Я не был в родных местах, с тех пор как пятнадцатилетним пацаном сбежал из дома. Не то чтобы наша семья была какой-нибудь там неблагополучной, но оставаться в ней мне не хотелось с самого детства. Это была обеспеченная семья, где у каждого ребёнка своя комната, куча игрушек, но нет родителей и семейного тепла. Так что я ничего не потерял, сбежав из дома. Ну, не считая денег на карманные расходы. Но оказалось, что можно жить и с минимальными затратами: мир не без добрых людей, а на крайний случай есть и помойка. Последним я пользовался, лишь когда других вариантов не оставалось. За эти два с половиной года я побывал в разных концах страны, добираясь в основном попутками, реже — зайцем в товарных вагонах.
С одного из поездов меня ссадили, и я оказался чёрт знает где — посреди бесконечных полей с подсолнухами и кукурузой, прорезанных асфальтированными дорогами и вышками с проводами. Им конца-краю нет! И над всем этим шуршащим царством синело небо, такое же бесконечное. Я повертел головой, соображая, в какую сторону мне лучше отправиться, чтобы добраться до какой-нибудь фермы. Это оказалось не так-то просто сделать: кукуруза уже вытянулась в человеческий рост высотой. Так что я просто побрёл наугад, раздвигая руками хрустящие побеги. Я очень надеялся, что ферма найдётся, потому что я уже несколько дней ничего не ел, а кукуруза здесь была ещё совсем зелёная и совершенно несъедобная. Сложно сказать, прошёл я километр напрямик или кружил, плутая среди кукурузы, но заночевать пришлось прямо посреди поля, подтолкнув под голову потрёпанный рюкзак. Шелестящие стебли вокруг пугали, хотя трусом я никогда не был.
Во сне мне слышался собачий лай, перекликающиеся голоса и прочая ересь. В неспокойном месте и сны были неспокойные. Проснулся я, оттого что меня обслюнявили. Я замахал руками, полагая, что мне это снится, — вокруг прыгала беспородная псина, тыкалась в меня холодным носом и лаяла.
— Пошла отсюда… — пробормотал я спросонья, потом проснулся окончательно и поспешно посвистел, призывая собаку обратно.
Значит, поблизости люди! Собака не обиделась — стояла возле меня и вертела хвостом, улыбаясь во весь свой рот. Я потрепал псину по загривку, наугад называя её самыми распространёнными кличками, и спросил:
— Где твой хозяин?
Собака тявкнула и понеслась через кукурузу, только треск пошёл. Я подхватил рюкзак и постарался догнать её. Собака словно понимала меня: то и дело останавливалась, поджидая, когда я до неё доберусь, и снова прыгала в кукурузу. «Надо же, какая умная псина…» — подумалось мне. Следуя за ней, я буквально вылетел на открытое пространство и первое, что увидел, было дуло двустволки, едва ли не воткнувшееся мне в лоб. Я отшатнулся, но суровый мужской голос скомандовал:
— Стоять! Стрелять буду!
Я замер, выпуская рюкзак из рук.
— Кукурузу воровал? — ещё суровее спросил голос.
Я помотал головой: да кому нужна незрелая кукуруза?! Голос скомандовал мне вытряхнуть всё, что есть в моём рюкзаке. Я подчинился, и на землю посыпался разный хлам. Удостоверившись, что кукурузы там нет, незнакомец сказал:
— Тогда зачем тебя сюда принесло?
— Я в полях заплутал. Отстал от поезда… — промямлил я, стараясь увидеть хоть что-нибудь, но перед глазами лишь маячили два дула. Никогда прежде на меня не наставляли оружие. Я перепугался до чёртиков.
— Так и быть… — Незнакомец опустил ружьё. — Поверю тебе на слово.
Я рискнул на него посмотреть. Это был высокий широкоплечий мужчина с обветренным лицом. Глаз нельзя было разглядеть из-под надвинутой на лоб шляпы. Рукава его рубашки были закатаны до локтей, открывая сильные рабочие руки. Наверное, это был хозяин кукурузного поля. Он перекинул двустволку через плечо и спросил:
— Говоришь, от поезда отстал?
Я кивнул, опасливо подбирая и складывая своё барахло обратно в рюкзак.
— А звать тебя как?
— Хэнк… Хэнк Смит, сэр.
— А я Митчелл Хаммер… Иди за мной, — скомандовал мужчина, показывая пальцем направление.
