Альберу Кроссман всегда считал себя тëмным эльфом.
Несмотря на то, что в нëм была всего лишь четверть эльфийской крови, сердцем он принадлежал не пышным дворцовым покоям и узким, мощëным белым камнем улочкам Хьюсса, не пыльным дорогам и мраморным шахтам Королевства Роан, а красному, как кровь, песку, чернеющему с приходом ночи, и огромному подземному городу, где жизнь была счастливой и простой, без грязи, шепотков за спиной и паутины интриг, в которой так легко было увязнуть, позволив себе лишь одно неосторожное движение. Там был его дом — место, где родилась его мать, где жила его тëтя, место, где его семья всегда радушно принимала его. Он впитал любовь к Городу Жизни самой своей сутью и пронëс её из раннего детства сквозь годы, не потеряв ни единой, даже самой маленькой крупицы.
Не поймите неправильно, он всë ещë собирался занять трон королевства Роан и править им ближайшие пятьдесят-семьдесят лет, но это не значит, что он на самом деле относил себя к людям.
Впрочем, не был он и полностью тëмным эльфом. Конечно, не внешне и не по силе (из-за поглощëнной мëртвой маны Дракона его истинный облик утратил все, и так не особенно явные, человеческие черты), но его воспитание кардинально отличалось от того, которое получали молодые тëмные эльфы. Часто это проявлялось в мелочах, которые очень веселили Ташу, а иногда и совсем незаметно влияли на что-то большее, и Альберу осознавал это лишь с огромным опозданием. Как, например, сейчас.
Все эльфы боготворили Драконов. Альберу, конечно же, знал это, но никогда не придавал этому особого значения. Не то, чтобы в его жизни было так уж и много Драконов, чтобы задумываться об этом. Тëтя, и та никогда не видела этих древних, невероятно сильных и ошеломительно прекрасных созданий, хотя и иногда рассказывала Альберу истории, услышанные от других. С учëтом того, как мало в мире было Драконов и как уединëнно они жили, Альберу небезосновательно полагал, что так ни разу в жизни и не увидит ни одного из представителей сильнейшей расы под небесами.
А потом случился Кэйл Хенитьюз.
Именно что случился — как тайфун, торнадо или обвал лавины. Альберу чуть ли не с самой их первой встречи отнëс молодого аристократа к категории "стихийных бедствий", и действовать старался осторожно, хотя получалось далеко не всегда. А в какой-то момент — так и вовсе невозможно, и, тяжело вздохнув, Альберу покорился судьбе в лице рыжеволосого юноши с такой же, как у него самого, улыбкой, и тотчас же угодил в тот водоворот событий, которым всегда был окружëн Кэйл Хенитьюз.
И именно в этом бешеном водовороте он встретил самого прекрасного человека на свете.
Альберу обратил на него внимание с самой первой встречи — да и как было не обратить, видя перед собой самое совершенное существо в мироздании? Этот мужчина, сэр Хабен, рыцарь Кэйла Хенитьюз, был умопомрачительно красив. Альберу привык к совершенным, словно произведения искусства, лицам тëмных эльфов, но этот человек был прекраснее всех, кого он когда-либо встречал. Золотые волосы такого чистого, словно бы светящегося цвета, на фоне которого собственные волосы Альберу, перекрашенные артефактом, казались тусклой соломенной копной, мягкими волнами падали на изысканный дорогой доспех, сияя ещë ярче на фоне серой стали. Точëный тонкий нос, идеальной формы губы, высокие выразительные скулы, умный лоб и золотые глаза, в чьих радужках, казалось, плещется расплавленный металл. У Альберу перехватило тогда дыхание от одного лишь только взгляда, мимолëтно брошенного на этого человека. Лишь великолепное актëрское мастерство помогло ему ничем не выдать своих эмоций, но на короткий миг, когда рыцарь бросил на него быстрый взгляд, Альберу показалось, что уголки его губ приподнялись в мимолëтной усмешке.
До этого Альберу не влюблялся ни разу в жизни, но как, как вообще было возможно не покориться этому совершенству?
Конечно, это не значило, что Альберу собирался что-то с этим делать. Альберу был слишком рационален, чтобы дать этим чувствам власть над своими решениями. К тому же, любые отношения таили в себе опасность. Альберу изначально не собирался жениться — лгать человеку, с которым разделяешь жизнь, и обрекать детей на вечную жизнь в сомнениях. Пусть Кэйл Хенитьюз и знал о его истинной сути, Альберу не желал пускать эту информацию ещё дальше и получить ещё большее количество новых проблем.
