— Тем временем средний брат вернулся к себе домой, а жил он один-одинешенек. Взял он камень, что мог вызывать мертвых, и три раза повернул в руке. Что за чудо — стоит перед ним девушка, на которой он мечтал жениться, да только умерла она ранней смертью. Но была она печальна и холодна, словно какая-то занавесь отделяла ее от среднего брата. Хоть она и вернулась в подлунный мир, не было ей здесь места, и горько страдала она. В конце концов средний брат сошел с ума от безнадежной тоски и убил себя, чтобы только быть вместе с любимой.
— Стоп, стоп, — сказал Геллерт. — Время анализа.
В спальне Альбуса Дамблдора царил беспорядок: весь пол был устлан различными бумагами с записями, книжками и пергаментом. Сказки барда Бидля в восьми экземплярах лежали на кровати, столе и стульях. Две из этих книг были на немецком, четыре на английском, одна на французском и одна на латыни. Столько изданий было необходимо для того, чтобы проверить, насколько отличается перевод определённых слов, ведь в таком случае можно было найти скрытый смысл между строчек, если он конечно был. Например, был ли воскрешающий камень на самом деле камнем, как он выглядел первоначально и как бы мог выглядеть сейчас. Юноши делали записи обо всем, изучали все детали, до которых могли добраться. Батильда с радостью отдала им книги по истории магии, Альбус нашёл у себя энциклопедию о волшебных палочках, о том, как их изготовляют и какими они могут быть. Он также раздобыл книгу о драгоценных камнях из магловской библиотеки, но Гриндельвальд отказывался к ней даже прикасаться, потому что… НУ ЧТО МАГЛЫ МОГУТ ЗНАТЬ О МАГИЧЕСКИХ АРТЕФАКТАХ?! Вслух он конечно этого не говорил.
— Что мы имеем, Альбус? — спросил Геллерт, вооружившись пером и пергаментом.
— Смерть подняла камешек, что лежал на берегу, и дала его среднему брату, — Альбус, как и сам Геллерт знал эту сказку наизусть, и каждый раз, когда он зачитывал отрывки по памяти, Гриндельвальд ненароком улыбался. — Сперва это был самый обычный камень. В другом переводе, — Дамблдор взял книгу на немецком языке, — «kieselstein», камешек.
— В более старой версии, которую мне читала мама, это «stein», — Геллерт сделал запись и слегка ослабил свой чёрный галстук, — что может означать камень, кирпич, валун, гальку, даже косточку.
— Думаю, для контекста это всё-таки камень. На французском у нас «pierre» или «galet», что вроде бы тоже означает камень. Однако сомневаюсь, что он обычный, — Альбус потёр своё подбородок.
— В смысле?
— Смотри, «этот камень, сказала она, владеет силой возвращать мертвых». Какова вероятность того, что такой камень валялся у реки?
— Ах, вот ты о чём, — Геллерт радостно улыбнулся. — Она изменила его.
— Именно! — Альбус воодушевлённо кивнул. — Смерть наделила его своей силой, а вернее её разновидностью, частичкой.
— А значит, чисто технически, она могла его видоизменить, сделать красивее, — Гриндельвальд взъерошил светлые волосы. — Видимо, нам надо искать не совсем булыжник.
— Говорил я тебе, что такой метод исследования тоже может помочь, — Альбус довольно оглядел друга. — Получается, камень может выглядеть иначе и его даже могли поместить в какое-нибудь украшение, например, ожерелье, диадему или кольцо.
— Ожерелье, диадема, кольцо, — Геллерт записал эти слова и поставил рядом с ними вопросительный знак. — Я бы носил такое кольцо, — он мечтательно улыбнулся.
— Не спеши, давай рассмотрим его непосредственное действие.
— Некромантию.
— Это не некромантия, Геллерт! — Альбус недовольно нахмурился, от чего его лицо сделалось невероятно милым.
— Хорошо, хорошо, — юноша поднял руки в знак капитуляции, — воскрешение мёртвых, которое не некромантия. А что такое некромантия, Альбус? — он пристально взглянул на друга, от чего последний отвёл взгляд.