— Я случайно на ваше поле забрёл, — попытался оправдаться я, думая, что он решил сдать меня полиции.
— Да не волнуйся ты, ничего тебе не сделаю, — миролюбиво добавил Митчелл. — Вид у тебя потрёпанный. Есть хочешь?
— Да! — обрадовался я. — Что угодно… За всё буду благодарен!
— Ну, идём… — Он посвистел собаке и шагнул с этой небольшой полянки обратно в кукурузное поле.
Я поспешил за моим новым знакомым, стараясь не потеряться, и с удивлением заметил, что здесь полно спелых початков. И как я не обнаружил их вчера?! Митчелл вывел меня с поля за считанные минуты, и мы оказались у фермы, окружённой несколькими рядами подсолнечника с восточной и южной стороны. Здесь был небольшой домик с флюгером, ветряк у плетня, несколько сараев, откуда доносились голоса разных животных. У крыльца стоял видавший виды трактор. Наверное, ещё прадед Митчелла на нём ездил во время Второй мировой… Собака запрыгала по двору, пугая цыплят и каких-то пушистых птенцов непонятного вида.
Митчелл бросил двустволку на кресло, стоящее у двери, и поманил меня за собой в дом. Я поднялся по рассохшимся скрипящим ступеням и окунулся в запах олифы, смешанный с восхитительным ароматом свежего хлеба. Весь домик состоял из одной единственной комнаты, являющейся и спальней, и кухней, и столовой, и может ещё чем одновременно. В центре этой комнаты стоял круглый стол, в углу — кровать, напротив стола — комод с патефоном, у окна — кухонная зона с железной печью и жестяным умывальником. И никаких холодильников, телевизоров, телефонов и прочих признаков цивилизации. Далеко же меня занесло! Я и не думал, что остались ещё такие глухие места…
— Ешь. — Митчелл поставил на стол две большие тарелки, одну с кашей, другую с лепёшками. — Больше ничего нет.
— Да вы что! И это супер! — Я накинулся на еду, как волк.
И каша, и лепёшки были из кукурузы. Может, недосоленные малость, но в тот момент мне казалось, что я ничего вкуснее в жизни не ел. Лепёшки были ещё тёплые.
Митчелл выдвинул стул и сел на него, снимая шляпу и нахлобучивая её на колено. Собака прыгала возле, дожидаясь от хозяина ласки. Мужчина потрепал её по ушам и сунул ей под морду кусок лепёшки.
— А вы тут один живёте? — давясь, спросил я.
Фермер похлопал меня по спине и принёс кувшинчик с молоком. Ну, это вообще было замечательно — запивать всю эту вкуснятину свежим молоком!
— Здесь ещё мои сыновья живут, — сказал Митчелл. — Они где-то в поле, обходят ферму, смотрят посевы. Они неделями могут там пропадать: мальчишки, для них даже работа — забава.
Я повертел головой. Как ни посмотри, это был дом одиночки, ничто не говорило о том, что здесь живёт семья с детьми. Я покосился на фермера. Тот, слегка подавшись вперёд, кормил собаку лепёшкой. Лет ему было не больше сорока, уверен. Русые волосы торчали ёжиком. А может, они и не были русыми, а просто выгорели. На шее и руках золотились веснушки, какие появляются от долгого пребывания на солнце. В общем, сразу видно, что этот человек бо́льшую часть своего времени проводит на улице.
— Чем занимаешься, Хэнк? — спросил он, разгибаясь.
Я только теперь заметил, что глаза у него такого же цвета, как и стебли кукурузы, окружающей ферму: вроде бы и зелёные, но с вкраплениями сухой желтоватой кукурузной шелухи. Этот цвет казался таким необычным, но удивительно подходил мужчине. Всё это: и глаза, и волосы, и веснушки, и крепкое телосложение, и даже морщинки на лбу и возле глаз, — составляли единое целое и производили очень приятное впечатление. Я подумал, что он хорош собой и что я совершенно зря испугался его вначале: суровость явно была напускная.
— Да ничем особенно. Путешествую туда-сюда, — прожевав, ответил я.
— Бродяжничаешь, значит? — уточнил он.
— Ну, почему сразу бродяжничаю… — Я смутился и снова едва не подавился.
— Да ты ешь, ешь… — Митчелл поставил мне чугунок с кашей. — Накладывай сколько хочешь.
Меня упрашивать не нужно было: я смёл всё, что было в тарелке, и навалил себе ещё порядочно каши. Настоящее пиршество!
