перевал

Линцзю был привычно тих и нелюдим, когда заходило солнце, облизывая острые бока бескрайних скал, – в такой час казалось, будто шагающая по пятам опасность от снующих бандитов вдруг исчезла. И все было в янтарной дымке надвигающегося шторма.

Пока лучи, прощаясь, мягкими мазками охры целовали траву под ногами, резвые клинки в сильных руках целовали друг друга.

Вернувшись из потрепавшей его Иназумы, Итэр благосклонно и даже с каким-то облегчением ответил на предложение Тартальи о спарринге. И бились они сейчас хоть и не насмерть, но будто бы эта ночь была их последней на этом свете.

– Ты же можешь ещё, давай, Бездна тебя дери! – рычит Предвестник, рассыпаясь размашистыми ударами, каждый из которых Итэр умело отражает.

Меч Путешественника дерзко поблёскивает в свете умирающего солнца – этот блеск мог искриться у Тартальи в глазах, его бездонных синих глазах, но они пусты, подстать хозяину.

Они оба словно кружатся в танце.

Когда Тарталья в безумии теряет хватку – удивительная редкость для такого бойца, как он, – Итэр одним широким движением оставляет его безоружным. Водные клинки вмиг выскальзывают из родных рук, развоплощаясь прямо на траве беззвучным плеском.

Полгода назад, когда они едва друг друга знали, не связанные абсолютно ничем, Итэр бы рассеяно вздохнул, удивляясь своей лёгкой победе. Но прямо сейчас он точно понимает, в чем причина Чайльдовой невнимательности. Он может разглядеть ее у того на лице.

– Чему-то ты и вправду научился, – заключает Предвестник, вскидывая подбородок.

У Итэра челка прилипла ко лбу, у Тартальи по вискам бесцеремонно струится холодный пот. Он своими дикими глазами, отражающими целое – ого! – ничего, пожирает соперника, не давясь. Это без преувеличений окунает Итэра во все оттенки дискомфорта и саднящего желания разом – его мышцы горят, а член болезненно стоит колом, вызывающе упираясь в ширинку.

Ах, как они сейчас друг на друга похожи.

На последнем выдохе Итэр грациозным движением запястья отзывает свой меч и, следуя инстинкту, чуть менее грациозно сбивает названного врага с ног, укладывая того на лопатки.

О, Архонты.

Они целуются, как безумцы, обласканные опустившейся темнотой, у какой-то богом забытой тропы посреди ебаного перевала. И Тарталья, этот беспечный идиот, улыбается в поцелуй, торопясь стащить с Итэра штаны едва ли не одним махом.

Тот елозит на чужих бёдрах, притираясь стояком, и нещадно сгребает остывшую траву под пальцами, пока Чайльд шире раскрывает рот, пытаясь по всей видимости поглотить юношу во всех смыслах. Его язык очерчивает каждый миллиметр чужого рта, считает резцы, щекочет небо, пока слюна не начинает пошло катиться из уголков. Они обмениваются ею, как обмениваются и тихими стонами, струящимися непроизвольно из горла, ведь Чайльд путается в чужом ремне и нетерпеливо прижимается к Итэру пахом.

Кусая того за бьющуюся на шее жилку, он меняет их местами и подминает под себя, пачкая колени о траву. Ох, так непредусмотрительно с его стороны – портить последний свежий комплект униформы. Итэр давится воздухом, когда Чайльд срывает с него шарф и вгрызается в его шею, словно в самый свежий стейк, чередуя острые зубы и горячий язык.

– Селестия, как я по тебе скучал, – Итэр откидывает голову, стянув перчатки, и отчаянно зарывается пальцами в рыжие вихры.

Он мечтал это сказать, ведь так хорошо знал, что их тоска взаимна – Чайльд ею сочится, как сочится его член при виде Путешественника спустя долгие месяцы. И не то чтобы у Итэра совсем никого не было за все то время в Иназуме, нет, конечно, у него был секс, и

Тарталья спешит со своим любопытством, выцеловывая ему шею:

– С кем ты спал там, в стране вечности?

Тембр его голоса, непривычный низкий рокот, опаляющий кожу – Итэр чувствует бабочек в животе.

