холодно. в чикаго сегодня как-то непривычно пробирает: «одиннадцать градусов по цельсию», показывает приложение погода. марк неуверенно сжимает-разжимает пальцы на ручке багажа и беспомощно озирается по сторонам.

j: я встречу у главного входа, girl

она мнется и плечами ловит чужие, что толкают ее, – стоит прямо посреди потока и даже сдвинуться не может. когда толпа прибывших рассасывается, а уезжающих – постепенно скрывается в стенах аэропорта, ли глубоко вдыхает колючий воздух и делает громкость чуть ниже.

i would’ve hugged my brother and parents

and left to the airport

усмехается:

- минус 2852 3 221 километра.

поднимает взгляд к иссиня черному, подчиненному бесконечностью полотну:

- мы все еще под одним небом, но теперь – вместе. пожалуйста, найди меня скорее, – шепчет.

озябшими руками лезет в карман и печатает, шмыгая румяным носом.

m: самая яркая из них была рождена седьмого октября

и не дожидается ответа.

ミ

j: /ссылка на видео на ют/

j: на по ебалу

m: вау, збс песня, правда? у меня аж встал

j: да в смысле встал

m: в прямом, запиши мне голосовое на пять минут

j: да без проблем

момент теплых вечеров и более прохладных совершенно бессонных ночей, тогда еще марк в душ собиралась. луна в ту ночь не была полной (не была идеальной); рассвело очень рано, и было очень жарко.

m: ты такая взрослая

m: /crumbles/

m: тебе наверное со мной не интересно

j: так знаешь что рот заткни най опсо

каждый день имел место быть – имел свое безусловное очарование и свою самую яркую боль. они просыпались будто в разных мирах, но первым делом желали друг другу доброго утра.

они говорили о том, о чем не стали бы с другими; в каждой фразе находили себя, рассказывали столько всего, делясь бесконечными идеями.

они засыпали в одном мире – пусть и вовсе выдуманном – и желали друг другу добрых снов.

ты делаешь меня лучше

это все единило.

m: мать

j: ч-

j: дОчь

да, настолько.

ミ

сейчас марк дышать очень трудно, но она изо всех сил старается не сдохнуть от разрыва сердца и просто позволяет слезам целовать ее щеки.

- мам... – дышит глубоко, аж грудную клетку сводит; крепче цепляется за шею и почти виснет – джонни и вправду высокая.

сжимает так крепко, руки отнимутся, наверное.

- малышка, – слышит выдох и самую теплую-теплую улыбку в голосе, и понимает, что зря эти слезы ее, – ты реально такая маленькая.

отстраняется еле как и ладошками маленькими мягко обхватывает щеки, заглядывая прямо в глаза.

- ебать, ты настоящая.

- да.

и слышит самый красивый на свете смех джонни со, что прямо сейчас расстирает мокрые дорожки, что щиплют кожу, и разглаживает ее пушистые волосы. марк не может не улыбаться во весь рот.

она не может поверить. и больше всего на свете боится проснуться.

я бы так хотела быть рядом с тобой сейчас

руки, что она мечтала взять в свои собственные и никогда не отпускать; мягкие волосы, в которые хотела запустить свои пальцы; родинки, что она желала соединить в созвездия их несуществующей вселенной, провести гелиевой ручкой, рассекая нежную кожу; и совсем уникальный запах, – может это парфюм или, все таки, ее молочная кожа кожа – обволакивающий их обеих прямо сейчас.

так и есть, джонни – ее самая заветная, но наконец-то сбывшаяся мечта.

они так стоят долго, покачиваются из стороны в сторону успокаивающе, пока ветер залазит им под толстовки, и буквально горят счастьем.

- я нашла тебя.

i’m soft and have boyish emotions like a loser

черт, наушник выскальзывает.

- спустя пять тысяч световых лет, двадцать третьего сентября самая яркая октябрьская дала жизнь еще одной – чуть меньше, но намного ярче, – в самое ухо шепчет и крепче за талию.

и прямо сейчас, пока они здесь стоят, где-то там, наверху терпят неминуемое столкновение два светила, и обрекают на самую сладкую смерть их эфемерную, известную лишь им двоим галактику.

этому суждено быть.