Митчелл завёл патефон. Пластинка заскрипела, позволяя музыке наполнить полуденный зной. Это было что-то из пятидесятых, про какую-то Мэри Лу, которой не советовали ходить в порт встречать корабли, потому что моряки только и ждали, чтобы похитить её сердце. Приятный мотивчик отлично вписывался в общую картину. Митчелл вышел на улицу, сел в кресло возле двери, перекладывая ружьё себе на колени, и закурил. Собака сделала круг по комнате и выскочила к хозяину, укладываясь возле его ног. Всё это напоминало отрывок из какого-нибудь старого фильма, непременно чёрно-белого, где актёры говорят с нарочитым английским акцентом (Митчелл, кстати, тоже так говорил), как первые переселенцы, приехавшие покорять Дикий Запад. Наверное, ничего не менялось на таких вот отдалённых фермах, и всё здесь было точно так же, как и в начале прошлого века.
Я съел почти всю кашу и откинулся на стуле, поглаживая себя по животу. Кто знает, когда мне ещё удастся наесться вволю.
— А далеко до станции? — окликнул я Митчелла. — А то я совсем заблудился.
— Порядочно, — лениво ответил он, не оборачиваясь.
Я встал и прошёлся по комнате, разглядывая всё вокруг. На стенах были фотографии, и я выяснил, что Митчелл говорил правду: сыновья у него были. Лет по четырнадцать, может, меньше. В углу я заметил деревянную табличку с выцветшей надписью, которую фермер притащил в дом, чтобы подкрасить буквы. Я постарался прочесть, и у меня вышло: ферма «Подсолнечный ветряк». Подходящее название! И кажется, оно мне где-то уже встречалось. Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Возможно, я слышал его где-то в поезде или прочёл на каком-нибудь столбе. Ничего конкретного я вспомнить не смог, но мне почему-то очень захотелось убраться отсюда поскорее, хотя ничего подозрительного в этой ферме на первый (да и на второй) взгляд не было. Патефон щёлкнул и остановился, пластинка ещё покружилась немного и тоже замерла.
Я вышел на крыльцо. Теперь было слышно, как трещат кузнечики. Курица ворковала над цыплятами, подбирая в пыли зёрна. То и дело шелестела кукуруза, покачиваясь от набегающего ветра. Собака временами зевала, клацая зубами и ловя назойливых мух. Дворовые постройки казались миражами в этом теплящемся жаром воздухе.
— А тут спокойно, — заметил я, привалившись к косяку. — Спасибо за еду. Вы мне дорогу к станции покажете?
— Не хочешь поработать здесь? — спросил фермер, игнорируя мой вопрос.
— На ферме? — растерялся я.
— Да. Через пару дней урожай собирать. Мне одному долго возиться. А мальчишки — они и есть мальчишки, от них подмоги никакой. Денег не обещаю, но еду и кров предоставлю. Это лучше, чем бродяжить, разве нет? — Митчелл всё-таки повернулся ко мне и вопросительно кивнул.
Я взъерошил волосы:
— Даже не знаю. Я ничего в этом не понимаю… в фермерстве-то.
— Да ничего сложного, я тебе всё покажу. Ну как, согласен? — Он встал и протянул мне руку.
Я сомневался, но потом всё же согласился, и мы скрепили уговор рукопожатием. Отсидеться какое-то время на этой ферме, отъесться, получить полезный опыт — неплохая перспектива.
— А что делать-то? — спросил я. — Просто я руками никогда не работал…
— Самую малость: утром кормить корову и лошадей сеном, двор подмести, урожай поможешь собрать… Кто угодно справится.
Мы отправились на двор, и Митчелл показал мне всё своё хозяйство. У него в стойле была корова, пегая и разноглазая, на конюшне стояли две лошади с мощными копытами. Кур я уже видел, а непонятные птенцы оказались индюшатами. Митчелл предложил мне ночевать в сарае, на сеновале: в домике для меня просто не нашлось бы места. Его мальчишки всегда спали тут, он сказал. В сарае душисто пахло сеном, спалось здесь, должно быть, хорошо, так что я согласился тут ночевать. Про сбор урожая фермер тоже пару слов сказал: как правильно срезать початки, как отличить спелую кукурузу и так далее. Звучало не так уж и сложно, в самом деле.
— Завтра с утра и начнёшь, — сказал он, возвращаясь к дому.