– Кто тебя трахал там за меня? – произносит Чайльд в самое ухо, прикусывая сначала мочку, потом острый край челюсти, и запечатывает поцелуй на приоткрытых губах.

А потом принимается стягивать с Итэра сапоги со штанами, не церемонясь совершенно, и в процессе смотрит выжидающе с небольшой ухмылкой предвкушения. Итэр никогда не назвал бы его ревнивым – да Тарталье, блять, башку сносит от мысли, что его драгоценный товарищ ложится под других, но все равно думает лишь о нем одном.

– Например, – Итэр запинается, когда чувствует чужой язык под своим пупком, – мальчик-горничная у клана Камисато.

Чайльд фыркает тому в ответ, пальцами цепляя чужое белье, и кокетливо прикусывает тазовую косточку. По голой пояснице пробегается сладкий ночной холодок, а трава нежно колется. Итэр косится на рыжую макушку, улыбается его привычному, немного детскому скептицизму и стягивает с себя топ.

– А ещё сиба-ину.

На что Тарталья смешно вскидывает лицо, хватая Итэра крепко под коленками, и самым идиотским тоном спрашивает:

– Ты что… Трахался с собакой?

И Итэр клянётся – его ничего сейчас не останавливало от того, чтобы хорошенько вдарить Чайльду пяткой в нос. Но он решил простить ему эту глупость, ведь, само собой, в такие моменты как сейчас весь мозг собирается у того между ног и не может исправно функционировать.

– Идиот, блять, я трахался с генералом сопротивления, – смеётся, медленно скользя ладонью вниз, и обхватывает собственный член с шумным выдохом. – У него мягкие ушки, и… Пушистый хвост.

– Я бы посмотрел, как он с ними дерётся. Прелесть, – хмыкает Тарталья, и до красна кусает кожу на дрожащих от нетерпения бёдрах.

– Ага, дерётся, как же, – закатывает глаза Итэр.

С улыбкой отпрянув лишь на пару мгновений, одной рукой Чайльд тянется к дорожной сумке Итэра и вытаскивает из кармашка искомый флакон. Даже в ночной темноте пламенное масло искрит элементальным блеском у него в ладони. Итэр позорно забывается, неотрывно глядя на эти длинные бледные пальцы, которые вот-вот и окажутся внутри него.

– Неловко об этом говорить, – ухмыляется Предвестник, откупоривая сосуд, – но ты ведь знаешь, что понятия секса и драки для меня идут параллельно.

У Итэра смешанные чувства от этих его слов, и жар приливает к щекам мгновенно, несмотря на опустившуюся температуру воздуха здесь, в горах. Ему снова хочется вмазать Тарталье, дабы стереть это тупое и одновременно горячее выражение с его лица, но он просто позволяет его умелым рукам бойца делать своё дело.

Чайльд целует его бёдра снова и снова, проходясь по свежим следам от собственных зубов, будто бы пытается насытиться. И это, как никак, чистая правда – он с упоением наслаждается сладостью чужой кожи, по которой успел так истосковаться. И в груди невольно щемит от того, какие звуки издаёт Итэр, когда скользкие горячие пальцы продавливают сжимающийся сфинктер. У самого стоит так, что, кажется, ещё немного и он лопнет и пойдёт по швам от копящегося напряжения. Однако у Тартальи нет цели торопиться и делать Путешественнику больно (только если совсем немного, хоть и далеко не таким путём).

Итэр собирает созвездия с неба своими янтарными глазами, с наслаждением вздыхая, и вновь пускает пальцы меж рыжих прядей. Ему не очень нужна растяжка – он ведёт относительно регулярную половую жизнь, чтобы быть достаточно подготовленным, и от этого его уши вспыхивают алым. Благо Тарталья того не видит, уткнувшись ему губами в ложбинку над тазовой косточкой, старательно игнорируя истекающий смазкой член. Если бы Итэр и сказал об этом вслух, то тут же бы сгорел со стыда, ведь у Чайльда есть это идиотское слабое местечко: его до ужаса возбуждает то, как много у Путешественника было партнеров помимо него. Ну знаете, с разными размерами, фетишами и предпочтениями… Катастрофа, в общем.