— Темное искусство, позволяющее вызывать мертвых, — пробормотал Дамблдор.
— Ну вот! — Геллерт слез с кровати и уселся на полу рядом с Альбусом. Их плечи соприкоснулись друг с другом. — Лучше разберем то, какие люди возвращались с того света. «Была она печальна и холодна, словно какая-то занавесь отделяла ее от среднего брата. Хоть она и вернулась в подлунный мир, не было ей здесь места, и горько страдала она.» Что это может значить?
— Ну, она явно не была призраком, иначе бы нам прямо сказали, что это, ну, призрак, — Дамблдор пожал плечами, и Гриндельвальду показалось, что он придвинулся на пару сантиметров ближе. Его это порадовало.
— Да и какой толк от воскрешающего камня, если тот не воскрешает, а лишь призывает призраков. Также, замечу, что она не зомби, потому что на возлюбленного своего не кидалась, — усмехнулся Геллерт. — Но и до конца живой она всё же не была.
— Тогда что же было с ней? Кем она была? Возлюбленная второго брата на самом деле не вернулась из царства мертвых, — с грустью выдохнул Альбус.
— Думаешь?
— Да, — юноша кивнул. — Думаю, она была прислана, чтобы заманить второго брата в лапы смерти.
— Умный ход, — лукаво улыбнулся Гриндельвальд. — Именно поэтому она была холодной, дразняще отстраненной, она словно бы и здесь, и не здесь.
— Или может и она страдала, потому что не могла быть с любимым, — Альбус посмотрел другу прямо в глаза.
— Смерть сыграла с ними обоими злую шутку, — Геллерт вглядывался в голубые глаза друга и думал о том, что в них порой можно увидеть не только синеву небес, но и бескрайний космос. — Они находились в одном месте, но не могли быть вместе.
— Это невыносимо, когда человек, при виде которого твоё сердце начинает биться быстрее, а на губах появляется улыбка, тут, с тобой, но… — Альбус сжал руки в кулаки и отвёл взгляд. — Но ты не можешь к нему прикоснуться так, как этого хочешь, не можешь… Он здесь, но… Я бы её понял. И его тоже. Их обоих. Они страдали.
— Альбус, — Геллерт накрыл руку друга своей, — ты в порядке? — Дамблдор кивнул ему. — Твоя эмпатия и способность понимать людей достойна уважения. Средний брат потерял смысл жизни, когда окончательно убедился, что его возлюбленная никогда к нему не вернётся. Наверно, ты прав, они оба страдали, — он провел пальцем по тыльной стороне ладони Альбуса. — Знаешь, а ведь у меня никогда не было мертвой возлюбленной, чтобы так мучить её сумрачный образ. Да и живой тоже, — он усмехнулся. — Я бы не стал использовать воскрешающий камень для подобного. Хотя… может всё дело в том, что, — он пожал плечами, — я никогда не испытывал такой сильной привязанности к кому-либо. У меня никогда не было желания сорваться посреди ночи, и прибежать к кому-либо, или на какие там ещё авантюры идут влюбленные. Трансгрессировать из одной страны в другую, чтобы посидеть в ресторане десять минут.
— Ты утрируешь, — усмехнулся Альбус. Но неужели ты никогда не был влюблён? Ты-то?
— Да.
— У тебя никогда не было отношений?
— Нет.
— У тебя?
— Да! — Геллерт засмеялся и улегся головой на колени Альбуса. Это был уже настолько привычный жест, что юноши не испытывали дискомфорта или смущения. — А что скажешь ты, Bienchen*?
Дамблдор усмехнулся, услышав прозвище, которое друг дал ему пять дней назад, когда они впервые представились друг другу.
— У меня тоже никогда не было отношений, — юноша провёл ладонью по светлым волосам Гриндельвальда. — Я всегда был занят учебой, и у меня не было времени на всё это.
— Никто не закадрил такого милашку, как ты? — Геллерт подмигнул ему и привстал. — Ладно, значит мы с тобой не будем использовать воскрешающий камень для возвращения наших любимых? Я правильно понял?
