Лицо Курохи редко выражало спокойствие: плотно сжимая губы, тот всегда направлял на окружающих враждебность; неизменно сведенные брови с пролегающей между ними складкой подчеркивали гнев. Никто, кроме Шинтаро и его нескольких друзей, не знал настоящей причины его недовольства, отталкивающего всех, кто не был достаточно в себе уверен — плохое зрение. Куроха видел лишь смутные очертания и цвета.

Шинтаро попал к нему в школу лишь в этом году, но успел каким-то образом с ним подружиться. Возможно, что другой школьник, не способный даже передвигаться самостоятельно, вселял в него чувство превосходства. Или же Курохе было его жаль, в конце концов, никто другой в этой школе не был лишен управления всеми конечностями разом, пусть и временно.

С повседневными делами Шинтаро помогала Аяно — улыбчивая девушка с пороком сердца. Ее никто не просил. Однажды, когда Шинтаро «прогуливался» под палящим летним солнцем, она предложила ему свою помощь, и тот не отказался. Именно она же и познакомила его с Курохой, за которым он в первый месяц, когда едва ли мог назвать жизнь в интернате жизнью, вечерами наблюдал из своего окна — как раз внизу располагалась баскетбольная площадка, где тот играл в одиночестве.

Зрение Курохи едва ли мешало ему ориентироваться в пространстве. Цепкость характера и резкость в движениях долго держали Шинтаро в сомнениях о причинах его пребывания в этой школе. Он убедился в ограничении уже лично, когда Куроха, после нескольких месяцев знакомства, попросил прикоснуться к его лицу. Просьба была странной. Выражение Курохи осталось враждебным, но Шинтаро решил довериться его странно притягательному взгляду.

Опустившись перед его коляской на корточки, Куроха медленно протянул к нему руки: осторожно нашел в пространстве лицо, провел ладонями по щекам, очертил большими пальцами скулы, погладил подбородок. Когда его ноготь будто бы случайно зацепил губы, Шинтаро не выдержал и, не без усилий едва слушающихся рук, с которых только неделю назад снял гипс, привстал и подался вперед.

Когда стало ясно, что больше, чем на условленный год, Шинтаро в интернате не задержится, была зима. Он находился на последних, самых сложных, месяцах реабилитации: учился вновь полноценно пользоваться конечностями. С руками было чуть проще, если дело не касалось мелкой моторики, ноги неплохо ходили на очень короткие расстояния. После занятий его всегда встречали Аяно или Куроха. Вместе наедине Шинтаро их не видел никогда.

В один из таких дней, когда его коляску везла Аяно, его взгляд случайно перешел с пандуса на лестницу рядом. Его мысли, крутившиеся вокруг обещания врача о скорейшем выздоровлении, замерли, и он прослушал слова Аяно.

— Шинтаро?

Беспокойство, с которым она всегда интересовалась его состоянием, даже отдаленно не могло напомнить саркастичную насмешку, звучавшую как его имя, но именно это он и услышал. Голоса тех, кто «помог» спуститься ему по лестнице больше года назад, неожиданно накатили волной страха и так же быстро исчезли, когда перед ним появилось лицо Аяно.

— Что с ним? — послышался голос Курохи. Его волнение было тщательно скрыто.

Шинтаро прокашлялся, ощутив, как пересохло в горле, и постарался убедить их в том, что все нормально.

Следующие занятия окончились раньше положенного и его никто не встретил. Способный передвигаться на коляске самостоятельно, Шинтаро выехал к привычному пандусу. Огороженная перилами лестница так же вела вниз, но рядом. Шинтаро оглянулся по сторонам, но никого не было.

Подкатив коляску к краю ступеньки, он посмотрел вниз: следующий этаж располагался в как минимум трех метрах ниже. Соскользнуть со ступенек ничего не стоило, как не стоили и усилия вернуться обратно на пандус. Стиснув руки на колесах, Шинтаро толкнул коляску.