времени — на суше оно проносится, не успеешь глазом моргнуть.
Она встала с постели тихо, постаралась не разбудить его. А он сощурился будто хитрый кот и наблюдал за ней из-под своих растрепавшихся соломенных патл. Не хотелось отвлекать её. Хотелось видеть, какая она, когда не нужно отрабатывать плату.
И так же бесшумно она села на пуф перед большим зеркалом; тряхнула густой гривой, вмиг рассыпавшейся по плечам, по спине, и надела серёжки — он привёз их ей из Индии. Сапфиры сверкнули как звёзды южного небосклона, а губы её тронула улыбка — нежная. Вот только чёрные глаза явно стали печальнее. Почему?
Словно заметив, что капитан не спит, она обернулась, усмехнулась коротко, достала из стеклянной вазы страусиное перо цвета фуксии и вернулась в постель.
От этого прикосновения — невесомого, но в то же время пробирающего — по спине одна за другой прокатились волны мурашек. Притворяться дольше Патрик не смог:
— Какому из скупщиков нести душу, чтобы остаться с тобой навсегда?
А она рассмеялась.
— Зачем тебе?
— А ты не догадываешься?
Он сгреб её в охапку и повалил на подушки рядом с собой. Конечно, она догадывалась. Уже давно. Быть может, ещё раньше, чем догадался он сам.
— Тебе понравились серьги?
Она закивала и нежно провела пальцами по его груди.
— Тогда отчего глаза грустные? Что-то не так?
Ладонь её остановилась. Как будто сказал он то, что не должен был. И с ответом не торопилась: помолчала странно, потом привстала на локте и заглянула в его глаза — так серьёзно, что Патрик на миг засомневался, хочет ли он в самом деле это знать.
— Серьги красивые. Очень. Я знаю, что они дорогие. Такие никто не может купить. Из… таких, как я.
— Этот подарок не в счёт…
— Я поняла, — она не дала договорить. — Хочу тоже сделать тебе приятно.
Уже слышать одно это — бальзам на душу. Что говорить о большем?
— Это лишнее, — он усмехнулся и коротко чмокнул её в висок.
— Нет. Я так хочу.
Готов поклясться: в голосе её проскользнули капризные нотки. О, где ты, скупщик Сатаны?
— У тебя же есть слабости.
— Ты.
— …кроме меня.
Когда холодный ветер яростно мотал и рвал паруса, а сонмы солёных вод били палубу, Патрик порой вспоминал, как мальчишкой мечтал о такой жизни. Он не жалел — ни на миг, как бы тяжело ни приходилось, с чем бы столкнуться ни довелось. Именно этой жизни хотел он. Именно в море. Только эта судьба — его. И любая другая без надобности. А в вечер, когда наконец решился сказать об этом отцу, мать подала девонширский…
— …чай со сливками.
Она обратила к нему смущённый взгляд.
— Серьёзно, — кивнул он. — Пристрелил бы за него.
Обезоруживающая улыбка коснулась её пухлых губ. Она молча поднялась, накинула пёстрый халат и вышла.
Для Патрика навсегда останется загадкой, как возможно это: ведь она ни разу не пробовала такого чая — это уж точно, не в Саванне, нет. Да и где бы здесь нашёлся тот самый сорт? Однако же и густота сливок, и мягкость сконов, и аромат этого чая, ровно как в тот вечер — он не мог перепутать, он слишком хорошо всё запомнил.
Он запомнил и её. Фигурку, будто выточенную краснодеревщиком. Кожу цвета кофейных зёрен. Непослушные смоляные локоны. Он запомнил глаза, которые его любили. Которые в тот день он видел в последний раз.