— Наверно, — Альбус потёр переносицу. — Я не уверен. Мне бы хотелось увидеть маму ещё раз, но я не думаю, что она была бы счастлива находиться здесь…
— Моя мама меня бы убила, — усмехнулся Гриндельвальд. — Она ведь и при жизни была невероятно бойкой и смелой, считала, что погибнуть во время сражения — это невероятная честь. Она научила меня не сдаваться и идти к цели до победного конца. Она была замечательной женщиной, и она бы этого не одобрила, — Геллерт привстал. — Но что, если это будут не наши родные и близкие, а другие люди?
— Что ты имеешь в виду? — Альбус вслед за другом поднялся с пола.
— Альбус, — произнёс Геллерт абсолютно серьёзным тоном, — ты ведь знаешь, что наши цели многим могут не понравиться.
— Я понимаю это, — Дамблдор кивнул.
— Изменить мир не так просто, и даже мы с тобой не сможем сделать это в одиночку.
— Да, Геллерт. Нам нужны сторонники, те, кто нас понимают.
— Этого недостаточно, — Гриндельвальд прикусил губу. — Нам нужна армия.
— Что? — Альбус покачал головой.
— Армия, — Геллерт посмотрел на друга своим голодным взглядом. — Но что за лидерами мы будем, если позволим нашим сторонникам умирать за нас?
— Геллерт…
— А если мы создадим армию инферналов, — сердцебиение юноши ускорилось от осознания всех тех возможностей, которые могли бы раскрыться перед ними. — Нет разницы, кем были эти люди при жизни: магами или маглами.
— Геллерт, пожалуйста…
— Мы оживим их, используя воскрешающий камень или найдем другой способ. Инферналов нельзя убить, они действуют по велению волшебника, их создавшего.
— Геллерт, хватит! — Альбус выхватил свою волшебную палочку и за долю секунду направил её на друга. — Фульгари!
Гриндельвальд плюхнулся на кровать Дамблдора, а его руки заклинание приковало к спинке кровати светящимися верёвками. Юноша недоумевая посмотрел на друга. Альбус выглядел взбешённым, серьёзным и расстроенным, при этом было в нем нечто невероятно властное и великое, словно именно с таким взглядом он мог убить своих врагов. Геллерт с трудом проглотил слюну.
— Никакой некромантии! — брови Альбуса сошлись на переносице. — Это тёмная магия! Даже не смей думать об этом! — он всё ещё направлял палочку на друга. — Мало того, что это напрямую идёт против законов природы и магии, так ещё и является страшнейшим проклятием для самого превращённого! Говоришь, не важно, магл это или волшебник, но сам был бы ты рад, если бы твоим телом после смерти воспользовались вот так! Некромантия идёт вразрез со всеми нашими ценностями, Геллерт. Даже не думай об этом. Никогда. Ты говорил, что видишь во мне равного себе, так вот я, как равный тебе, как мужчина, который будет стоять рядом с тобой, который изменит мир вместе с тобой, прошу, — он тяжело вздохнул, — прошу, забудь о некромантии.
— Альбус, — Геллерту стало немного неловко из-за того, как прозвучало это слово, потому что в его голосе была странная смесь трепета и вожделения, — если бы ты был таким в Хогвартсе, я тебя уверяю, поклонники бегали бы за тобой толпами.
— Ч-что? — Дамблдор покрылся румянцем.
— Ты прав, — Гриндельвальд облизал пересохшие губы, — инферналы — это очень плохая идея. К тому же, скорее всего, это в действительности невозможно, ведь судя по нашим исследованиям, камень не может оживить тело умершего. Прекрати злиться, пожалуйста. Хотя нет, не прекращай, — в его глазах заиграли лукавые огоньки. — Когда ты злой, ты такой чарующий.
— Геллерт, прекращай, — щеки Альбуса покрылись румянцем. — Я не зол, просто…
— Просто что? Ты привязал меня к своей кровати, Bienchen. Если сделал это не из-за того, что был зол, то я боюсь представить настоящую причину. Хотя… — Геллерт разлёгся на кровати, раскинув ноги и откинув голову назад. Он облизал свои губы, закрыл глаза и самым наигранным голосом произнёс, — О, великий и ужасный Альбус Дамблдор! Ты привязал меня к своему ложу, чтобы воспользоваться и овладеть мной, лишить меня невинности!