К тому же подспудный страх увидеть разочарование и отторжение в этих потрясающих золотых глазах в обрамлении пушистых светлых ресниц внезапно сжал своими острыми когтями его сердце.
В конечном итоге, Альберу было всего лишь двадцать пять. По меркам тëмных эльфов — даже не мальчишка. Так что не было ничего удивительного в этих эмоциях, внезапно вспыхнувших в его сердце.
Но у него не было никакого морального права давать им ход. Пусть сэр Хабен и был мужчиной, скрыть связь с которым было бы куда проще, чем угоразди его влюбиться в женщину, Альберу понял с самого начала — с ним не получится вот так. Альберу сам так попросту не сможет.
И всë же, он не мог не думать и не представлять. Как эти пальцы, непременно тонкие и длинные, с, наверное, мозолями от долгих тренировок, касаются его лица, как губы опаляет мягкое дыхание. Как мягкая усмешка отражается в чужих глазах, золото плавится в них, плещется в стороны и затягивает Альберу в свою пучину, не давая сделать вздоха. Он думал иногда о весе чужого тела над собой, о руках, крепко сжимающих его запястья, об отблесках света на трепещущих ресницах и о том, как этот человек будет мягко усмехаться своим божественно-красивым лицом, присваивая его без остатка.
Те ещë мысли, но, да, с этим мужчиной не получилось бы иначе. Альберу отчего-то чувствовал это всей глубиной своей души, и не сказать, чтобы он ощущал хоть малейший отголосок несогласия.
Ну, кроме твëрдого голоса рассудка, спокойно и с расстановкой рассуждающего о том, почему это всë являлось плохой идеей.
Пожалуй, он по-настоящему наслаждался этим — своей первой в жизни влюблëнностью, которой никогда бы не позволил перерасти во что-то большее.
А потом странное разочарование затопило его. Рыцарь Хабен, Эрухабен-ним, был Драконом.
Не то, чтобы это было так уж и неожиданно... То есть, конечно, Альберу никак не мог предвидеть нечто подобное, но, оглядываясь назад, он не мог не корить себя за то, насколько оказался слеп. Кем ещë мог оказаться этот потрясающий мужчина, от одного взгляда на которого у Альберу перехватывало дыхание? Наивно было даже позволить себе мысль о том, что это существо является обычным человеком. Наивно и кощунственно.
Это Кэйлу Хенитьюз можно было говорить с Драконами так, словно они были его друзьями, непринуждëнно общаться с будущей Королевой Племени Китов или ругаться на самих Богов. Кэйл Хенитьюз был Кэйлом Хенитьюз — он попадал в какую-то совершенно отдельную категорию, слишком удивительный для этого давно привычного мира. Альберу так не мог — не из-за каких-то внутренних переживаний, страхов или волнений, вовсе нет.
Просто он был на четверть тëмным эльфом, а Эрухабен был Драконом.
Природа, должно быть, просто сыграла с ним роковую шутку, запутав восхищение с влюблëнностью. Испытывал ли он эти чувства потому, что его сущность преклонялась перед этим золотым божеством, стоящим напротив в человеческом обличье, или это было желание его собственного сердца? Альберу больше не мог дать на это твëрдого ответа, и эта мысль отдавала мерзкой горечью на языке. Конечно, он не испытывал ни отголоска похожих чувств, когда видел Раона, но Раону было всего-навсего шесть лет — Альберу крайне сомневался, что его эльфийская суть была настолько ненормальной.
Ему просто следовало выкинуть все эти чувства из сердца и забыть о них, как о приятном дивном сне. Как можно возжелать Дракона? Как можно даже думать о том, что эти руки, эти губы, это великолепное тело с молочно-белой кожей и водопадом золотых волос может принадлежать ему?
Не думать отчаянно не получалось. Каждый раз, когда Альберу встречался с Эрухабен-нимом, намеренно ли — на советах, когда они планировали дальнейшие военные действия против Белой Звезды, или случайно, когда Кэйл снова использовал свои Древние Силы слишком неразумно и впадал в кому на долгие недели и дни, Альберу смотрел на Эрухабен-нима и чувствовал, как сердце ускоряет бег и как сбивается предательское дыхание.
