Антон не спеша идет по тротуару, гордо приподняв подбородок и растянув губы в широкой улыбке. Он периодически краем глаза поглядывает на Сережу, который уже минут пятнадцать рассказывает про тональности и ноты.
Шастуну, если честно, совсем не интересна музыка. Ему бы футбол или КВН обсудить, театр их школьный на крайний случай, но это же Сережа.
Он красиво рассказывает о своем хобби - вокале и фортепиано, вставляя профессиональные словечки, необычные метафоры, и совсем не обращает внимание на Антона, который из музыки знает только "до ре ми фа соль ля си мо-ю но-гу от-со-си", и то не уверен, что такое произведение искусства реально существует, но Сереже об этом не говорит. Тот точно не поймет, да еще и расстроиться может. Все-таки интеллигент.
Но даже просто, не вникая в смысл предложений, слушать Лазарева приятно. У него голос красивый, не зря поет на всех школьных мероприятиях, и речь лаконичная, поставленная, что все учителя нарадоваться не могут такому таланту и харизме, на конкурсы разные типа "Живой классики" зовут, зная, что тот точно не подведет.
Сережа в целом весь идеальный. И красивый до ужаса со своим носом прямым, скулами острыми, загадочным прищуром и белозубой улыбкой. И умный-начитанный-эрудированный, что ни одна олимпиада даже по информатике, ОБЖ и технологии не обходится без его участия и, обязательно, победы.
Слухом и голосом обладает отменным: шесть раз в неделю ходит в музыкальную школу, и даже там парень сумел очаровать всех, включая вахтершу и уборщицу. И вишенкой на торте ложатся его спортивные успехи: в волейбол и теннис играет как бог, впору хоть сейчас на областные соревнования отправлять.
В общем, Антон не мог не растаять, когда в параллельном классе учился такой самородок.
Присматривался долго к Сереже, думал, как же грамотно подкатить и пригласить на свидание, и даже подбирал пару довольно удачных моментов, но так и не мог осмелиться заговорить с Лазаревым. Все упиралось в его страх и неуверенность в себе.
Антон, конечно, не ботан и не стремный гопарь. Он обычный среднестатистический ученик 11 "Б" класса, учащийся на тройки-четверки и играющий в свободное время в футбол. Он не такой популярный как Лазарев, но и не белая ворона. В своем классе обладает каким-то авторитетом и водит дружбу с компанией простых, обычных парней, не стремящихся стать звездами школы.
И тут главное слово - "обычных". Сам он тоже обычный. Самый простой парень, про которого на любой квартирной посиделке с алкоголем и настольными играми или на даче под шашлычок смело можно сказать "своим в доску". Его - это дурацкие шутки, приставка, пиво-чипсы, футбол и посиделки на качелях во дворе Димы.
А Сережа не такой. Он на голову выше. Птица другого полета, бриллиант среди гальки, адидас среди абибасов, сырок "Б.Ю. Александров" среди красной цены, как угодно, от этого суть не меняется. Он слишком хорош. Не только для Антона и этой школы в целом, а для всего мира.
И сейчас это совершенство идет рядом, лепечет что-то на своем, а у Антона лицо от гордости за себя чуть ли не трескается. Он же все-таки доказал себе (и всей параллели), что даже обычный парень, как он, может пригласить идеального Сережу Лазарева, гордость школы, на свидание. И даже получить положительный ответ!
И тут уже все равно, что Сережа рассказывает, какой смысл вкладывает в слова, какие метафоры использует. Главное то, что он рассказывает это именно Антону. Антону и никому больше. Тратит свое время, свои силы и запас энергии именно на него.
Антону расплакаться хочется от счастья, ведь он мечтал об этом около года точно и даже представить не мог, что когда-нибудь это воплотится в жизни, но это произошло.
Сережа идет на расстоянии вытянутой руки, рядышком. Теребит лямку рюкзака, набитого учебниками. Идет на их первое свидание. И самое лучшее - Антон идет с самым прекрасным человеком на то свидание, о котором мечтал много лет. Он ведет ничего не знающего Сережу в икею. Валяться на кроватях, смеяться и обсуждать всякие глупости.
Антон, еще будучи мелким пацаненком, приходя с мамой в икею за постельным бельем или торшером, видел, как взрослые парни и девушки валялись на самых крутых кроватях, какие только можно представить, и он сам невольно захотел когда-нибудь так же.
Но одному не хотелось, а валяться на икеевской кровати с Макаром или Димкой стремно. Они лучше в плойку поиграют у Илюхи дома, чем будут обжиматься (а ведь какие валяния на кровати в икее без объятий) у всех на виду.
Поэтому Антон невольно решил оставить свою мечту для какого-нибудь особенного момента и такого же особенного человека.
И он настал.
