Холодным осенним вечером, когда октябрьский ветер кружил по городу первые свердловские снежинки, Дима со Славой коротали не самое теплое время в Диминой квартире. Цедя из граненых стаканов теплый портвейн, который жалил их языки терпкими нотками, парни обсуждали карьеру своей группы. Подперев подбородок рукой Слава, с интересом слушал Диму, который махал руками в такт своим словам.
— Одной лишь музыкой публику не удивить, — размышлял Дима — Люди хотят зрелищ! Поэтому нам нужно поработать над нашим имиджем.
— В каком смысле? — протянул Слава. Идеи Умецкого всегда поражали Бутусова своей смелостью и новизной. Слава так и сидел в задумчивости, размышляя, насколько безумна была идея о смене имиджа группы, пока Дима вдруг резко не вскочил.
— Подожди, — Умецкий начал метаться по всей комнате, открывая и закрывая всевозможные дверцы, после чего подскочил к ящику письменного стола, который заменял тумбочку, и открыл его. — Вот она! Нашел! — в руках Димы оказалась фиолетовая косметичка его жены. Открыв ее, он принялся доставать оттуда всевозможные тюбики и раскладывать их на столе.
— И что ты предлагаешь со всем этим делать? — Слава подошел к столу и начал вертеть в руках резной флакончик с духами.
Заметив его интерес, Дима чуть отошел и будто цирковой конферансье воскликнул: — Дамы и господа! Прямо сейчас на Ваших глазах будет вершиться история группы «Наутилус»! — с пафосом воскликнул Дима и сделал паузу. — Мы будем создавать свой имидж! Причем прямо на Вашем лице, голубчик! — добавил следом Умецкий и достал коробочку с тушью, — Вот этим можно накрасить глаза. Ну-ка, Слав, закрой глаза, — уже выйдя из амплуа, приказал Умецкий.
Бутусов с недоверием прикрыл веки. Секундой позже он почувствовал, как по ним поползла густая тушь. Стоящий напротив Дима громко дышал, выводя на Славе, будто на холсте, две линии. Закончив, он повернул Славу к зеркалу и критически осмотрел результат.
— Уже можно смотреть?
— Хм, нет, — на лице Димы появилось сомнение. — Чего-то не хватает, — он снова отошел от Бутусова и принялся внимательно рассматривать лицо друга, задумчиво почесывая подбородок. Слава так и сидел с закрытыми глазами, в страхе ожидая вердикта.
Спустя полуминутную паузу наконец Умецкий приказательно выпалил: — Вытяни губы.
— Зачем? — тут же вырвалось из Славы. От удивления он чуть не открыл глаза.
— Губы тебе накрашу. А ты думал? — рассмеялся Умецкий и, не дожидаясь ответа от Бутусова, метнулся к косметичке и вынул из нее тюбик с помадой. После этого он начал водить ею по губам Бутусова. — Вот теперь все. Открывай глаза.
— Ого, — выдохнул Слава и принялся внимательно осматривать тебя. Тушь густо облепила кожу жирной черной полоской на уровне глаз, а на губах остался морковный оттенок. — Теперь меня с последнего ряда видно будет.
— На то и расчет! Наш грим будет сниться зрителям, — гордо сказал Умецкий, радуясь, что его идея была понята.
Проведя пальцем по веку, Бутусов заметил, что ничего не изменилось. Въевшаяся тушь, будто сажа, не хотела покидать его глаза.
— А оно вообще смывается?
— Не знаю, — пожал плечами Дима. — Попробуй.
Хмыкнув с сомнением, Слава направился в ванную. Открыв кран, он подставил под холодную струю лицо и закрыл глаза. Несколько раз проведя руками по лицу в попытках смыть тушь, он поднял голову и ахнул. Стало только хуже: теперь все лицо было измазано черной краской. Дрожащими от волнения руками Слава взял кусок мыла и начал с силой натирать им лицо. Через время мыльные разводы стали темнеть и, тушь стала потихоньку смываться. Покончив с мылом, Слава вытер лицо и вернулся в комнату.
— Ну как, отмылся? — не подняв взгляда на Бутусова, Дима с энтузиазмом продолжал изучать содержимое косметички, пока на дне не нашел пинцет для бровей. Достав его, Умецкий задумчиво повертел его в руках, после чего хитро уставился на друга. — Слав, — не зная, как лучше начать, протянул Дима, — а ты никогда не пробовал, — он сделал паузу, — выщипывать брови? — взгляд Умецкого был сосредоточен на жирных бровях Бутусова, соединенных между собой на переносице
Увидев, блестевший в свете лампы пинцет, в глазах Славы сразу появился страх, и он начал пятиться к стене:
— Только попробуй! — в его голосе промелькнула паника. — Себе дергай, а ко мне даже не приближайся.
— Ну Слав, — протянул Умецкий, — Ты с этими зарослями на лице похож скорее на чукчу, чем на будущую рок-звезду. Неужели никто тебе еще об этом не говорил?
— Пошел ты… — прошипел Слава, — не твое дело. Довольно на сегодня экспериментов.
— Слава, я всего лишь предложил, — ничуть не обидевшись, продолжал Умецкий. — Кто-то же должен этим заняться. Я хочу сделать тебе только лучше.
— Ты хочешь сделать мне больно, — прошипел в ответ Бутусов.
— Ну помучаешься пару минут. Зато какой результат будет!
— Да я смотрю, ты садист, Дим! — воскликнул Бутусов. Пятиться уже было некуда, поэтому Бутусов вжался в стену. — Любишь делать больно.
— Почему это? Я просто хочу сделать тебе лучше. Возьми зеркало, Слав! Посмотри, какие у тебя брови…
Бутусов взял зеркало. Несколько секунд он мрачно смотрел на свое отражение, затем махнул рукой и отдал зеркало Умецкому.