На самом деле, это чувство становилось отвратительно раздражающим.
Не желай того, что не можешь иметь — вот истина, которую, казалось, он усвоил с детства. Не желай внимания отца, как сильно бы не нуждался в нëм, не желай и дружбы с младшими сëстрами и братьями — опасно, так опасно, что может обернуться крахом всех желаний и надежд. Не желай защиты. Не желай поддержки. Справляйся сам, не подведи свой народ, стань сильным и достигни своей цели.
Не желай семью, в которой не будет секретов, и любимого человека, который примет тебя, несмотря на твою смешанную кровь.
Не желай принадлежать Древнему Дракону.
Даже думать не смей о том, что он может принадлежать тебе.
Альберу определëнно сходил с ума. Даже Таша заметила, хоть они и не виделись особенно часто. Она не спрашивала, но Альберу затылком ощущал еë обеспокоенный взгляд. Возможно, стоило бы поговорить с ней об этом — тëмные эльфы всегда реагировали на Драконов куда спокойнее светлых, и его тëтя не сходила с ума от одного взгляда на Эрухабен-нима и, возможно, могла бы дать ему какой-нибудь совет, но.
Если вся та буря в его душе всë же была вызвана вовсе не заложенным в его сути почитанием и поклонением, он вовсе не хотел, чтобы она знала об этом.
Ему следовало справиться с этим самому.
То, что он с треском провалился, Альберу понял, лишь когда однажды, не в силах отвести от Эрухабен-нима глаз, заметил его чуть насмешливый и до боли понимающий взгляд.
<i>Он знал</i>, понял тогда Альберу. Должно быть, знал ещë с самого начала, — в конечном итоге, он жил на этом свете в десятки раз дольше самого Альберу. Тот, верно, смотрелся лишь ребëнком в его глазах — запутавшимся не в паутине чужих интриг, а в собственных чувствах. Забавно же, должно быть, он выглядел для этого существа, старого как сам мир.
Тц. Он начинал думать не как Король, а как влюблённый мальчишка.
Это было бы забавно, если бы он не проходил через это сам. Если бы это он стал объектом первой влюблëнности какого-нибудь юнца, смотрящего в его сторону сияющими от чувств глазами, он бы тоже счëл эту ситуацию забавной, игнорируя еë, чтобы не подать ложной надежды, и просто наблюдая со стороны. Ожидая, пока глупый ребëнок сам справится со своими чувствами, решившись либо на признание, которое он бы вежливо отверг, либо на то, чтобы просто отпустить эту невоплотимую в реальную жизнь любовь.
Альберу никогда бы не подумал, что сам однажды окажется на месте такого вот глупого влюблённого ребенка.
Он был благодарен Эрухабен-ниму за проявленное снисхождение — тот, даже зная о метаниях Альберу, ни словом, ни делом не стал отваживать его. Альберу не был трепетной девицей и принял бы отказ — он не ждал ничего иного — но ему дали возможность пережить и отпустить всë это самому, и он был искренне благодарен за предоставленную возможность.
Только вот пережить, отпустить и оставить в прошлом эту дурманящую жажду он был не в состоянии.
Это уже почти казалось издевательством — его сердце, давно научившееся подчиняться командам разума, вдруг взбунтовалось и пустилось в отчаянный пляс. Альберу просыпался посреди ночи, чувствуя, как оно колотится в груди, и видел перед собой отголоски только что закончившегося сна, от которых в паху становилось нестерпимо тяжело, а с губ срывались приглушенные подушкой стоны. Он не был железным, чëрт подери. Как вообще он должен был заставить себя забыть этот чарующе-пряный голос, эти мягкие пальцы, поправляющие чужое одеяло, этот величественный, но спокойный взгляд?
Забыть о том, как Эрухабен-ним складывал руки на груди и хмурился, раздражëнный. Забыть, как он легко подхватывал любую только начатую мысль, как четко излагал и раскладывал по полочкам все факты. Забыть, как он заботился о тех, кого считал детьми, как улыбался окровавленными губами и плевался злыми насмешками в лицо врага. Забыть, как удивительно уютно он смотрелся с книгой в глубоком мягком кресле, как заправлял за ухо прядь волос, когда читал, как медленно, безбожно-элегантно ел, и как сам Альберу из раза в раз не мог найти в себе силы оторвать взгляда.