В голове Антона Лазарев улыбается во все тридцать два, лежа рядом с Шастуном, пока мимо проходят сотни незнакомцев, и смотрит только на него светящимся взглядом. И теперь Антону очень хочется прожить этот момент в реальности, сделать для Сережи самое лучшее свидание, чтоб потом они каждую неделю ходили валяться на кроватях вместе, считая икею своим местом силы. Самым любимым и родным. Самым лучшим.
Антон поворачивает голову вправо и видит за деревьями шаурмечную, в которую очень хочется зайти. Все-таки у них только закончился последний урок, дома никто не был и не ел, соответственно, с обеда, который был два с половиной часа назад, а времени на переодевания и перекусы у них нет - Сереже через полтора часа нужно быть у репетитора по английскому языку.
И Шастуна осеняет. Нужно накормить Сережу вкусной шаурмой, ведь путь к сердцу мужчины лежит именно через желудок. Черт, даже паблики для девушек иногда бывают полезны.
Он, окрыленный, оставляет Лазарева на скамейке под раскидистым кленом, а сам летит на крыльях любви в шаурмечную, двери которой приветливо открыты для всех желающих двадцать четыре на семь.
Он не знает, какое мясо предпочитает Сережа, но берет две со свининой, как любит он сам, и хватает в придачу две полулитровых колы с трубочками, считая это лучшим дополнением к их свиданию. Ведь все любят шаурму и колу. Как иначе-то.
Но все сразу идет не так.
Антон, улыбающийся во все тридцать два, подходит к Сереже и протягивает ему прозрачный красный пакетик с шаурмой и бутылкой, а сам открывает свою, ароматную и горячую, свежую, кусает и мычит от удовольствия. Пища богов, не иначе.
Но Лазарев смотрит на угощение с недоверием и пренебрежением. Двумя пальцами осторожно отодвигает бумагу, в которую завернуто лакомство, нюхает и осторожно откусывает небольшой кусочек, выплевывая его после на тротуар.
Антон смотрит с непониманием. По венам потихоньку растекается грусть и обида, ведь он старался, а Сережа так показушно выплевывает лакомство, купленное специально для него. Хочется спросить почему и за что, уточнить, может быть Сережа просто обжег губы и язык, мало ли он совсем не может есть горячее, или у него аллергия на помидоры или капусту.
И Антон начинает натурально загоняться. Уже хочет начать слезно извиняться и выяснять, что же он сделал не так, но этого не требуется, Лазарев начинает сам:
- Ты серьезно такое ешь? - так пренебрежительно, с отвращением.
Антон лишь кивает, не понимая в чем предъява и нужно ли вообще отвечать на данный вопрос. Да, он ест. Прям сейчас прожевывает большой кусок, который откусил прям перед тем, как Лазарев скорчил лицо, и собирается, кстати, кусать еще раз. И еще. И ему вполне нравится вкус шаурмы. Даже не так. Ему очень нравится вкус. Нежное мясо, свежие огурцы и помидоры, хрустящая капуста и вкусный соус, который даже не кетчунез, поджаренный лаваш. И он никак не понимает, в чем тут, блин, проблема.
- Как ты вообще можешь это есть, - кривится еще сильнее, бросая открытую шаурму в пакет, - еще и колу притащил, господи, - Сережа раздраженно закатывает глаза и выбрасывает пакет в мусорку.
Антон в ужасе, Антон в гневе, Антон в печали. Он же старался, хотел накормить и напоить, специально покупал то, что любит нежной любовью, причем на свои личные сбережения, сэкономленные благодаря тому, что пару недель домой ходил пешком, а не на автобусе.
А Сережа так демонстративно и нагло выкинул это в урну, даже не объяснив ничего самому Шастуну. Ну не пьет он колу, так отдал бы Антону бутылку, зачем выкидывать ее полную, еще закрытую. А из-за шаурмы хочется вообще заскулить.
- Сереж, зачем? - судорожно, хрипло, моляще.
Антон хочет услышать что-то, что сразу расставило бы все на свои места. Оправдало Сережин поступок по всем фронтам. Ведь сейчас уверенность в идеальности Лазарева пошатнулась. Антон, если б захотел, мог бы назвать около пяти отрицательных черт человека, поступившего так в данной ситуации. Но сейчас ему хочется услышать что-то одно, что бы смогло оправдать. Все, что угодно.
Он готов поверить даже в самые глупые и невозможные теории. В пакете был кузнечик, который напугал Лазарева, но парень не показал страха, ибо он сильный и независимый? Без проблем. У него непереносимость заботы? Окей, Сереж, как скажешь. Эта кола заброшена на землю инопланетянами и имеет компоненты, заставляющие человека деградировать? Хорошо. Ведь разочаровываться в Лазареве не хочется. Он же такой прекрасный, такой возвышенный и чарующий.
Но самому Лазареву, кажется, плевать на мнение других и свою идеальность в чужих глазах.
- Ты вообще знаешь, сколько в кока-коле химии? - Сережа смотрит на Шастуна, как на говно. А Антон и ощущает себя им, тепленьким, свеженьким и максимально вонючим, - а шаурма.., - снова закатывает глаза и складывает руки на груди, - ты вообще слышал про правильное питание?
