Концерт в Лондоне подходит к концу.
Собравшиеся в зале фанаты кричат, прыгают, размахивают руками, и Хонджун, хоть и ощущает, как усталость заполняет его до краев, широко улыбается им, благодарит за то, что они пришли поддержать группу и говорит, что очень их любит. Его слова встречают новой волной оглушительных криков, и крики эти не стихают до тех пор, пока Хонджун вслед за остальными ребятами не уходит со сцены. Он чертовски устал, ноги гудят от танцев и постоянных перемещений по сцене, а голова раскалывается из-за шума, не прекращавшегося последние несколько часов, но Хонджун, несмотря на это, всё равно чувствует себя самым счастливым человеком на планете.
Он действительно счастлив и иначе быть не может, ведь он так долго шёл к тому, чтобы выступать на сцене перед толпами поклонников. Это его страсть и признание. Осознание того, что его творчество находит отклик в сердцах людей, наполняет его теплом и воодушевлением. Эта поддержка колоссальна и невероятно ценна, и в такие моменты Хонджуну кажется, будто он горы способен свернуть.
После концерта им дают немного времени на то, чтобы отдохнуть, переодеться, привести себя в порядок и подготовиться встрече с фанатами. Они разговаривают, смеются и обмениваются впечатлениями, как и всегда. Младшие шумят, как стая потревоженных птиц, шутливо препираясь друг с другом, за что получают нагоняй от менеджера, следящего за тем, чтобы они не выбились из графика. Отведённые им пятнадцать минут пролетают, как один миг, и вот они уже сидят за выставленными в ряд столами и общаются с поклонниками. Фанатов, большинство из которых, что неудивительно, девушки, оказывается так много, что Хонджун понимает: встанет из-за этого стола он очень нескоро.
Вызванная концертом эйфория потихоньку сходит на нет, и Хонджун все острее ощущает подступающую сонливость. Из-за надетой на лицо маски жарко и нечем дышать, но он все равно улыбается поклонникам, из-за чего его глаза превращаются в тонкие полумесяцы, потому что это его работа, потому что он безмерно благодарен им за поддержку, всем и каждому по отдельности. Ведь если бы не фанаты, их группа никогда не добилась бы таких высот.
Перед ним садится очередная поклонница, коротко здоровается и протягивает альбом их группы, чтобы он расписался на нем. Хонджун здоровается с ней в ответ, тепло улыбается, хоть половину его лица и закрывает маска, и готовится спросить, понравился ли ей сегодняшний концерт. Но он даже рта не успевает раскрыть, как девушка вдруг отворачивается к сидящему слева Минги, с которым общалась только что. Хонджуну кажется, будто на него ведро ледяной воды вылили. Он растерянно моргает, не вполне понимая, почему поклонница так себя ведёт, и не придумывает ничего лучше, чем молча склониться над протянутым ему альбомом, чтобы оставить на обложке свою подпись. Это действие занимает ровно пять секунд, а когда Хонджун поднимает взгляд вновь, девушка все так же на него не смотрит, вместо этого набирая что-то на экране телефона. Хонджуна она подчеркнуто игнорирует, как будто его не существует вовсе, как будто он не человек, а пустое место.
Это задевает его сильнее, чем он готов признать. Хонджун ловит на себе растерянный взгляд Минги и отвечает точно таким же. Они оба чувствуют себя неловко и понятия не имеют, как реагировать в подобной ситуации. Поклонница, очевидно, не собирается с ним разговаривать, и все, что ему остаётся — беспомощно глядеть то на столешницу, то на альбом в своих руках, и ждать, когда это закончится.
Другие поклонницы, ждущие своей очереди, сразу замечают неладное. Они принимаются кричать ему, что он самый лучший на свете капитан, и их искреннее желание поддержать наполняет его сердце теплом и уверенностью. Хонджун злится на себя из-за того, что чуть не расклеился. В конце концов, не все фанаты одинаковые и среди них явно есть те, кто любит одних участников больше остальных. Они могут любить его творчество, но не обязаны восхищаться им лично, и это абсолютно нормально. По крайней мере, Хонджун отчаянно пытается убедить себя в этом. Стоит сказать, получается у него из рук вон плохо.