Сумасшествие. Он, Альберу Кроссман, окончательно потерял рассудок.
Это был, пожалуй, первый раз в его жизни, когда он действительно не знал, что должен делать. Точнее, знал, но просто не мог последовать за голосом разума и перестать предаваться пустым мечтам.
Что ж, значит оставался лишь единственный выход.
Правда, Альберу не имел ни малейшего понятия, что станет делать, если его пыл не охладит даже отказ.
И всë же, он собирался сделать всë по правилам. В конечном итоге, в Королевском Дворце был замечательный сад — с множеством укромных уголков, где без проблем можно было уединиться. Эрухабен-ним легко согласился уделить ему немного времени — как будто только и ждал, пока Альберу дозреет до каких-нибудь действий.
От этого становилось немного горько, но он старательно гнал от себя и эту горечь, и глупую предательскую дрожь.
Ему ведь всë же было двадцать пять — по человеческим меркам он давно уже не был мальчишкой.
Он специально выбрал это место — закрытую со всех сторон поляну с фонтаном и скамеечкой у высокого раскидистого дерева. Неплохое место для признания — и неплохое место для отказа. Оно не было каким-то знаковым — скорее, наоборот, не вызывало в его душе никаких эмоций. А значит, не возникнет трудностей, если после он не сумеет заставить себя вернуться сюда.
— Эрухабен-ним, — сказал он просто, когда мужчина по хозяйски опустился на резную мраморную скамейку и посмотрел на него с прищуром снизу вверх. — Я уже давно влюблëн в вас.
Древний Дракон лишь коротко усмехнулся и кивнул. Это было правильно. Альберу ждал подобной реакции.
— Я знаю, — Эрухабен склонил голову чуть вбок. — Но вот чего я не знаю, так это что ты хочешь от меня?
Альберу удивлëнно сморгнул, а потом рефлекторно поджал губы и покачал головой.
— Услышать Ваш отказ, Эрухабен-ним, — сказал он прямо — с этим существом, что сидело сейчас напротив, не хотелось ни словесных кружев, ни лжи. — Я провалился в попытке пережить все эти чувства сам, поэтому я был бы искренне признателен, если бы вы прямо отказали мне.
Собственные слова отдавали горечью. Пусть так, но Альберу был предельно честен. Он нуждался в помощи — в толчке, который бы позволил ему вырваться из этого бесконечного круга невозможных чувств и снова стать самим собой.
И больше не сходить с ума от дикой, невозможной, никак не желающей угасать любви к тому, на кого не имел права даже смотреть.
Древний Дракон медленно поднялся — Альберу, не став сдерживаться, позволил себе на миг залюбоваться плавностью его идеально выверенного грациозного движения. Они были почти что одного роста — конечно, если забыть, что истинной формой златовласого мужчины перед ним был огромный двадцатипятиметровый Дракон. Альберу сосредоточил свой взгляд на удивительно-прекрасном лице напротив. Он хотел как можно точнее запомнить этот момент.
— А что, если я не захочу отказывать тебе? — спросил мужчина тихо, оказавшись вдруг так близко, что Альберу, казалось, мог почувствовать исходящий от его тела жар. Он сглотнул, но не отстранился — в золотых глазах напротив отразилось что-то завораживающе-тëмное, и Альберу просто не смог оторвать взгляда от этой тени пережитых лет в его сияющем пронзительном взгляде.
— Я никогда не стану настаивать, если вы не захотите давать мне ответ, — произнес он осторожно, куда более пристально следя не за смыслом, а за тем, чтобы голос не просел на хрипотцу.
Эрухабен тихо усмехнулся.
— Глупый мальчишка, разве я говорил, что не собираюсь давать тебе ответ? Я сказал, что не собираюсь <i>отказывать</i> тебе.
Альберу сморгнул, чувствуя, как у него пересыхает в горле и учащается пульс. Темная тень в глазах Эрухабен-нима ушла, и теперь они сияли лëгким раздражением и мягкой беззлобной насмешкой.
Это… если он всë правильно услышал, тогда…
Он никогда даже помыслить не мог о том, что получит положительный ответ.
— Поэтому я спрашиваю тебя, что ты от меня хочешь?
Тонкая кисть древнего Дракона коснулась подбородка Альберу, и от этого прикосновения он ощутил себя так, словно его пронзили десятки молний. С трудом сглотнув, он подавил дрожь и приоткрыл губы, чтобы что-то сказать, но не нашелся с ответом.