Антон лишь глазками хлопает и не понимает, какого черта. Сережа никогда не отказывался от колбасы или пирожков, которые тоже не относятся к правильному питанию ни на грамм, в школьной столовой. Шастун-то знает, сам периодически наблюдал за ним во время обедов. А сейчас воротит нос от вкусной еды, купленной Антоном, прикрываясь правальным питанием. Это уже бред какой-то.
- Мясо же жирное, кошмар, - продолжает отчитывать, распаляясь все сильнее, - а сколько там майонеза, это отвратительно.
- Ну, вкусно же, - Антон старается хоть как-то отстоять свою шаурму, которая не сделала ничего плохого, чтоб сейчас на нее так агрессивно реагировали, - да и ты, если не хотел есть сам, мог бы отдать какой-нибудь собачке, - осторожно, практически шепчет, опуская глаза.
Понимает, что и сам не сделал ничего плохого, но все равно тушуется как пятилетний ребенок, разбивший случайно кружку. Вроде и не хотел, но стыдно - жуть.
- Этой блохастой дворняге? - вскрикивает, размахивая руками, - ага, сейчас, еще я буду собак их сородичами кормить.
- Это свинина, - вскидывается Антон.
- Я так не думаю, - ухмыляется Сережа, а потом отворачивается, - пошли уже, куда хотел, - и, развернувшись, идёт вперед.
Антон идет следом. Есть после такого разговора уже и не хочется, но он продолжает, лишь бы показать Сереже, что шаурма не достойна таких плохих, неприятных слов в свой адрес. Поэтому он откусывает сразу большие куски, прожевывая их долго и тщательно, иногда мычит от удовольствия и облизывает пальцы, по которым течет соус.
Лазарев не смотрит на него и ничего не рассказывает, лишь идет вперед, приподняв подбородок, и глядит на всех свысока. А Шастун смотрит на его макушку и думает, как такой, на первый взгляд, идеальный человек, мог оказаться таким гнилым внутри.
У него же есть все, что только нужно: обожание учителей, родителей и сверстников, отличные оценки, куча грамот, авторитет и толпа поклонниц и поклонников. Принимай всю похвалу и радуйся жизни, раз тебе так повезло. Но нет же. Нужно обязательно быть зазвездившимся дерьмом.
Ему же так много позитива, добра и внимания дарят каждый день, так много комплиментов делают и приносят каких-то безделушек типа браслетов и шоколадок. Ему бы отражать все это, дарить окружающим искренние улыбки, возвращать все то тепло, которое преподносят ему на блюдечке с золотой каемочкой.
А он нос воротит от всех и вся, смотрит с превосходством и людьми играет. Как же Антон мог клюнуть на эту красивую обертку, даже не задумываясь о том, что внутри. Он думал, там наивкуснейшая тортимилка, под стать оберточке, а на самом деле внутри - обычная ириска, об которую зубы можно сломать без особых усилий.
Но ничего уже не поделаешь. Раз позвал на свидание, так нужно с гордостью довести его до конца, плюнув на свои обиды и разочарования. Все-таки там, впереди, мягкие кровати икеи, поваляться на которых он мечтает уже многие годы. Только они сейчас заставляют Антона улыбнуться и почти вприпрыжку пойти дальше, выкинув обертку и уже пустую бутылку.
Вряд ли Сережа захочет повторить такое провальное свидание, а провести еще минут сорок в его компании - не проблема. Тем более Шастун понимает, что еще увидел не все, что хотел. Антону хочется увидеть, как Лазарев улыбается искренне и смеется, бесится. Интересно, умеет ли он это делать вообще. Ведь Антон, наконец-то задумавшись, понимает, что не видел этого ни разу.
Сережа всегда надменный, холодный, с гордо поднятым подбородком. Глядит на всех свысока, глаза закатывает и выглядит обычно серьезнее всех министров вместе взятых. Антон понимает, что вряд ли сейчас, оказавшись в немного других условиях, Сережа резко станет другим человеком. Веселым, простым, легким в общении. Кому не дано, тому не дано.
Поэтому Антон уже особо ни на что не надеется. Как минимум он понимает, что дальше им с Лазаревым не по пути. Лишь бы сейчас поваляться хорошо, посмеяться, сбить все покрывала, а потом судорожно возвратить их на место, будто и не сминал никто. Лишь бы не разочароваться в самой икее, ее кроватях. Лишь бы ожидания совпали с реальностью.
Антон, весь окрыленный, счастливый, вваливается в тц через крутящуюся дверь, пока его спутник заходит через обычную, служебную, и глядит по сторонам, выцепляя взглядом яркие вывески и улыбающихся людей. Ему и самому хочется осветить этот мир в лице тц, чтоб стало еще ярче, красочнее и праздничней.