Геллерт ждал хохота друга, но в ответ получил лишь тишину. Юноша открыл глаза и посмотрел на Дамблдора, лицо которого было настолько красным, что оно практически сливалось с цветом его волос.
— Эманципаре, — еле слышно произнёс тот и повернулся у Гриндельвальду спиной. Казалось, он дрожит.
— Альбус! — Геллерт сразу же подскочил с кровати и метнулся к другу. — Альбус, я просто пошутил!
— Геллерт, пожалуйста, не сейчас, — юноша тяжело дышал.
— Альбус, — Гриндельвальд схватил его за плечи и попытался развернуть к себе, но его товарищ был непреклонен. — Я… я правда не хотел.
— Геллерт, прошу тебя, уходи, — вдруг произнёс Дамблдор.
— ЧТО?!
— Я тебе потом всё объясню, — продолжил юноша, проигнорировав ошарашенный тон друга. — Прошу тебя, уходи. Сейчас мне надо остаться одному.
Геллерт больно прикусил нижнюю губу и что-то промычал, а затем подошёл к двери. Перед выходом он снял с себя галстук и бросил его на один из стульев, чтобы был предлог заглянуть позже.
Что, во имя Мерлина, произошло?!
— Здравствуй, человек, который не живёт здесь, но почему-то постоянно тут ошивается.
Конечно, для полноты картины Геллерт обязательно должен бы пересечься с Аберфортом!
— Здравствуй, человек, который живёт здесь, но весь день проводит с козами.
— А ты чего такой злой и недовольный? — вдруг лицо Аберфорта засветилось от счастья. — Вы что, поссорились?
— Не дождешься.
Проходя мимо Дамблдора младшего, Гриндельвальд специально толкнул его и поспешно направился к входной двери. Он не мог понять, что же случилось и почему Альбус так переменился. Это явно было не из-з того, что Геллерт упомянул некромантию, потому что эта тема вызвала у его друга недовольство и даже злость, но никак не… А что с ним вообще случилось? Было ли это смущением, страхом, досадой? Или же… Или же… Гриндельвальд всё понял.
Дамблдор переменился в лице, как только Геллерт пошутил про то, что друг может его обесчестить. Видимо, Альбус счёл, что Гриндельвальд на самом деле считает, что тот может использовать заклинание связывания во зло и воспользоваться ситуацией. Мерлинова борода, что Геллерт наделал своей шуткой! Конечно же Альбус обиделся! Если бы сам Геллерт узнал, что его друзья столь ужасного мнения о нём, он бы не просто расстроился, он был бы в ярости.
Вечером надо было обязательно принести извинения. И лимонный щербет.
***
Альбус стоял и не двигался. Он дождался, пока Геллерт уйдёт и дом снова затихнет, а затем поднёс к своему горлу волшебную палочку, уменьшил громкость своего голоса, бросился на кровать, уткнулся лицом в подушку и принялся орать. Ему было жутко стыдно. Мерлинова борода, как с ним могло произойти ТАКОЕ?!
Конечно, он знал, что это естественно, что такое бывает, особенно по утрам. Или, когда смотришь на что-то очень-очень соблазнительное.
— АААААААААААААААААААААААААА!
Мерлинова борода, Дамблдор надеялся, что Геллерт этого не заметил! Но почему, почему, почему, почему именно в тот момент?!
Геллерт был очень красивым, невероятно красивым. Его светлые волосы, острые черты лица, длинные пальцы и разноцветные глаза становились предметом мечтаний юноши не раз и не два. Один глаз, в котором ютился холод дальних айсбергов, шквальный ветер и горячие слёзы и второй, который таил в себе тьму ночного неба, черноту глубокого океана и страх перед неизведанным, навсегда запали в душу юного Альбуса и не желали его отпускать. Он влюбился с первых минут, секунд, мгновений. А затем разум Дамблдора поглотили мысли Геллерта, его цели и амбиции, его планы и новая реальность, и тогда Альбус наконец понял, что пропал. Он влюбился не только в лицо, но и в душу, такую близкую и родственную. Они казались как единым целым, так и диаметральными противоположностями, а это было самым прекрасным воплощением родственных душ. А ещё это пугало.