Чего он хотел, верно?
Вспомнились те сны — бесконечные, тягуче-жаркие, наполненные блаженством сны, где чужие губы целовали его, а руки держали крепко, не давая шанса отстраниться. Где он, распластанный по постели, обнаженный, без кулона-артефакта, в настоящей форме — выгибался и дрожал, а жидкое золото волос скользило по шоколаду его оголëнной кожи. Где он был раскрыт, как книга, послушен в чужих умелых руках, свободный от необходимости поддерживать лицо и маску, прячущую и его тоже.
Те сны, в которых царило золото, сияя и переливаясь ярче солнечного света.
— Я бы хотел, чтобы вы хотя бы раз поцеловали меня, — сказал он просто, всë-таки срываясь на хрипотцу — и резко выдохнул, когда его потянули вперёд, вовлекая в чужие объятья.
Он мечтал об этих губах во снах и наяву, но что такое мечты перед реальностью? Они были сладкими на вкус — такими, какими он бы даже не сумел бы их представить. В меру властными, в меру нежными — Альберу не сдержался и застонал в этот поцелуй, сам прижимаясь ближе.
Может быть, он окончательно сошел с ума, но он до ужаса не хотел, чтобы это прекращалось.
Видят Боги, если бы Эрухабен-ним повалил бы его сейчас грудью на траву, сорвал одежду и покрыл поцелуями прогнувшуюся дугою спину, Альберу не почувствовал бы даже отголоска желания сопротивляться.
Он плавился. Тело сделалось непослушным, а пальцы впились в чужие одежды, цепляясь в них в попытке продлить этот миг как можно дольше. Он падал — падал в это бесконечное живое золото чужих прекрасных глаз, падал в жар чужого тела, падал в сильные прикосновения решительных рук. Падал в это звенящее чувство, будто он сейчас расплавится, сам превратится в горячий жидкий металл, из которого можно будет вылепить всë, что он захочет. Он, Эрухабен-ним, захочет.
Вот, что значило желать древнего Дракона? Вот, что значило принадлежать ему?
Если так, то он понимал, почему Светлые сходили с ума от малейшего упоминания об этих невероятных, недостижимых существах.
И это Эрухабен-ним ещë даже не выпустил наружу свою силу. Он, кажется, его жалел — и за это Альберу был ему искренне благодарен.
Плевать, влюблëнность или заложенное в генах обожание — он уже сходил с ума и не хотел бы окончательно лишиться последних капель здравого рассудка.
— Хочешь чего-нибудь ещë? — спросил Эрухабен-ним с хитрым прищуром, разорвав поцелуй, но даже не думая отстраняться или разжимать рук. Альберу не нашелся с ответом. Он тяжело дышал, и, не сдержавшись, уткнулся лбом в чужое, кажущееся таким устойчивым плечо.
Его тут же мягко погладили по явно сбившимся растрепанным волосам.
— Подумай об этом хорошенько. Я же, всë-таки, Дракон, — произнëс Эрухабен ему на ухо — уже без насмешки, совершенно серьëзно. Альберу тихо хмыкнул ему в плечо.
— Я квартерон человека и тëмного эльфа, Эрухабен-ним. Эльфы всегда сходили с ума по Драконам.
Он почувствовал, как сверху покачали головой — прядь золотых волос мазнула по вмиг покрывшейся мурашками шее.
— Уж не думаешь ли ты, что дело в этом? Будь всë так, я с радостью исполнил бы твою просьбу об отказе.
Мягкая сильная рука продолжила перебирать волосы у него на затылке. Альберу растворился в этом ощущении и не сразу нашëлся с ответом.
— Я правда не знаю, что сказать Вам, Эрухабен-ним, — он тихо улыбнулся и покачал головой — потерся лбом о чужую шею. На душе почему-то стало восхитительно пусто — как будто все эмоции наконец-то выплеснулись наружу и перестали сжигать его заживо изнутри.
— Так скажи, когда узнаешь, — улыбнулся древний Дракон Эрухабен — улыбка у него была прекраснее, чем звëзды в ночном небе. — И тогда я тоже дам тебе ответ.
Альберу кивнул, будучи не в силах найти подходящие слова, и снова уткнулся носом в чужую шею.
Кто вообще сказал ему, что эльф не может полюбить Дракона?