Лазарев же рядом не излучает никакого позитива. Наоборот, хмурится, губы поджимает, по сторонам смотрит с недовольством, провожает счастливого маленького пацаненка, бегущего с мороженым в руке, осуждающим взглядом, но Антон не обращает внимания на это.
Думать о плохом, когда на горизонте маячит целая куча разнообразных кроватей: от обычных до космических и сказочных, совсем не хочется. А про прошлую ссору, у шаурмечной, он уже забыл, не желая лишний раз грузиться и портить себе настроение.
Лазареву-то, наверное, все равно, что было и что чувствует сам Антон по тому или иному поводу, грустит он или радуется, напрягается или расслабляется. Самочувствие Антона волнует только самого Антона. Поэтому, прожевывая последний кусочек шаурмы, он принял решение, забить на ситуацию и просто радоваться жизни, не обращая внимание на вредность Сережи. Может быть тот просто стрессанул, перенервничал, а сам и не хотел грубить. Все же возможно.
Оправдывать его просто так не хочется, но и клеймить из-за недопонимания - тоже. Антон решает просто не думать и не разбирать ситуацию по полочкам. Хоть нервных клеток сэкономит. А дальше уже и так станет понятно, кто такой Сережа и с чем его едят.
Антон заскакивает в икею, будто ребенок малый, хотя он себя им и ощущает. Сразу же, схватив недовольного Сережу за рукав куртки, ведет его в отдел с кроватями, который он мог найти, кажется, даже с закрытыми глазами, поэтому времени уходит совсем немного.
Лазарев несколько раз порывается что-то сказать, но не успевает, ведь Антон летит вперед, чуть ли не сшибая случайных прохожих, и даже не обращает внимание на своего спутника, который потихоньку начинает закипать от негодования.
Знакомая кровать - влажная мечта Антона с четырех лет до семнадцати (он уверен, что будет мечтать о ней и в тридцать два) - находится моментально, и он с размаху летит на нее спиной, забавно пружиня на ортопедическом матрасе, заранее стянув куртку и кинув ее на стул. Благо успевает отцепиться от рукава Сережи, а то кубарем бы полетели и переломали себе все руки.
Антон всегда мечтал полежать именно на ней (хотя бы просто полежать, в идеале - купить). Ощутить упругость матраса под телом, провести рукой по изголовью и бортикам, выполненным как лобовое стекло и дверцы кабриолета, включить неяркую подсветку, со стороны напоминающую фары. И обязательно сфоткаться с солнечными очками на носу и в школьной форме, будто он богач, катающийся по городу на своей красной красотке. И очень хотелось все это провернуть с кем-то.
С кем-то, кто мог бы на фотке сесть рядом и сделать вид, будто Антон такой классный водитель, с которым кататься одно удовольствие, мог бы потом выключить подсветку, чтоб Шастун лишний раз не вставал с кровати, мог лечь рядом, слегка приобняв, перекинув руку через торс Антона, и рассказывать какие-нибудь глупости понятные только им двоим.
И сейчас Антон одновременно так близко и так далеко от всего этого. Вроде бы рядом есть Сережа… но он вряд ли станет заглядывать Антону в рот на фотке. Рассказывать он будет не глупости, а что-то о музыке или биологии, что даже Антону будет не понятно, да и обниматься он вряд ли станет. Недотрога еще та…
- Тебе пять, что ли? - недовольный голос этого самого Лазарева режет слух и заставляет Антона поморщиться. Он только почувствовал умиротворение и счастье, а этот кадр решил нарушить его душевное равновесие, которого и так сложно достичь находясь рядом с Лазаревым. А тот и его, такое шаткое и непродолжительное, решил убить к чертям.
Антон не знает, что на это ответить. Он и предъявы-то опять не понимает. Дать пять подушек? Пять минут? Или вообще отбить пять ладошкой? Ощущение, будто они на разных языках говорят. Иначе как объяснить эти Антоновы затупы и вечное недовольство Сережи…
- Ты это называешь свиданием? - продолжает разглагольствовать Лазарев, - офигеть, свидание. Мог бы сразу домой в постель потащить, почему бы и нет!
- Сереж, что не так? - Антон пока еще спокоен. Да, в груди потихоньку зарождается злость, но внешне он - кремень. - Что не так? - шумно вздыхает, раздувая ноздри,
- Ты серьезно? - он уже по настоящему кричит, не обращая внимание на проходящих мимо зевак.
Даже Антон уже не глядит по сторонам, сконцентрировавшись лишь на Лазареве. Ссориться при посторонних, конечно, очень стремно, но это уже не имеет значения. Сережа уже злой, кричащий, Антон уже раздражен. Им некуда идти и негде прятаться.
- Да, я серьезно.
- Я бы мог сейчас "Тихий Дон" перечитывать, но вместо этого как последний придурок пошел с тобой! - чуть сбавляет тон, - господи, чем я думал вообще.
- Что тебя не устраивает? - настаивает Антон на своем, все еще сидя на постели.
Она мягенькая, уютная, так и манит упасть на нее полностью, плюнув на все, но Антон героически терпит.