Когда Геллерт разлёгся на кровати Альбуса, когда сказал… Дамблдор покачал головой. Нельзя, нельзя, чтобы столь недостойные мысли посещали его голову! У него с Гриндельвальдом лишь платоническая любовь, он не должен был думать о том, насколько сильно желает поцеловать эти губы, которые навсегда лишили его покоя.
Юноша попытался сконцентрировать внимание на чем-то другом и спустя какое-то время он смог окончательно успокоить собственное тело. Затем он решил принять ванну, чтобы привести в порядок нервы и немного расслабиться.
Стараясь думать о чём угодно, кроме Геллерта, он лежал в горячей воде и смотрел в потолок. Мысли сбивались в кучу, рассыпались, словно крупицы риса, а ведь Дамблдору просто хотелось, чтобы его голова опустела. «Как голова Аберфорта», сказал бы Гриндельвальд. Юноша засмеялся.
Альбус не знал, сколько времени прошло, но, когда он проснулся, вода была уже холодной. Он поспешно вылез из ванны, вытерся полотенцем и накинул на себя шёлковый халат цвета лаванды. Затянув свой пояс, он вышел в коридор и окликнул брата.
— Аберфорт, почему ты меня не разбудил? — Альбус распахнул дверь в спальню брата, но там никого не было. — Что за… — Дамблдор посмотрел на часы и обомлел, ведь стрелки показывали половину двенадцатого ночи.
С трудом проглотив слюну, он заглянул в комнату Арианы и облегчённо выдохнул, увидев, что она лежала в своей кровати, обнимала плюшевого медвежонка и спокойно спала. Затем Альбус принялся искать младшего брата, но его просто-напросто не было в доме.
— Куда же ты делся, Аберфорт? — юноша потёр подбородок.
Ходить в это время по соседям в Годриковой Впадине было не самой лучшей идеей, еще бы напугал людей безо всякого повода. Аберфорт бы не убежал из дома, уж слишком он был привязан к Ариане, к тому же, если что, даже без волшебной палочки, он бы мог за себя постоять, поэтому Дамблдор решил, что нет смысла сейчас искать брата, со всем можно было разобраться утром.
Как только юноша вошёл в свою спальню, он заметил черный галстук, который принадлежал Геллерту. Преодолев дикое желание приложить его к носу и вдыхать аромат любимого, он взял галстук, положил его на стол, предварительно отложив исписанный пергамент и книги на полки. По какой-то непонятной причине Альбус решил, что ему необходимо дать знать другу, что тот забыл тут кое-что, поэтому он взял с пола чистый лист бумаги, нашёл в беспорядке перо и чернила и принялся писать.
«Геллерт,
Спешу сообщить тебе, что сегодня ты случайно оставил у меня свой галстук. Пожалуйста, не забудь забрать его.
Альбус»
Дамблдор свернул бумагу в трубочку, перевязал лентой и отдал своей сове, которая мирно сидела у его окна. Затем он взял свою волшебную палочку и принялся наводить в комнате порядок. Это не заняло много времени и совсем скоро его спальня выглядела так, будто в ней несколько часов назад активно не проводились исследования.
Внезапно он услышал звук крыльев своей совы и увидел, что она принесла ему ответное письмо. Взяв маленький кусочек бумаги, юноша сел за стол и развернул его. На бумажке было написано лишь три огромных вопросительных знака. А затем в комнату трансгрессировал и сам Геллерт. Он появился за спиной Дамблдора.
— Что это было, Альбус? — по его голосу было видно, что он недоволен. — Ты никогда не писал мне таких писем! Чего уж мелочиться, закончил бы в деловом стиле: с уважением, Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор.