Девушка, имени которой он так и не узнал, сидит перед ним всего минуту, но Хонджун готов поклясться, что эти шестьдесят секунд — самые долгие в его жизни.
Время тянется до того медленно, что это становится похоже на пытку.
Она встаёт, чтобы перейти к следующему столу, а Хонджун выдыхает почти с облегчением. Незаметно для остальных, разумеется. Он тотчас выбрасывает из головы мысли о неприятном инциденте и улыбается фанатам так, будто ничего не произошло. Кажется, ему верят. Хонджун и в самом деле забывает о случившемся на какое-то время, потому ему даже не приходится притворяться. Он шутит и смеётся, принимает подарки, которыми к концу мероприятия оказывается завален весь стол, подписывает бесконечные альбомы, плакаты и карточки и даже цепляет на чёлку розовую заколку в форме бабочки, которую ему вручает застенчивая поклонница с ярко-зелёными волосами.
Когда встреча с фанатами заканчивается, а зал пустеет, они собираются и идут к автобусу, ожидающему их на парковке перед концертной ареной. Несмотря на полный ярких впечатлений день, ребята практически не разговаривают — лишь только Сан и Чонхо на передних сидениях о чем-то тихо перешептываются между собой, то и дело посмеиваясь. Хонджун садится на свое привычное место, кладет голову на плечо Ёсану и проваливается в сон почти моментально. Удивительно, но до сих пор он и подозревал, насколько сильно вымотался.
Уже в отеле ребята разом оживают — кажется, получасовой сон в трясущемся автобусе сказался на них самым положительным образом. Менеджер велит им не засиживаться допоздна, ведь на завтра у них запланирована целая куча мероприятий, на которых они должны быть выспавшимися и отдохнувшими. Они обещают, что лягут спать пораньше, Уён кивает энергичней всех, но как только менеджер уходит, поворачивается и с хитрой улыбкой на лице спрашивает:
— Отмечать будем?
Вопрос, скорее, риторический, и ответом ему служит единогласное «да».
Не теряя времени даром, Уён уходит, прихватив с собой Чонхо и Сана — чтобы было кому пакеты тащить. Они отсутствуют буквально полчаса, и за это время Хонджун успевает разобрать вещи и многочисленные подарки, принять душ и даже переодеться. Он как раз складывает в дорожную сумку последнюю партию сувениров, когда дверь бесцеремонно распахивается, заставляя раздетого по пояс Сонхва отскочить в сторону, и в проеме показывается темноволосая макушка Уёна.
— Тебя стучать не учили? — возмущается Сонхва и спешно надевает первую попавшуюся под руку футболку. — А если бы я тут голый стоял?
— Ой, хён, да чего я там не видел, — отмахивается Уён и поспешно добавляет, пока Сонхва не разразился гневной тирадой: — Мы в номере Ёсана и Юнхо собираемся, так что приходите скорее.
С этими словами он подмигивает и захлопывает дверь. Сонхва переводит на Хонджуна растерянный взгляд, тот в ответ пожимает плечами, ставит наконец-то собранную сумку на пол рядом с кроватью, а затем они идут к остальным, потому что знают: если они не явятся в течение пяти минут, Уён вернется и потащит их обоих за руки, как маленьких детей.
В номере Ёсана и Юнхо шумно, а еще пахнет едой, и Хонджун, едва переступив порог, чувствует, как пустой желудок дает о себе знать продолжительным урчанием. До этого момента он и не подозревал, насколько проголодался — суета от концерта и последующей встречи с фанатами затмила собой всё.