- Кто вообще приходит в икею полежать на кровати? Своей что ли нет? Еще и зовет это гордым словом "Свидание", смешно, да и только.
- Причем тут своя? Я захотел поваляться на мягких крутых кроватях с тобой, побеситься, повеселиться. Я не понимаю, где ты нашел проблему, - уже слегка порыкивая, проговаривает Антон.
- А с чего ты взял, что у меня есть время и желание заниматься такими детскими глупостями? - хмыкает Сережа.
Закончив последнюю фразу, Лазарев разворачивается и, не оборачиваясь, уходит прочь. Антон глядит ему в след, пока тот не скрывается за поворотом, и опускается спиной на матрас, закрывая глаза локтем правой руки, а левой сжимает плед, агрессивно комкая его в руке.
Он не понимает, как вообще мог думать, что Сережа сможет составить ему компанию. Они же совсем разные, полярные прям, максимально несовместимые. Говорят, противоположности притягиваются, но не в этом случае. Они настолько противоположны, что поговорить толком не могут. Это либо односторонний рассказ о чем-то непонятном, либо ругань и обвинения.
Но Антон, как минимум, попытался. Хотя теперь определенно жалеет, что вообще осмелился на этот шаг. Даже, скорее, жалеет, что когда-то обратил внимание на этого дурацкого зазвездившегося Лазарева. Не было бы симпатии - не было бы проблем, с которыми он столкнулся.
А главное, чтоб все встало на свои места, стоило лишь узнать его получше, провести полчаса с ним наедине, поговорить с глаза на глаз. Сразу все стало намного понятнее и грустнее. Все-таки он слишком много времени потратил на чувства к Лазареву. Даже обидно.
Сейчас ему не больно, не грустно и не стыдно. Шастуну не хочется выпрыгнуть из окна, застрять в лифте, который потом упадет в шахту, или напиться кофе до смерти в лучших традициях импульсивных подростков. Он в норме. Ему лишь слегка обидно, что он потратил столько времени и за идеальной оберткой за год не разглядел просроченную конфету.
Ну и печально, что его мечта все еще остается мечтой. Из-за этого, наверное, останется даже больший осадок, чем из-за ухода Лазарева. Да, он лежит на идеальной кровати, но он один. Без объятий, без разговоров, смеха и дурачества. И сейчас нахождение на кровати в икее обесценивается. Все-таки он никогда не хотел проживать этот момент в одиночестве. И до сих пор не хочет. Даже чертов Лазарев не отбил желание провести свидание здесь, в икее. Господи, как сложно. Лучше бы Макара позвал. Тот хоть большой и теплый, как медведь, смог бы задушить в объятьях.
И Антон лежит. Думает о ситуации, анализирует свои чувства и желания, сжимая крепко плед и подумывая минут через пять отправиться домой. От размышлений его отрывает только прогнувшийся матрас, оповещающий о возвращении нежеланного собеседника.
- Что еще скажешь? Может, я отвлек тебя от подготовки к олимпиаде по черчению? - равнодушно спрашивает Антон, чувствуя новую волну раздражения.
Лазарев ведь не может вернуться просто так. Дальше обязательно должны последовать страдальческие речи, главным смыслом которых будет то, что Антон - мудак, который думает только о себе и обесценивает чужие дела.
- Я туда вроде не собирался, - неуверенно говорит совсем другой человек, не Лазарев.
Глаза резко распахиваются сами, а корпус приподнимается, поддерживаемый локтями, опирающимися о матрас, пока Антон пытается понять, что произошло. Он внимательно наблюдает за Арсением, одноклассником Лазарева, сидящим на краешке кровати, неудобно перекинув ноги, согнутые в коленях, через бортик, теребящим единственное кольцо и смущенно смотрящим куда-то вниз, на свои колени.
Антону удается разглядеть даже покрасневшую щеку, которая видна ему. Благо Арсений сел где-то в районе Антоновых ног, хоть его профиль получается разглядеть неплохо. Шастун смотрит с сомнением, подбородок слегка приподнимает, безмолвно задавая вопрос, надеется, что Арсений краем глаза заметит его движение.
Сейчас Антон в шоке и вообще не знает, чего ожидать. Арсения он знает только потому, что тот периодически обедает за одним столом с Сережей и играет в школьном театре, на постановки которого Антон иногда ходит. Они даже не общались-то никогда.
Неужели хочет посмеяться и наехать за то, что Шастун придумал такое ужасное времяпровождение для Сережи. Такого удара Антон не переживет. На Лазарева-то пофиг. Он немного позлится, а потом с головой уйдет в изучение английского языка у репетитора и забьет на нерадивого парня из параллели, даже забыв его имя. Пострадать может только его самолюбие, и то слегка, не критично.
