Примечание
AU: Имир — личная телохранительница Хистории, работающая под прикрытием
Личная королевская охрана, коротко, но официально приложив ладони к груди, оставляет за её спиной двери тронного зала, пока Имир бережно тащит свернутый рулоном лазурный фон и телефон на штативе: кто-то из ассистенток уже принесли туда ещё что-нибудь, верно?
Официально, конечно.
Фон и тоненький штатив-стабилизатор для ходьбы, бейдж да деловитая мина ― вот что служит пропуском мимо хоть и знающей, но всё равно сверлящей взглядами видимой (невидимую, Имир тоже всё равно слышно, Хисторию тоже ведь не обманешь) охраны.
Официально Имир вообще снимает обложку для журнала буквально на рассвете. В это время Хистория вся золотится — что улыбкой, что видом, что волосы ― не отрастила толком, без строгой зализанной прически.
Ещё официальнее время, когда они берутся увидеться: ранним летом тогда ещё Криста узнала, что Имир вообще-то из-за Стен. Ну и конечно же, именно тогда она издала указ о выпуске Альманаха Перемирия с собой на обложке, а Имир ругалась с начальницей по кибербезопасности, требуя списки всех йегеристов без аватарок, хотя невозмутимая смуглая женщина с акцентом хидзуру заявила ей, что всем давно разосланы штрафы и указаны обязательные часы уборки улиц в беднейших кварталах.
Но сейчас Имир подходит к двери, всю в огромных деревьях, лучах солнца и вырезанных ликах совсем непохожих на маленькую неё, агонично-восхищенных девчонок, вслушиваясь в любой звук.
Темновато, но она скользит по натёртым плитам с ковровой дорожки, на которой аккуратно оставляет все свои вещи.
Возле трона белеет лишь пятно, но Имир не вглядывается ― это место, куда она подходила в основном с камерой в руках, теперь и правда кажется почти что священным, почти храмом.
Не томительно-нудным, когда все ждут начала церемонии.
Не красивой картинкой, за которой прячутся змеиные клубки сплетен. Не подвалом, который не так вонял, как тот переулок, из которого тащили Имир, но из которого, как она уже успела понять, несло этим душком тупого и слюнтяйского обожания без капли мозгов, пока она была в своём белом одеянии — одинокая и недосягаемая.
Здесь этим наверное, и буквально не пахнет.
И кажется, не чем-нибудь знакомым.
А храмом.
Одиноким, затерянным, в этой тьме, в которой сохранилась та хваленая святость, которую Имир и поднявшейся тайком от фрейлин Хистории не нужно изображать.
Здесь нет свечей, ненужных слов, посторонних глаз ― только она и та, что похожа на покинутую да позабытую богиню, за которую Имир пришлось себя выдавать.
Закрытые глаза не дают оступиться — чем ближе Имир подходит, тем ближе дыхание у подножия трона.
Теперь-то она понимает, зачем трон: королева этого места снизошла с него к ней. К ней лично.
Вот бы глупо не дëрнуться и не оступиться ― в мудрёных книжках по-рыцарски вроде бы как не замедлять так тяжелеющие от волнения ноги.
Ну же, соберись! Она ждёт!
Имир слышится лязг, хотя нет и не заведено никаких ритуальный мечей ― лишь кинжальчик для крови, с лезвием в три швейных иголки.
Но скажи ей кто подставить под такой что пальцы, что шею ― сделала бы.
Теперь ― точно.
Ведь здесь лишь Хистория и она... она не...
― Ваше Величество, ― она бы наверняка заколола кинжальчиком тех, кто пристрелили за одну незнатность Имир.
... не в Разведке
Но сейчас Имир нужно встать на одно колено и...
Склонять ли голову? Они ведь хотели сделать это, пока никто не помешает. Как-то так, словно никто не оспорит их решения, почти торжественно.
― Открой глаза.
Имир смотрит на белоснежную рубаху Хистории — она знает, когда надевают такие.
Но здесь не изваяния Прародительницы и всё ещё не сбросили бомбы марлийцы.
А значит, Хистория хочет, чтобы она смотрела.
И Имир глядит, чуть щурясь на полосу от света дворцовых фонарей, как начинается их личное священнодейство.
Здесь никто не будет капать ядом с болтливых языков про то, что они сделали не так.
Вот Хистория медленно опускает ногу на ступеньку ― трижды.
Вот босиком встаёт вплотную к Имир и её изученные на ощупь пальцы упираются, едва холодя сквозь ткань, в колени Имир.
Вот осторожно, но часто, до знакомых мурашек, гладит ладони Имир.
Вот оставляет руки Имир замершими, и правда невысоко воздетыми, как в нерешительной молитве.
Вот снимает с шеи цепочку с кольцом, на котором есть сапфиры и бриллианты в виде скрещенных крыльев ― кольцо не только статуса, кольцо их общего прошлого. И ни один фанатичный, шипящий в парламенте, выебистый йегерист
такое роскошное и изящное открыто таскать не будет.
А она...
Хистория сжимает кольцо в ладони, возится с цепочкой, но так и научилась снимать украшения на ощупь, Имир почти готова вскочить и помочь ей, как обычно.
Но...
Они хотели именно церемонию.
Держа кольцо на раскрытой ладони, Хистория поджимает губы, как перед самыми важными словами.
И вот Имир не видит её лица целиком ― лишь краешек рта да маленький отблеск света в глазах.
В выбеленных пятнах света отражается лишь одинокое деревцо, а они всё равно в священной тьме.
И когда Хистория тихо, но четко произносит:
― Согласна ли ты, Имир, служить Её Величеству? Послужишь ли мне, своей королеве?
Имир понимает: вот оно. За этим приходили в темный подвал, поклонялись, шептали самые горькие и перемешанные с мольбами слова о свободе и желания воспрянуть, как раньше.
Она смотрит в лицо не только королеве, не только любимой.
Она смотрит в глаза их общей правде.
И лишь тогда, не прочищая пересохшее горло, отвечает.
— Да! Я буду служить тебе... Криста.
Ведь теперь это имя разрешено произносить только ей.