Пальцы сладко пробегаются прямо по чувствительной простате, и Итэр глухо стонет, прогибаясь в спине и собирая волосами травинки и пыль.

– Чайльд, ха-а… Ч-чайльд, кажется, хватит… Я сейчас кончу раньше времени, – он задыхается.

У того горят глаза, потерявшие было весь блеск; он едва держится на дрожащих коленях, крепко сжимая левой рукой чужое бедро, и маниакально наслаждается тем, как свободно четыре пальца погружаются внутрь. Интересно, а Итэр примет в себя больше?

– Святые Архонты, ты погляди на себя, – восхищенно говорит ему Тарталья. – Сколько членов в тебе побывало?

Он вытаскивает пальцы, во мгновение оказывается лицом к лицу с Итэром, что смущенно хмурится под его цепким взглядом, и хищно улыбается.

– Маленькая шлюха.

Итэру кажется, что он полыхает отнюдь не из-за масла.

– А ты ебаный извращенец, – почти шепчет, притягивая того ближе, чтобы вновь столкнуться с ним губами.

Может, они оба больные?

Одним движением развернув разомленного Итэра, словно безвольную куклу, Предвестник ставит его в коленно-локтевую, поддерживая крепкой ладонью под животом. Ему хватает пяти секунд, чтобы разобраться с пряжкой своего ремня и стянуть штаны до колен. Дружелюбная тишина нарушается тихими вздохами Путешественника, который прогибается в спине, зарываясь лбом в свои дрожащие предплечия. Такая уязвимая поза – он повернулся спиной к собственному врагу. Врагу, который готов с наслаждением отодрать его так, что он вряд ли доберётся до Гавани на своих двоих, но тем не менее.

Чайльд входит резко, упиваясь вскриком, утонувшим среди мягкой травы, и сжимает безжалостно излюбленные бёдра мертвой хваткой. О, этот темп. Он избавляет разум от ненужных мыслей, распаляя их обоих. Тарталья знает, что делает; он улыбается дурниной, каждой клеточкой ощущая, как приятно мягкие, влажные стенки обволакивают его изнывшийся член. и совершенно неважно, как много они смогут в себя принять теперь, ведь это ощущается так же сладко, так же узко, как и в самый первый их раз.

Итэр зажмуривает глаза до звёздочек, чувствуя, как коса ложится в чужую руку, и с каждым толчком в бреду благодарит Селестию, мол, спасибо, что у Чайльда такой огромный член. То, что нужно, в самый раз. И ему делается плохо и хорошо одновременно от собственных мыслей, но, черт возьми… Итэр просто без ума от этого рыжего казановы, который лучше всех в Тейвате знает, как сделать ему приятно и заставить коленки трястись.

Тарталья и вправду большой: головка через раз ездит по простате, которую даже не нужно выискивать. И Итэр не скупится на звуки, которые, скорее всего, не коснутся ничьих ушей, разве что каких-нибудь хиличурлов у подножия рыжего склона. Поэтому стонет во весь голос, срываясь на скулёж.

– Какой ты бесстыжий. Сейчас всю живность распугаешь, сладкий, – издевательски мурлычет Предвестник, дергая мальчишку за волосы на себя.

Итэр, слушая весь этот пошлый бред, безостановочно течёт. Голые колени разъезжаются по этой проклятой траве, пульс стучит где-то на шее, которую одна за одной огибают катящиеся бусины пота.

– Могу- нгх! Могу заткнуться, раз уж так хочешь…

– Ещё чего.

Юноша удивлённо содрогается мышцами пресса, когда внезапно Чайльд останавливается, перемещая свои горячие ладони на итэровы ягодицы. Он медленно выскальзывает, разводя половинки в стороны, и его окатывает волной жара. Открывшийся ему вид перемалывает все внутренности с особой жестокостью: опухшая и растраханная дырочка, что бесстыже раскрылась его взору, чуть подрагивает и едва ли не требует быть снова заполненной до краев. Чайльду кажется, что она бы вместила сразу два его члена разом, и он сглатывает.