Антону же хуже. Он целый год маялся, наблюдал за Лазаревым, мечтал провести с ним время, ходил на все школьные мероприятия, зная, что там обязательно будет выступать его предмет воздыхания. И все для чего? Чтоб в один ужасный день узнать, что тот нифига не самородок и алмаз. Просто мальчик с золотой ложкой в жопе, зазвездившийся наглый мальчик.
Антону тошно от своей антипроницательности. А ведь Димка говорил ему не водиться с Лазаревым, ибо у того гранитный камушек в груди. Надо будет Позову шоколадку что ли купить.
Арсений что-то говорит, но Антон не слышит, опять задумавшись о насущном, поэтому ему приходится сконцентрироваться на голубоглазом и выдавить позорное "что?". Он лишь надеется, что там не было обвинений и наездов. Он и сам себя сгрызть изнутри может, не хочет, чтоб это делал кто-то другой. Особенно практически незнакомый парень, судящий об Антоне лишь по отношению к Лазареву.
- Я слышал вашу ссору, - осторожно начинает Попов, подняв глаза от коленок, - и если ты не против, могу предложить свою кандидатуру, - короткая пауза, - Ну, вместо Лазарева.
Антон опять не понимает, что происходит и откуда тут вообще взялся этот Арсений. У Шастуна сегодня в целом проблемы с головой.
Никто кроме самого Антона не знал, куда они пойдут, поэтому Лазарев точно не мог попросить кого-то из знакомых прийти и послушать их разговор, посмотреть на Антонов позор. А значит, что Арсений сам каким-то неведомым образом попал в икею, к этой чертовой кровати. Антон не понимает, как, но очень хочет в этом разобраться.
- Если ты не собираешься издеваться, то не против, - Антон пытается улыбнуться, но выходит как-то напряженно, испуганно. Он все еще переживает. Мотивы Арсения все еще непонятны.
- Конечно не собираюсь, ты чего! - Арсений и сам, кажется, пугается, услышав такое заявление от Антона, голос слегка повышает и головой машет в разные стороны, - просто, ну, побесимся, - сдувается так же быстро, как и вспыхнул огнем, сразу каким-то крохотным, неловким становится, - могу самую мягкую кровать показать, если хочешь, я тут часто бываю.
Шастун успокаивается. Арсений не выглядит, как человек, желающий сначала втереться в доверие, а потом напасть на него со спины, когда тот будет ожидать чего-то подобного меньше всего. Он как котеночек. Глаза жмурит, слова тщательно подбирает, вставляет эти неловкие "ну" и смотрит с ничем не прикрытой надеждой.
Антон ловит очередной смущенный взгляд и, улыбнувшись, отодвигается к краю полутораспальной кровати, хлопая рядом с собой ладонью, безмолвно предлагая Арсению лечь рядом. Ждет, пока тот пластом уляжется, прижавшись плечом к плечу (все-таки кровать не такая уж и широкая, чтоб можно было разлечься по разным углам), поворачивает голову и глядит на симпатичное лицо в профиль, ловит искреннюю улыбку и сам растягивает губы еще шире.
- А ты как здесь? - не думая, задает совершенно тупой вопрос и только потом понимает, как же он непонятно прозвучал. Как здесь что? Поживаешь? Оказался? Черт, как же глупо.
- Я тут часто бываю, - повторяется, видимо переживает, - и залез в шкаф, чтоб напугать кого-нибудь.
Антон смотрит с сомнением и весельем одновременно. Переворачивается на бок, чтоб удобнее было наблюдать за эмоциями Попова и подкладывает руку под щеку. Арсений, кажется, чувствует Антоново веселье и краснеет щеками еще сильнее.
- Просто эта кровать довольно популярна, тут часто бывают дети и подростки, - незамедлительно продолжает, пытается оправдаться.
Хотя Антону оправдания и не нужны, ведь он не осуждает. Ну, хотел напугать, и что. Это, наоборот, похвально. Парень не строит из себя серьезного взрослого, а делает то, что хочет, даже если это какое-то глупое детское (как бы точно сказал Лазарев) желание.
- Я не удивлен, всегда мечтал о такой, - перебивает Антон и прикусывает язык, но Арсений и не злится. Он улыбается нежно-нежно, глаза светящиеся прикрывает.
- Я тоже, - практически шепчет, - так вот, - снова говорит обычным тоном, а Антона мурашит от смены тембра, - спрятался в шкафу, ждал кого-нибудь, тут вы пришли. Только хотел выскочить, а Лазарев возмущаться начал. Ну и пугать уже не хотелось. Ты грустным выглядел.
Антон вздыхает и молчит, не знает, что сказать на это. Все и так предельно ясно. Мысли мечутся от Арсения, прячущегося в шкафу и пугающего людей в икее, до Попова, ставшего свидетелем драмы и захотевшего поддержать Антона, провести с ним время. Его умиляют оба Арсения.
- Спасибо, - Шастун и не знает, за что именно. То ли за нежелание пугать его в такой момент, то ли за то, что компанию составил, то ли за улыбку искреннюю и неподдельные эмоции. Ему все это точно было необходимо после общения с холодным Лазаревым.