Они садятся прямо на пол, потому что стол высокий и все купленное на нем не уместить, а за еду на кроватях чистоплотный Сонхва однозначно устроил бы им нагоняй, распаковывают контейнеры, шуршат картонными упаковками и болтают без остановки. В основном, конечно же, делятся впечатлениями от прошедшего концерта, иногда переключаясь на какие-то отвлеченные темы, и Хонджун впервые за долгое время ощущает странное умиротворение. Пусть его дом за много тысяч километров, пусть он чертовски устал, но рядом с ребятами думать об этом просто не получается. Да и не хочется.
Хонджун тянется за очередным кусочком жареной курицы в сухарях, мысленно обещая, что вот этот — точно последний, иначе живот от переедания точно заболит, как вдруг совершенно случайно утыкается взглядом в Минги, смеющегося над очередной шуткой Уёна, и в голове как по щелчку возникает картина, которую он предпочел бы забыть вовсе. Растерянный, извиняющийся взгляд Минги, хоть он и не сделал ничего, абсолютно ничего, чтобы смотреть так, и поклонница, пришедшая на встречу, но не сказавшая ни слова.
Только этого не хватало.
Он трясет головой, чтобы прогнать неприятные воспоминания, но они уходить наотрез отказываются. Не помогает даже алкоголь, которого ребята накупили предостаточно, наоборот, произошедшее начинает восприниматься острее, и если в автобусе Хонджун был готов отпустить неприятный инцидент, то теперь хандра накрывает его с головой.
Словно в прострации он смотрит прямо перед собой, не фокусируя взгляд ни на чем конкретном, и Ёсан, заметив, что настроение их лидера переменилось в один миг, машет рукой прямо у него перед лицом, чтобы привлечь внимание.
— Всё в порядке, хён? — интересуется он с легким беспокойством в голосе. — Что-то случилось? Ты смотрел в одну точку секунд тридцать.
Остальные ребята замолкают, как по команде, и Хонджун буквально кожей чувствует устремившиеся на него встревоженные взгляды. Ему кажется, что по выражению его лица они с легкостью догадаются, о чем он думает, но этого, конечно же, не происходит. Они просто волнуются, как и всегда.
— Всё хорошо, Ёсан-и, — пытается улыбнуться Хонджун, но улыбка выходит натянутая и какая-то совсем невеселая. — Я просто устал сегодня, еще и голова вдруг разболелась. Наверное, я пойду к себе.
Чтобы не вызвать подозрений, он старательно изображает человека, мучающегося от головной боли и, надо сказать, настолько вживается в роль, что ребята не просто верят ему — коллективно провожают до кровати, обещают, что оставят ему еду на утро, желают спокойной ночи и тихо уходят. Заботливый Сонхва даже вручает ему таблетку обезболивающего и обещает вернуться через полчаса, на что Хонджун отнекивается, мол, ничего страшного же не случилось, но Сонхва остается непреклонен.
Когда дверь закрывается, оставляя Хонджуна в абсолютном одиночестве и тишине гостиничного номера, ему становится стыдно за ложь, но лишь на миг, потому что внезапно нахлынувшее уныние с лёгкостью это чувство перевешивает. Меньше всего Хонджун хочет, чтобы ребята созерцали его кислую мину. Они заслужили немного отдыха, они ведь так много работали в последнее время, посвящая себя практике и тренировкам, и ему совершенно точно не следует портить им всем настроение.
Однако разочарование никуда не уходит, вонзает острые когти прямо в сердце и гложет, терзает без остановки. Хонджун злится на самого себя. Ему двадцать три, он один из старших в группе и к тому же лидер. Он не должен позволять эмоциям брать верх над разумом. Это недопустимо, только не для него. Какой тогда из него капитан, если даже мелкие проблемы способны выбить его из колеи? То ли ещё будет, ему следует научиться держать себя в руках и отпускать подобные ситуации как можно скорее, иначе к тридцати годам все волосы от нервов повылазят.