— Прости, — Альбус повернулся к нему. Судя по тому, что Гиндельвальд был одет в ту же одежду, что и днем, спать он не готовился. Стоило Геллерту увидеть друга, его лицо преобразилось, он был явно приятно удивлён.
— О, — он слегка приоткрыл рот, затем ухмыльнулся и облизал губы. Альбус почувствовал, как его лицо обдало жаром.
— Вот, — он подпрыгнул со стула и взял галстук друга.
— Я пришёл не за этим, — Геллерт сделал шаг вперёд и Дамблдор механически попятился назад, уткнувшись в стол. — Я хотел узнать, что с тобой сегодня случилось, и, если честно, хотел извиниться.
— Извиниться? Извиниться за что?
— За свою шутку, — Геллерт был настолько близко, что Альбус чувствовал его дыхание. — Она была неуместной. Я вовсе не думаю о тебе так плохо. Я знаю, что ты уважаешь своих друзей и даже врагов, и ты бы никогда не стал пользоваться их положением, чтобы…
— А, — Дамблдор широко улыбнулся, — ты думаешь… — он издал короткий смешок. — Нет, Геллерт! Как такая мысль могла посетить мою голову?!
— Правда? — казалось, он слабо верил в ответ друга.
— Конечно! — Альбус кивнул ему. — Я никогда не буду сомневаться в тебе так же, как и ты никогда не будешь сомневаться во мне. Мы же с тобой равны.
— Ха, — Гриндельвальд выдохнул с облегчением. — Я рад, очень рад. Значит, у нас с тобой всё хорошо.
— Всё замечательно.
Альбус и Геллерт ещё какое-то время стояли так в тишине. Они не могли оторвать друг о друга взгляда.
— Тебе очень идёт этот цвет, — вдруг произнёс Гриндельвальд.
— Что?
— Цвет халата, — он провёл рукой по плечу Альбуса, от чего кожа последнего покрылась мурашками.
— Геллерт, пожалуйста, ответь мне на вопрос. Только честно.
— Я всегда честен с тобой, — его рука всё ещё покоилась на плече Дамблдора.
— Ты когда-нибудь играл с людьми?
— Ты про детские игры?
— Ты знаешь, о чём я.
— Да. Бывало.
— Ты мог бы, — Альбус с трудом проглотил слюну, — манипулировать людьми?
— Да.
— Соблазнять их?
— Да, — Геллерт коснулся подбородка друга. — Ты знаешь, насколько великую цель я поставил. Мы поставили. Ради её достижения, ради изменения нашего мира к лучшему, если это будет необходимо, я буду лгать, убеждать, манипулировать, даже соблазнять. Почему бы и нет? Это ведь великая цель, благо, которое сделает наши жизни лучше. И она оправдывает абсолютно все средства. Однако, — его серьёзный тон смягчился, а на губах заиграла нежная улыбка, — не все заслуживают таких методов. Есть особенные люди, те, которые и сами всё понимают. Как ты. Когда я говорил, что мы с тобой равны, я имел в виду, что у нас одна душа на двоих.
— Потому что я понимаю тебя, — Альбус облизал пересохшие губы. — А ты понимаешь меня. Мы равны.
— Какой смысл в переменах, если ты стоишь один, если у тебя нет опоры, если ты сам не являешься для кого-либо опорой?
— Со мной тебе не придётся никому лгать, не придётся манипулировать или соблазнять, — голос Дамблдора сделался серьёзным. — Вместе мы способны на всё.
— Вместе мы способны на всё, — Альбус видел, как зрачки Геллерта расшились, — потому что мы равны, мы едины.
— Тебе принадлежит половина моей души, а мне принадлежит половина твоей.
— Я принадлежу тебе, а ты принадлежишь мне.
Их губы слились в долгожданном поцелуе.
Альбус не знал, кто потянулся первым, да и какое значение это сейчас имело? Наконец, между ними исчезла пропасть, и они отдались той истине, которая родилась в первые секунды их встречи. Они хотели этого, мечтали об этом, жаждали этого и теперь получили. Столь долгожданный поцелуй, в котором было всё — все их амбиции и цели, всё их настоящее и будущее.