Арсений кивает, мол "не за что", и тоже переворачивается на бок, ложась своим лицом к Антонову, смотрит пристально прямо в глаза, а Шастун наслаждается их глубиной и живостью. Они не кажутся холодными ледышками. Они - живой, бушующий бескрайний океан, в котором плещется доброта и счастье.
Лежат молча, разглядывают друг друга, будто видят первый раз. Шастуну был необходим этот момент спокойствия. Он выдохся за минут сорок-пятьдесят, проведенных рядом с Лазаревым. Тот энергетический вампир, не иначе. Но зато сейчас Антону намного лучше. Ему спокойнее и легче на душе, теплее.
Антону в голову приходит одна идея и для ее осуществления он переворачивается на спину. Снова взглянув на Арсения, видит непонимание и легкую печаль в глубине глаз, которые придают ему решительности.
- Вроде бы на кроватях в икее обычно обнимаются… по крайней мере, я бы хотел, - произносит осторожно, смотрит пристально, пытаясь заметить смену эмоций. И замечает. Шок, недоверие, нежность и счастье. Арсений, как открытая книга, человек - эмоция. Антону так нравится за ним наблюдать, - иди сюда.
Приподнимает одну руку, благодаря чему Арсений сразу же кладет голову на его грудь, перекидывает руку через торс, ногу кладет на Антонову, слегка переплетая их. Антон и сам обнимает его, прижимает к себе теснее, вдыхает концентрированный запах смородинового шампуня и прикрывает глаза от удовольствия.
Арсений теплый очень, податливый, трется о плечо виском и пыхтит как паровоз, чуть ли не мурлыча. Антону очень уютно в этих объятьях, именно с этим человеком. И он даже благодарен Лазареву слегка, ведь если б тот не ушел, то Антон бы не лежал сейчас с Арсением, не обнимал его крепко, поглаживая рукой по плечу, периодически чувствуя стайки мурашек, пробегающие по чужой спине. Сейчас он чувствует правильность. Будто так и должно быть всегда. И ему это очень нравится.
- Ты знаешь, что в среднем каждый день на этой кровати валяется около семидесяти человек? - почти шепотом спрашивает Арсений, приятно дыша на Антонову ключицу скрытую лишь тонкой рубашкой.
Антон хихикает и отрицательно машет головой. Он никогда не задумывался об этом. Знал, что люди лежат периодически, но чтоб так много - нет.
- А ты считал?
- Да, - смущенно выдыхает.
Шастун приподнимает Арсеньев подбородок рукой и пристально смотрит в глаза, пытаясь отыскать там намек на шутку, но видит лишь легкое напряжение и надежду. На что - неизвестно. Антон подбородок слегка приподнимает несколько раз, безмолвно прося продолжить.
- Я летом целую неделю провел на соседней кровати, отходя лишь в туалет и перекусить. У меня было исследование, - смеется громко, рассказывая о своих приключениях.
Антон и сам смеется, умиляясь этой непосредственности. Господи, ну как человеку может прийти в голову такая странная идея. Зачем вообще кому-то делать статистику посещения определенной кровати в икее. Арсений невероятен.
- Зато я смог посчитать количество людей, а потом вывести среднее значение, - говорит с гордостью, улыбаясь, - получилось семьдесят.
- Не кровать, а проходной двор, - смеются оба.
Антон прижимает его к себе еще крепче, пальцы другой руки в волосы вплетает, перебирая пряди, дышит в макушку. Он и мечтать не мог о таком уютном времяпровождении. Кажется, будто они общаются близко уже тысячу лет, не меньше. Им и говорить не нужно, чтоб чувствовать себя умиротворенно и хорошо, правильно.
Они лежат еще около получаса, прерываясь на редкие фразы и смешки, то теснее прижимаясь друг к другу, то полностью расслабляясь. Антон гладит лениво, неспешно, иногда чуть сильнее надавливая и заставляя Арсения тем самым немного выгибаться, иногда касаясь практически невесомо, ловя табуны мурашек на чужой коже.
Арсений немного привстает и кусает Антона за нос, прям там, где у него расположилась крохотная родинка, а потом ложится обратно, утыкаясь носом в шею. Дышит глубоко, жарко. А Антон, чтоб отомстить, находит рукой ребра и щекочет, второй рукой держа Арсения крепко, чтоб не вырвался. Попов смеется громко, заливисто, пытаясь отпихнуть Антона, но в процессе сам чуть ли не заваливается на парня сверху, прижимаясь всем телом. А Шастун, дабы облегчить себе жизнь, опрокидывает Арсения на постель и садится на его бедра, руки его над головой своей одной сжимая, а второй щекоча ребра и подмышки.
- Антон, - на выдохе, тихо, прерываясь на смех, - хватит.