Сквозь приоткрытое окно в комнату проникает прохладный воздух и шум проезжающих по ночным улицам машин, настенные часы мерно тикают, отсчитывая бесконечные секунды, и Хонджун вслушивается в этот монотонный звук, не находя себе другого занятия. Сон не идёт, сколько бы он ни ворочался, устраиваясь поудобнее, телефон трогать не хочется, и спустя полчаса бессмысленных попыток Хонджун сдаётся окончательно. Так и лежит на спине, гипнотизируя взглядом потолок.
Когда входная дверь отворяется вновь, впуская внутрь номера Сонхва, Хонджун тотчас закрывает глаза и старательно притворяется спящим. Он не хочет обсуждать ни произошедшее, ни свое упадническое настроение, а потому выбирает единственный возможный в сложившейся ситуации вариант — сбегает. Не буквально, как получасом ранее из номера Ёсана и Юнхо, сбегает от разговора, ведь Сонхва наверняка начнет задавать вопросы и не оставит в покое, пока не докопается до истины. Уж кто-кто, а Хонджун не понаслышке знает о том, насколько настырным и настойчивым может быть его единственный в группе хён. Особенно, если дело касается горячо любимых им младшеньких.
Хонджун старается дышать медленно и размеренно, чтобы ничем себя не выдать, но чутко прислушивается к происходящему. Сонхва ненадолго закрывается в ванной, вскоре возвращается, принеся с собой влажную духоту и едва уловимый аромат ментола, проходит к своей кровати и вдруг затихает. Вместе с ним замирает в импровизированном коконе из одеяла и Хонджун. Он не шевелится, со стороны напоминая, должно быть, скорее мертвого, нежели спящего, и ему до смерти любопытно, почему Сонхва не ходит по номеру, не расстилает постель и не делает в принципе ничего вот уже целых полторы минуты. Это кажется довольно подозрительным, и когда интерес все же берет верх над выдержкой, Хонджун осторожно приоткрывает один глаз, совсем немного…
И тут же жалеет об этом.
Сердце в груди испуганно ёкает, Хонджун невольно распахивает глаза, понимая, что сам себя выдал, зато стоящий рядом с его кроватью Сонхва и бровью не ведёт.
— Попался, — припечатывает он. — Так и знал, что ты не спишь.
Хонджуна моментально бросает в жар, хотя, казалось бы, причины для этого нет. Хочется накрыться одеялом с головой да там и остаться, желательно до утра, потому что пристальный взгляд Сонхва выдержать крайне трудно. Для Хонджуна эта задача так вообще из ряда фантастики.
— И что же меня выдало? — обреченно выдыхает он в темноту комнаты.
— Актер из тебя посредственный, вот что, — фыркает Сонхва. — Ты такое сосредоточенное лицо состроил, жуть, люди во сне так никогда не хмурятся.
— Много ты знаешь, — дует губы Хонджун. — Обидно вообще-то, я ведь думал, ты ни за что не догадаешься.
— Я слишком хорошо тебя знаю, Джун-а. Можешь попытаться обмануть кого угодно, но только не меня.
— Сама скромность, — бормочет себе под нос Хонджун и вдруг интересуется: — Так ты чего хотел? Неужели просто стоял и любовался?
Обычно подобные шуточки вызывают у Сонхва снисходительно улыбку, но не в этот раз — в глазах его нет даже намёка на веселье. Он молча садится на край постели, и Хонджун так же без слов двигается к стене, чтоб освободить больше места.
Комнату заполняет напряжённая тишина.
— Я хотел поговорить.
— Это не может подождать до завтра, хён? Если честно, я сейчас немного не в настроении.
Хонджун пытается избежать разговора любыми возможными способами. В данную минуту он последнее, чего он хочет — это обсуждать что бы то ни было. Ему просто нужно побыть наедине с собой и своими мыслями. Однако все его старания заранее обречены на провал, потому что если Сонхва чего-то хочет, то обязательно этого добьётся.