– Знаешь… Я начинаю сомневаться, что тебе меня достаточно, – выдыхает в восхищении.

Итэр в ответ лишь беспомощно и тяжело дышит, подаётся задом назад, чтобы Тарталья сделал уже с этим хоть что-нибудь, – терпеть пустоту внутри становится невозможно. Он хочет всего и сразу.

– Хватит нести херню, займись делом, – с трудом выговаривает он и, обернувшись, обольстительно добавляет: – Товарищ.

Он ведь знает, куда надавить.

Чайльд метко сплёвывает внутрь и, в сотый раз ухмыльнувшись, незамедлительно входит, наслаждаясь итэровой реакцией. Тот закатывает глаза, и мурашки ползут по спине и ногам, когда порыв тёплого ветра облизывает его влажную головку. Дрожащей рукой тянется к истекающему члену, как вдруг чужая ладонь звонким шлепком врезается ему в правую ягодицу.

– Нет.

Итэр давится недовольным стоном, сгребая пальцами траву вместе с землей, и падает лбом в сгиб локтя. Согнувшись в три погибели, Тарталья наклоняется и грубо сжимает ладонью его шею. Он дергает парня к себе поближе, так, чтобы соприкоснуться грудью с крепкой юношеской спиной, и абсолютно издевательски шепчет:

– Ты кончишь от моего члена, понял?

Тот рычит в ответ, активнее подмахивая бёдрами, – выдавливает из себя то повиновение, что Чайльд так жаждет ото всех в этом мире, исключая лишь обожаемую им Царицу. Но даже буквально прогибаясь под ним сейчас, Итэр никогда бы не прогнулся под него в остальное время. Они ебаные соперники, и именно поэтому каждый их секс – это фейерверки перед глазами и учащенный пульс.

О Селестия, он готов раз за разом возвращаться в Ли Юэ ради этого идиота... Да даже в неизведанную до сих пор Снежную сорваться готов!

Под отчаянные всхлипы Тарталья непривычно нежно целует его в загривок, одной рукой продолжает сдавливать искусанную шею. Другой же скользит вниз по поджарому торсу, проходясь ногтями по соскам и собирая подушечками едва затянувшиеся шрамы. От контраста и недостатка кислорода кружится голова. В агонии Итэр не знает, куда деть руки, и сгребает его широкую ладонь своей, крепко-крепко вцепившись. Переплетает пальцы – у Чайльда на мгновение сжимается сердце.

Он двигается рвано и резко, настолько, насколько позволяет эта поза, что сделала атмосферу между ними двумя куда более интимной. Тарталья держит потерявшего точку опоры Итэра в своих руках, и ощущает его всего: неконтролируемую дрожь в ногах, отголоски пульса под своими пальцами и чужую абсолютную силу, несмотря на уязвимое положение. Он держит в руках звезду, которую не смеет присвоить и называть своей, даже если очень хочется.

– Скажи, я ведь лучше их всех? Итэр… – зарывается носом в его золотистые спутанные волосы над ухом.

Тот в ответ издает удовлетворительный полустон-полухрип, и на выдохе отвечает сипло:

– Ты не представляешь, насколько.

Окончательно расчувствовавшийся, он позволяет собравшейся в уголках глаз влаге сорваться вниз. Его член болезненно дергается, обделённый вниманием; ещё недавно плотное колечко ануса уже физически не может сжаться вокруг Тартальи, и Итэр отчаянно сводит ноги, прогибаясь в пояснице до сладкой боли. Кажется, он так близко.

Влажные шлепки тяжелой мошонки о кожу нарушают задумчивое молчание перевала, разбавляют гармонию стонов и их прерывистого дыхания. Слёзы удовольствия на чужом лице распаляют Тарталью до невозможности. И он толкается внутрь ещё и ещё, пока Итэра не прошивает оргазм.