Они упивались друг другом, наслаждались друг другом, вкушали друг друга. В них бушевала страсть и голод, который они жаждали утолить в эту самую секунду.
Альбус обхватил плечи Геллерта и притянул его еще ближе к себе, а сам практически разлёгся на столе. Гриндельвальд задрал его халат и сжал бедро Дамблдора, а второй рукой он развязал пояс и откинул его в сторону. Губы Геллерта были такими сладкими и желанными, что Альбус не мог не наслаждаться их вкусом. Юноша целовался страстно, жадно, полностью отдаваясь страсти. Они оба были поглощены пламенем и готовились сгореть дотла.
На секунду оторвавшись от поцелуя, Геллерт припал к шее возлюбленного, горячо поцеловал и прикусил кожу, оставив еле заметный след. Из губ Альбуса вырвался стон, что лишь раззадорило Гриндельвальда. Его губы бродили по груди Дамблдора, одаривая поцелуями каждый участок тела. Альбус впервые таял под чьими-то ласками, и это чувство было несравнимо ни с каким другим. Юноша, мужчина, которого он обожал, которого он желал больше всего на свете в эту минуту заставлял его тело изгибаться, а сердце норовило вырваться из груди, когда губы Геллерта ласкали торс, а руки блуждали по бёдрам. Альбус хватал губами воздух, стараясь не утонуть в этой пучине наслаждения, однако он был не против, если вместе с ним тонул и Гриндельвальд.
Геллерт остановился и оглядел возлюбленного. Дамблдор лежал совершенно открытый, обнажённый и дико возбуждённый. Гриндельвальду дико нравилось это зрелище. Он принялся расстёгивать пуговицы на своей сорочке, но Альбус приподнялся, окончательно скинул со своих плеч халат и поцеловал Геллерта в губы, попутно разбираясь с ремнём на его штанах. Обнажённая грудь Гриндельвальда была безумно привлекательной, и Альбус, не раздумывая ни секунды, припал к возбуждённым сосками и нежно прикусил одну бусинку, а Геллерт провёл рукой по его волосам, заставляя забыть реальность.
— Как смотришь на то, чтобы продолжить на кровати? — шепнул он на ухо возлюбленному.
Альбус ничего не ответил ему, лишь спрыгнул на пол, просунул пальцы в петли для ремня на брюках Геллерта и притянул его к себе. Прямо рядом с кроватью, Гриндельвальд остановился, взял руку Дамблдора и засунул её в свои штаны. Альбус почувствовал его возбуждённый член и провёл по нему пальцами. Геллерт прикусил губу, а затем поцеловал Дамблдора, повалив его на кровать. Быстрыми движениями он избавился от брюк и поцеловал живот возлюбленного, а затем принялся спускаться ниже.
— Скажу честно, природа тебя не обделила, — он ехидно улыбнулся.
Геллерт целовал напряжённую головку, щекотал её кончиком языка, заставляя Дамблдора откинуть голову назад и стонать во весь голос. Проведя языком по возбужденному стволу, он взял член в рот, медленно поглощая его. Дамблдору казалось, что всё кругом перестало существовать. Рот Гриндельвальда был горячим и податливым, в какой-то момент он ускорился, заглатывая член всё глубже и глубже, но вскоре остановился. Для него это тоже был первый опыт. Альбус почувствовал какое-то странное удовольствие от осознания этого факта.
— Дай мне… — прошептал Дамблдор.
— Я думал, я как раз этим и занимаюсь, — Геллерт пошло вытер рот.
— Палочку, — с улыбкой выдохнул Альбус.
Гриндельвальд вытянул руку к столу, но поняв, что не дотянется, встал, нащупал палочку и передал её возлюбленному, вновь усаживаясь на кровать.
— Акцио лавандовое масло, — произнёс Дамблдор, и из шкафа к нему прилетела небольшая склянка с желтой жидкостью.
— Оригинально, — Геллерт взял склянку. — Ты хочешь, чтобы я?..
— Да.
— Ты уверен?
— Да, да…
— Хорошо, — его улыбка была такой лукавой, что у Альбуса вновь перехватило дыхание.