А парень не перестает. Ему нравится водить руками по стройным бокам и видной талии, пересчитывать ребра, нравится вызывать такую яркую, неподдельную реакцию, смотреть на раскрасневшегося Арсения, его закатанные глаза и широко открытый в очередном приступе смеха рот. Да и вообще извивающийся Арсений - это красиво.
Он очень плавный, грациозный. Даже сейчас он не дергается судорожно, как бы это делал сам Антон, а прогибается очень красиво, завораживающе. Он бы мог смотреть вечность на такого Арсения, но быстро выдыхается, ведь крепко держать сопротивляющееся тело и параллельно настойчиво щекотать его - не самое легкое дело.
Антон останавливается, но с бедер не слезает и руки не отпускает, свою ладонь кладет на чужой бок, чувствуя тяжелое дыхание. Сам дышит загнанно, смотрит на раскрасневшегося, ерзающего Арсения, в глазах которого плещется смятение и смущение. Антону хочется еще и чмокнуть Попова в нос-кнопку, но он сдерживает себя и слезает, ложась рядом на бок и кладя руку на чужой живот, плавно поглаживает, носом утыкается в макушку, наслаждаясь приятным ароматом.
- Как думаешь, насколько сильно меня завтра засмеют из-за Лазарева? - негромко спрашивает Антон.
- Думаю, сильно, это ж Лазарев, - хмыкает Арсений, кладя свою ладонь на Антонову, поглаживает.
- Он, наверное, уже пост в какую-нибудь подслушку кинул, лишь бы побольше людей узнало, - на самом деле, Антону не грустно и не тревожно от этого. Только если совсем немного. Даже если и узнала практически вся школа, то люди поговорят об этом немного и забудут сразу, найдя более интересную тему. Ничего в этом критичного нет.
- Я бы даже не удивился, он бы мог так сделать, кажется, - спокойно так, тихонько, - тебя это сильно напрягает?
- Да нет, пофиг вообще, - уверенно проговаривает Антон и улыбается, чмокает Арсения в макушку.
Арсений сразу будто успокаивается и расслабляется, глаза прикрывает и дышит размеренно, все еще нежно гладя Антонову руку. А Шастун не понимает, как они так быстро достигли такого уровня комфорта, позавидовать которому могут даже женатые пары. Ему еще ни с кем не было так уютно, хорошо и тепло.
- Так что, хочешь покажу самую мягкую кровать?
- Хочу.
***
Антон спешит. Он идет по школьному коридору, выкрашенному в вырвиглазный оранжевый, и задевает некоторых людей плечом, просто не замечая, кто идет навстречу. Так сзади остается и Лазарев, остановившийся и провожающий Антона напряженным и непонимающим взглядом.
А Шастуну все равно и на него, и на других школьников, и на вчерашнюю ситуацию. Он взглядом находит знакомую фигуру и спешит к ней. Доходит до подоконника, на котором сидит Арсений, залипающий в телефоне, и приваливается к его боку, приобнимает. Попов гаджет сразу убирает в карман и уже сам обнимает Антона одной рукой, трется о плечо щекой.
- Что произошло? - нетерпеливо спрашивает Шастун, стуча пальцем по подоконнику.
- Ты о чем? - мурлычет Арсений, не отрываясь от чужого тела.
- Ко мне сегодня пол параллели подошло с похвалой, - поясняет Антон, - но никто так и не объяснил, что я сделал.
- Ааа, - понятливо тянет, - так все подумали, что ты просто решил проучить Лазарева, посмеяться.
- Почему? - все еще с непониманием.
- Да вчера кто-то видел, как мы обжимались, - довольно, нежно, счастливо, - вот и решили, что это все было специально.
- Ого, - Антон в шоке от новостей.
Вчера он целый вечер просидел, думая, как же ему отвечать на будущие подколы знакомых, которые обязательно должны были быть, на счет несостоявшегося свидания с Лазаревым. А в результате он слышит лишь кучу "красавчик", "молодец", "уважаю" и даже "спасибо", не понятно как затесавшееся в этот ряд.
Все одноклассники с самого утра какие-то слишком оживленные, громкие и счастливые. Шушукаются, смеются заливисто, радуются. Антон даже гуглит, может про праздник какой-то забыл, но интернет не выдает ничего важного.
Дима смеется, кажется, громче всех. Особенно когда Антон шепотом говорит, что благодаря отказу Лазарева он замечательно провел время с прекрасным человеком, с которым ни в какой другой ситуации он бы точно не сблизился. И который, кажется, даже понравился Антону. Как минимум, Шастун понимает, что хочет еще не один день провести вместе с Арсением, рядом, в обнимку.
Хочет касаться, слушать заливистый смех, смотреть на яркую улыбку, прижимать к себе теснее и наблюдать за активной мимикой. Хочет слушать всякие интересные факты, шептать всякие глупости на ухо и целовать в макушку. Поэтому…
- Пойдешь со мной на свидание в икею сегодня? - немного смущенно, но счастливо.
Знает, что Арсений скажет…
- Пойду.
Невероятно нежно, очень понравилось!