Зажмурившись, юноша открывает рот в беззвучном стоне и хватает воздух губами, впиваясь мозолистыми пальцами в Чайльдово предплечье. Тот потихоньку ослабляет хватку на шее, не сбиваясь с темпа, и лихорадочно выцеловывает все те участки голой кожи, до которых только может дотянуться. Абсолютно обнаженный на контрасте с почти полностью одетым Тартальей, Итэр ловит искры глазами и изливается в истоме. Его слегка подбрасывает каждый раз, когда Тарталья вновь и вновь попадает прямо по простате, а слёзы неконтролируемо бегут, очерчивая румяные щеки. Он жалобно всхлипывает.

А спустя несколько остервенелых толчков, Тарталья с красноречивым стоном кончает вслед, припадая бедрами как можно ближе. Ноги не держат совсем, и он осторожно, на дрожащих руках опускает их обоих на траву, продолжая заполнять Итэра горячим семенем.

Он ластится к нему, словно кот к кормящей руке хозяина, и шумно дышит в плечо. Природная тишина оглушает; она обволакивает их тела и забирается в сознание, потихоньку отрезвляя, а земля все такая же тёплая, как и днём. Тарталья моргает в попытках прийти в себя и слышит, как Итэр под ним все ещё плачет. В мозгу мгновенно щёлкает.

– Эй, эй… – Тарталья медленно выходит из него, аккуратно переворачивая обессиленного парня на спину, чтобы заглянуть тому в лицо. – Что такое?

Сквозь мутную пелену Итэр может видеть, как забавно у того надломились брови в волнении, и он устало улыбается.

– Ты у нас импульсивный и бесцеремонный парень, я знаю, – делает глубокий вдох, – но мог бы и подумать, прежде чем кончать внутрь, – и его пробирает на смех.

Тарталья тут же меняется в лице, цыкая и шутливо закатывая глаза. Он тут же опускается, опираясь на локти по обе стороны чужой головы, и смотрит с неземной теплотой.

– Ты также знаешь, что я думать не умею. Особенно, когда вижу тебя, – он бормочет глупости ему в губы, с бесконечным упоением целуя их.

Итэр закидывает руки на крепкие плечи, обхватывает шею, и прикусывает нижнюю губу, продолжая тихо хихикать. Он чувствует, как сперма понемногу вытекает наружу, и сладостно вздыхает.

Тарталья, который на удивление все предусмотрел, притирается к нему уже мягким, но все ещё чувствительным членом. Выскользать из объятий не хочется, но он отрывается от Итэра, чтобы помочь ему надеть топ обратно – не дай Селестия ещё простынет тут. Застегнув свои брюки, он присаживается на пятки.

– Я тебе помогу, товарищ, – говорит с заговорщицкой, но такой мягкой улыбкой, что у Итэра вновь желудок сворачивается.

И собственной стихией Гидро обволакивает пальцы.

В широкую и податливую дырочку они скользят с легкостью – Тарталья мысленно собою гордится. Итэр прикрывает глаза, чуть приподнимает таз и негромко мычит в посторгазменной неге. Внутри он так чувствителен, и любое движение чужих пальцев приносит особое удовольствие.

Чайльд ведь так бережно избавляется от собственного семени, будто это не он только что выебывал из Путешественника все воспоминания из Иназумы. Итэр же успел попривыкнуть к этой заботливой, ранее скрытой стороне его дурацкого характера.

Да и с другой стороны – уже ли дело в диком сексе и ежедневных спаррингах?

Фатуи, не изменяя самому себе, губами очерчивает уже было расцветшие укусы на внутренней стороне чужих бёдер; он чувствует себя одержимым, сосредоточенно оглаживая Итэра тремя пальцами изнутри.

А уже закончив, он позволяет ему спокойно выдохнуть и, наконец, одеться под бессмысленные тихие разговоры.

ミ

– Эй, вы двое, – возмущённо подпрыгивает в воздухе Паймон и скрещивает ручки на груди. – Чем вы пол ночи занимались на перевале?

Она, уставшая и надувшаяся, встречает парней у рецепции постоялого двора.

Итэр обменивается с Тартальей многозначительным взглядом, сдерживая смешок, и потирает уже ноющую поясницу:

– Да так, обменивались приобретённым опытом.

Чайльд прыскает в кулак – точнее и не скажешь. И, кажется, обмениваться опытом они будут ещё не одну ночь.