— Не может, поговорить нужно сейчас, — заявляет он таким тоном, что у Хонджуна напрочь отпадает всякое желание спорить. Ещё и смотрит так, что хочется не просто одеялом с головой накрыться — спрятаться под кровать от греха подальше. — Объясни, пожалуйста, что с тобой происходит. После концерта ты сам не свой, хоть и пытаешься делать вид, что всё замечательно. Это ведь из-за той фанатки, да? Ты все ещё думаешь об этом?
— Да, — с тяжёлым вздохом сдаётся Хонджун. — Ты абсолютно прав, хён. Если догадался, зачем тогда меня спрашивать?
— Хотел, чтобы ты сам сказал мне.
— Ясно, — поджимает губы Хонджун. — Ну, я сказал. Доволен теперь?
— Джун-а…
— Спокойной ночи.
С этими словами он отворачивается к стене, недвусмысленно намекая, что разговор окончен, однако Сонхва оказывается на редкость настырным. Он никуда не уходит, более того — придвигается ближе, практически вплотную, так, что его бедро касается спины Хонджуна. Тот замирает, когда ему на голову приятной тяжестью опускается чужая ладонь, судорожно втягивает в себя воздух. Становится нечем дышать, как будто кто-то выкачал из комнаты весь кислород. Сонхва ласково, почти невесомо перебирает его волосы, пропуская сквозь пальцы, касается кожи, и Хонджун понимает, что еще немного, и он начнет мурчать, словно кот. Исключительно в мыслях, разумеется.
— Глупый ты, — в голосе Сонхва едва уловимой тенью скользит улыбка. — Нашёл, из-за чего расстраиваться. То, что одна фанатка повела себя подобным образом, не значит ровным счётом ничего. Тебя любят десятки, сотни тысяч людей по всему миру, и мы с ребятами тебя тоже любим и ценим. Ты самый лучший на свете капитан, поэтому даже не вздумай загоняться. Просто забудь, она того не стоит, правда.
Какое-то время Хонджун упрямо молчит, прокручивая в голове услышанное. Под рёбрами у него теплится всеобъемлющее чувство любви, благодарности и щемящей нежности к человеку, сидящему сейчас рядом с ним, и поэтому долго изображать обиду не выходит. Хонджун поворачивается, чувствуя, как ладонь Сонхва замирает где-то в районе макушки, улыбается, и в глазах его пляшут лукавые огоньки.
— Хён, неужели ты мне только что в любви признался? Я не ослышался?
— Тебе показалось, — фыркает Сонхва, старается выглядеть равнодушным, но руку не убирает, и становится ясно, что он всего лишь дразнится. — Так и знал, что ты заостришь внимание на этом.
— А как иначе? Подобное не каждый день услышишь, а от тебя так и подавно.
— Бессовестный, — в притворном разочаровании вздыхает Сонхва. — И как я только живу с тобой в одной комнате, ума не приложу…
— Моему природному очарованию противиться сложно, — подмигивает Хонджун. — А если серьезно, то спасибо, хён. За то, что ты рядом, за то, что всегда знаешь, как поддержать… за всё. Я счастлив, что встретил тебя.
Хонджун не лукавит — он действительно ощущает, как навязчивые мысли, приправленные апатией, растворяются в небытие. Понемногу его отпускает, а сердце наполняется уверенностью в том, что все обязательно будет хорошо. Благодаря Сонхва. Наверное, он и не догадывается, что своими словами в считанные секунды помог Хонджуну многое понять и переосмыслить. Волшебник, не иначе.
— Теперь твоя очередь в любви признаваться, что ли?
Вернувшаяся шпилька заставляет усмехнуться.
— И кто из нас еще бессовестный… — тяжело вздыхает Хонджун.
Какое-то время они сидят в абсолютной тишине, которую никто не решается нарушить — Хонджун понимает, что не хочет портить момент бессмысленными словами. Убаюканный мерными поглаживаниями, он почти проваливается в долгожданный сон, но выныривает из дремы как по команде, стоит Сонхва убрать ладонь и встать с кровати.