Юноша разлил масло на свои пальцы и стал медленно проникать внутрь. Он делал это максимально осторожно, стараясь не причинить боль. К первому пальцу добавился второй, потом и третий, движения стали более уверенными и настойчивыми. Альбус схватился за подушку, согнул ногу, придвинув колено к животу, и выпятился к возлюбленному задом, позволяя проникнуть глубже. Вдруг его накрыло нечто, похожее на электрический заряд, полный удовольствия. Он громко и пошло простонал, давая Гриндельвальду знать, что он готов.
Геллерт медленно выскользнул из возлюбленного, а затем он уложил Альбуса на спину, закинул одну его ногу себе на плечо, разлил масло лаванды на свой член и медленно, очень медленно, боясь причинить боль, принялся проникать в Дамблдора. Юноша томно вздохнул, ведь для него это было очень непривычно, но его поражала осторожность Гриндельвальда. Всё заставляло желать большего, его тело полностью покрылось мурашками от столь нового и неизвестного ранее удовольствия. Геллерт начал двигаться в нем, и медленный, бережный темп, которым он начал, постепенно отошёл на задний план, а на смену ему пришёл быстрый, уверенный, немного грубый.
Альбус стал терять реальность, настолько это было волшебно. Их тела двигались в одном ритме, а сердца отбивали одну мелодию. Движения Геллерта заставляли Дамблдора хватать его за плечи, сжимать их до синяков, но юноше это нравилось. Он двигался всё быстрее и быстрее, проникая глубже и всё чаще задевая самую чувствительную точку в теле Альбуса. Одной рукой Гриндельвальд держался за плечо Дамблдора, а второй стал ласкать его член, постанывая и кусая его шею.
Юноши отдались самозабвению и погрузились в океан невиданных ранее ощущений, а когда они достигли пика наслаждения, то ещё долго лежали и обнимали друг друга в абсолютной тишине. Оба понимали, что эта ночь дала начало чему-то новому, невероятному и магическому.
Две души, которым суждено было стать единой, встретились и полюбили друг друга.
— Знаешь, — Геллерт нежно перебирал рыжие пряди возлюбленного, — я и не думал, что это может быть так прекрасно.
— Я тоже, — Альбус зарылся в изгиб шеи Гриндельвальда и вдыхал его аромат.
— Я думал, плотские удовольствия мне неинтересны, чужды. Как оказалось, мне чужды все, кроме тебя. Ты особенный. Это, — Дамблдор не видел, но чувствовал, что Геллерт улыбается, — это ты.
— До встречи с тобой и я думал, что я никогда не буду счастлив, — Альбус говорил совершенно искренне.
— Мы нашли друг друга.
— И теперь всегда будем вместе.
— Несмотря ни на что.
— Даже, если нам будут твердить, что это неправильно или что это отклонение от нормы.
— Знаешь, — Гриндельвальд чмокнул Дамблдора в макушку, — понятие нормы для все своё. У маглов свои принципы и они не должны распространяться на нас. Ни в коем случае. Пусть живут со своими запретами, нас они не должны касаться. Что же касается мира волшебства и магии, Альбус, ты не должен быть таким, как другие. Не обязательно быть таким, как все, не обязательно соответствовать их нормам, мы здесь не для этого. Наше предназначение в другом, meine Liebe*.
— В чём ты видишь своё предназначение, Геллерт? — Альбус приподнял голову и заглянул возлюбленному в глаза. — Наше общее предназначение — изменить мир. А лично твоё?
Гриндельвальд улыбнулся, словно ждал этого вопроса.
— Я здесь для того, чтобы заглянуть в самого себя, в свою душу, в своё «я» и осознать, что я могу быть эпицентром бури и оком урагана.
Что-то в глубине души Альбуса говорило ему, что здесь что-то нет так, что стоит обратить внимание на эти слова, на этот посыл. Однако он лежал с юношей, которого любил больше всего на свете, а летняя ночь была такой прекрасной.
Что же еще ему было нужно для счастья?
Поэтому Альбус ещё раз поцеловал Геллерта в губы и погрузился в сладкий сон.