- ой, как ты меня заебал... – выдыхает доен клубы пара и кутается в куртку, пряча нос. – прекращай уже хуйню пороть.

они замерзают. снаружи минус одиннадцать точно, а они в демисезонных синтетических куртках, без шапок, а у тэена так вообще – носков нет. и все равно же, стоят в потемках у подъезда с обоссанной дверью и шуршащим домофоном. доен в голове напевает антонова, а тэен опускает голову.

- я тебе о прекрасном, а ты мудила.

доен неконтролируемо трясет ногой и смотрит на выцветшие краски в волосах ли, громко шмыгает и думает: «чего ж ты о себе и слова не скажешь тогда?»

- пошли домой, тошно, – бормочет тэен и вскидывает голову к небу, черному и чистому, без единой блестяшки-звезды. так пусто и грустно, будто сначала наобещали чудес и подсунули потом китайскую подделку. ничего нового.

доен ключами звенит, шаркая кроссовками по колотой брусчатке, и кидает взгляд на старшего, мол, как мы блять вообще оказались здесь и сейчас?

- далеко нам до орбиты, – он громко открывает клепаную кожей дверь в свою квартиру, пихая тэена вперед. – мы и в столицу выбраться не смогли.

тэену правда грустно. вот очень-очень.

они скидывает на пол куртку, прислоняясь к батарее и расчесывает спутанные пряди пальцами. хочется шоколада и в байконур, на ракеты смотреть. доен уходит на кухню, щелкает чайником, вслух рассуждая о скудном содержимом холодильника, а ли кажется, что что-то тут не то.

ну ведь действительно, почему именно они, самые несчастные и безнадежные, но с красными дипломами, большими мечтами и горячим пылким желанием, сейчас живут эту жизнь? это имеет значение? они «всего лишь развитые потомки обезьян на маленькой планете с ничем не примечательной звездой». да. так и есть, великие люди не врут! но вторая часть цитаты гласит, что у них есть все шансы постичь вселенную. вот поэтому они особенные. поэтому никто не смеет запретить им мечтать о байконуре, ракетах и ярком свете болид.

тэен приземляет пятую точку на табуретку, оттягивает ворот водолазки и не может отвести взгляда от своего сосредоточенного и скептически настроенного лучшего друга. смотрит и тихо-тихо начинает напевать что-то из «москва-кассиопея», такое теплое, советское и космически любовное:

- я возьму память земных верст, – глядит на свои босые ступни и продолжает, – буду плыть в спелом, густом льне...

он совершенно случайно улыбается, когда ким так же тихо подхватывает, и наслаждается мягким голосом, растворяющимся в тишине квартиры:

- там вдали... там, возле синих звезд солнце земли будет светить мне, – почти шепчет, дрожащими от холода руками нарезая лимон.

все верно, они... почти отчаявшиеся парни из замызганной хрущевки должны узнать мир: изучить кропотливо, стать жадными, голодными, словно дикие животные, до запретного и всего неизведанного, пройти огонь и воду прежде, чем откроется им славная тропа к люку корабля.

тэен неслышно встает и почти на цыпочках по плитке шагает к подоконнику.

- я возьму этот большой мир, – усиленно пытается сфокусировать взгляд на смольном полотне, где все также – пустота, и лишь одна луна внимает их песню, – каждый день, каждый его час...

- если что-то я забуду, вряд ли звезды примут нас.

доен откашливается и чувствует ледяные пальцы его худого и очень-очень красивого мальчика-юпитер под своим мерзким свитером и даже не дергается. кажется, он знает, что тэен сейчас скажет. тот прижимается со спины, виском касается доенового уха и тянет его кислые от лимона пальцы себе в рот.

- мы точно достигнем звезд, доени. стивен хокинг в нас верит.

- надеюсь, ты не перестанешь о прекрасном, ну, это самое...

- да нет, – по-дурацки усмехается, – не перестану, пока на борт не ступлю.

...пока он один на один со стыдливыми звездами не выйдет. им есть, да, есть, куда стремиться. пока хокинг в них верит, они будут верить в себя.