— Не уходи, — просит Хонджун, вцепившись в чужое запястье так, будто от этого зависит его жизнь. Отпускать Сонхва не хочется, особенно сейчас, и он разрешает себе побыть эгоистом хотя бы сегодня. — Останься, пожалуйста, — и добавляет поспешно, боясь, что его внезапный порыв может быть превратно истолкован: — Я имею ввиду, тут места достаточно, но если ты не хочешь, то…
Взгляд Сонхва прочитать трудно, и Хонджун за бесконечно долгие секунды молчания успевает тысячу раз пожалеть о сказанных словах. Но ему не отказывают.
— Двигайся давай.
Сонхва берет свою подушку, легонько пихает Хонджуна бедром и ложится рядом, накрывая их обоих одеялом. Их плечи едва соприкасаются, но даже этого более чем достаточно. Привычная ситуация — уснуть на одной кровати после просмотра очередного фильма, а уж не сосчитать, сколько раз они спали рядом в гримерках во время концертов, где приходилось жаться друг к другу так тесно, что нечем дышать становилось. Но сейчас совершенно иной случай.
Хонджуна, признаться честно, подобная близость смущает до трепета в груди и лихорадочно горящих щек. Смех, да и только: сам захотел, чтобы Сонхва остался, а ведет себя при этом, как школьница на первом свидании. Такое с ним впервые происходит, и он конечно же знает, чем обусловлена подобная реакция организма. Точнее <i>кем</i>. Дело исключительно в Сонхва, в его улыбке, голосе, наклоне головы, движениях, теплых руках и умении вытащить из эмоциональной ямы даже тогда, когда кажется, что черная полоса никогда не сменится белой.
Хонджун уверен: таких, как Сонхва, на свете больше нет.
— Может, перестанешь вертеться? — Сонхва пихает его локтем в бок, вынуждая замереть на выдохе. Странные мысли моментально разлетаются в разные стороны, как стая потревоженных птиц.
— Уснуть не могу, — с непроницаемым лицом врет Хонджун. Вариант о том, чтобы сказать Сонхва правду, он даже не рассматривает. Ему проще перед многотысячной толпой выступать, чем признаться в своих чувствах. Да и как тут признаешься, если он сам понять не может, что с ним происходит? Лучше уж молчать и делать вид, что всё в порядке.
— Снова ты за свое.
Слышится тяжелый вздох, а следом, не успевает Хонджун возмутиться, как его сгребают в охапку и прижимают к себе. Внезапно и без предупреждения, так, что сердце не просто подскакивает к горлу — вовсе забывает, как биться дальше. Ему бы отстраниться, спросить, что это такое на Сонхва нашло, но Хонджун боится, что тогда даже темнота не сможет скрыть его лихорадочно полыхающее лицо. Поэтому он судорожно выдыхает, неуверенно обнимает Сонхва одной рукой — и чувствует, как его притягивают ближе. Крепкая ладонь по-хозяйски ложится на талию, и Хонджуну чудится, будто тепло чужих пальцев обжигает кожу даже сквозь тонкую ткань футболки.
Слишком много эмоций для одного дня, того и гляди, у него скоро сенсорная перегрузка случится.
Зато, Сонхва, кажется, ничто не способно выбить из колеи.
— Надо же, успокоился, — раздается над ухом его полусонный голос, когда Хонджун, наконец, перестает шевелиться. — Спи, я разбужу тебя, когда надо будет вставать.
С этими словами он утыкается Хонджуну в шею, вжимается в него всем телом, засыпая буквально минуту спустя, и это невольно вызывает улыбку. Такой взрослый, серьезный и ответственный в жизни, сейчас, тихонько посапывая рядом, он напоминает большого котенка, подсознательно ищущего ласки. Хонджун бессовестно солжет, если скажет, что не хотел бы держать его в своих объятиях хоть целую вечность.
Кажется, он действительно влюбился.