— Вот видишь, Слав?
— Вижу, — буркнул Бутусов.
— Значит, приступаем?
— Я не давал своего согласия.
— Ну Слав!
— Нет!
— Ради нашей группы! Вот увидишь, сколько у нас будет фанатов! Все будут знать нас! — Дима был готов пообещать Славе все что угодно.
— Этого можно добиться и без этих экзекуций, — возмущение Бутусова росло с каждой секундой.
— Ну иди тогда Пантыкину помогай, — Дима отвернулся от него и демонстративно принялся убирать косметику.
— Зачем? — Бутусов был сбит с толку.
— Выступать с ними будешь, — из-за недоумения Бутусова Дима едва сдерживал в голосе смех.
— Ну и кем я там буду?
— УРФИНОМ ДЖЮСОМ! — теперь Умецкий взорвался от смеха и повернулся к Славе.
Возмущение Бутусова было таким сильным, что он даже покраснел. Он не нашел что ответить. Несколько секунд он молча глядел на Диму, затем резко повернулся и раздосадовано исчез из комнаты.
Умецкий снова пожал плечами и спокойно сел на диван, устремив взгляд вверх на секундную стрелку часов, висящих на стене.
22:56 — тишина;
22:57 — хлопок балконной двери;
22:58 — хлопок двери повторяется;
22:59 — грохот на кухне и ускоряющиеся шаги.
В комнату влетел чрезвычайно оскорбленный Бутусов.
— Хочешь издеваться надо мной? Да пожалуйста!
23:00 — лицо Умецкого засияло. Он наконец-то дождался.
— Не думал, что ты согласишься, — наигранно подняв брови, воскликнул Дима. — Тогда ложись на диван. И не двигайся, — Умецкий встал, пододвинул торшер к дивану и направил его на только что севшего Бутусова. Слава сразу же зажмурился. — Закрой глаза и не открывай, пока я не скажу.
— А вдруг ты меня убьешь?
— Убивать тебя пока не за что, — усмехнулся басист, — хотя иногда бывает очень хочется.
Осмотрев фронт работ, Умецкий взял в руки пинцет и наклонился к Славе. Подцепив волосок, он дернул его на себя.
— ТЫ СДУРЕЛ? — рявкнул Бутусов и вмиг подскочил на диване, закрыв лицо руками. — Больно же!
— Красота требует жертв, — с кривой улыбкой ответил Умецкий. — Продолжим?
— Иди ты к черту, — пробормотал Бутусов и опять зажмурился. — Не надо.
Умецкий отложил пинцет и немного успокоился. Отойдя к столу, он взял два стакана и бутылку водки. Вернувшись к месту процедуры, он присел на край дивана, и, разлив водку по стаканам, протянул один Бутусову:
— На, выпей для храбрости.
Слава с опаской посмотрел на него и молча опрокинул в рот содержимое стакана. Умецкий выпил следом.
Бутусов зажмурился в попытках забыть происходящее, но вскоре почувствовал на своей спине прикосновение горячей руки.
— Дим, ну реально не надо.
— Надо, — твердо сказал Умецкий.
— Дим, ты садист?
— Нет, я всего лишь хочу сделать тебе лучше.
Слава поднял на него глаза. В них была мольба, гнев, страх. Умецкий был абсолютно спокоен.
Бутусов понял, что сопротивляться бесполезно, и, выдохнув, лег обратно на диван.
Выплеснув остатки стакана в рот, Умецкий снова взял в руки пинцет для бровей:
— Ну что, продолжим?
Слава лишь тяжело вздохнул и закрыл глаза. Вжавшись в угол дивана, он дрожал и беззвучно шевелил губами.
— Да не боись ты, — Дима снова прицелился и дернул пинцет на себя.
Слава дернулся от боли и сильнее сжал зубы.
— Не дергайся. Иначе без глаза останешься, — с издевкой сказал Умецкий, приближая пинцет к лицу.
Он продолжил выщипывать брови, придавая лицу Бутусову совершенно новое выражение. Димина рука ловко подцепляла волоски и с силой дергала их на себя. Слава уже смирился и спокойно лежал, лишь иногда морщась и охая, когда пинцет цеплялся за кожу. Постепенно брови превратились в аккуратные дуги.
— Ну вот и все, — сказал Дима, убирая пинцет и осматривая свою работу. — На вон, посмотри, — Умецкий протянул Славе зеркало.
В отражении Бутусов увидел над глазами ровные аккуратные дуги бровей. От увиденного на лице Славы появилась тень улыбки.
— Хоть на человека стал похож, — сказал Дима, глядя, как Бутусов причесывает брови пальцем. — Теперь через недельку повторим.
— Повторим? — спросил Бутусов, убирая зеркало. — Зачем?
— Чтобы снова в чукчу не превратился.
— Сам ты чукча, — ответил Бутусов и кинул в Умецкого подушку. Дима с хохотом повалился на пол и раскинулся на полу. Слава несколько секунд глядел на его расплывшуюся в улыбке физиономию и тоже распластался на паласе. Некоторое время они молча лежали, глядя на выключенную люстру. В квартире было тихо, словно каждый из них прислушивался к внутреннему голосу, убеждающему их в том, что лежать рядом друг с другом — самое лучшее, что случалось с ними за последний месяц.
Для ошеломительного успеха «Наутилуса», о котором мечтали оба, Диме и Славе предстояло сделать еще очень многое. Но на один шаг ближе к своей цели они были уже сейчас. Сделать следующие шаги будет куда труднее, но оба упорно верили, что вместе им будет под силу чуть ли не все.