Я между тем ещё раз обошёл ферму, чтобы запомнить где что находится. Собака, вертя хвостом, бежала за мной следом, как будто признала во мне хозяина. Где-то над полем вились птицы и горлопанили, — наверное, воровали кукурузу. И я ещё подумал, что мальчишки совершенно не справляются со своими обязанностями; должно быть, они просто отлынивали и целыми днями спали в поле. Я бы на их месте именно так и поступил. Я попытался науськать собаку, чтобы она побежала в ту сторону и лаем спугнула птиц, но она явно не понимала, чего я от неё хочу. Она села возле меня, выпялив язык, и с нескрываемым любопытством наблюдала за мной. Поняв, что от неё ничего не добиться, я направился к кукурузе сам, но Митчелл окликнул меня:
— Куда ты собрался?
Я объяснил ему. Он засмеялся:
— Проще вот так сделать… — и пальнул в воздух из ружья.
Птицы всполошились и разлетелись кто куда, оглашая воздух громкими криками. Собака опять завертелась вокруг хозяина, подпрыгивая и вертя хвостом.
— Они всё равно вернутся, — предположил я.
Мужчина только махнул рукой. Видно, на мелких воришек он просто не обращал внимания.
Часов в восемь фермер сказал, что пора спать: ложились в этих местах рано, чтобы встать ещё раньше. Я отправился на сеновал, захватив у Митчелла одеяло и масляный фонарь. Фонарь я прицепил в дверях, с ним нужно было поосторожнее обращаться, вокруг ведь сухая трава. Я бухнулся в самую середину стожка, с удовольствием шурша руками по сену. Интересно, откуда фермер брал сено? Должно быть, ездил куда-то за ферму, потому что собственно на ферме ведь сплошная кукуруза да подсолнухи. В сене попадались кукурузные листья, но немного, в основном тут была осока, сморщенный клевер и полевые цветочки. Я свернул одеяло трубочкой и подсунул его себе под голову вместо подушки. Из конюшни всё время слышалось сопение лошадей, в фонарное стекло бились мошки и какие-то ночные мотыльки.
Я с оттяжкой зевнул, перевернулся и уткнулся лицом в одеяло. Но из головы всё-таки не шло то первое впечатление, от которого мне хотелось бежать с фермы сломя голову. Наверное, неуверенность я чувствовал из-за того, что никак не мог вспомнить, где же я слышал название фермы. Я попытался вспомнить, но что-то внутри шептало мне, что лучше этого не делать.
Между тем в дверях сеновала появилась фигура Митчелла. Я приподнял голову, думая, что он мне что-нибудь скажет, но он ничего не сказал. Он залез на сеновал, вдавил меня своим телом в колючую траву и, спустив штаны, засунул в меня член. Ну, я и ожидал чего-то подобного: с самого начала вызывало сомнение, что он разрешил какому-то проходимцу остаться просто так. Для меня это было не в новинку, иногда я таким образом «расплачивался» за ночёвку или проезд в поезде: в товарняках зачастую работали мужики, голодные до секса. И фермер был не исключением. Я полагал, что он или вдов, или разведён, поскольку о женщине в этом доме ничего не напоминало. И должно быть, моё появление пробудило его физические инстинкты.
Мужик он был, как говорится, в самом соку, и его приятель работал как надо, вгрызаясь в меня, словно бур в горную породу. Его твёрдый член горячим сгустком возился внутри, заставляя меня стонать, кряхтеть, скрипеть зубами, едва ли не кричать от боли и одновременно удовольствия. Может, я был немножко мазохистом, но мне даже нравилось, когда меня брали вот так, без сопливых ласк и прелюдий.
Сено горько всколыхнулось травяным духом, мокрое от пота наших тел. Рот у меня был полон сухой травы, превратившейся в какую-то кашу. Трескотня мотыльков в лампе становилась просто невыносимой. Митчелл слез с меня, подтягивая штаны, и ушёл из сарая. Я выгнулся червяком, вытирая ягодицы пучком травы, и засунул внутрь пальцы, выгребая изнутри вязкую жижу. Мне не слишком нравилось это склизкое колыхание в анусе. Не считая этих мелочей, секс был реально хорош. Я поиграл с истерзанным сфинктером какое-то время, успокаивая его поглаживаниями и почёсываниями, и занялся набухшими томным напряжением яичками. Скоро на сено закапала сперма, я выжал из себя всё, что накопилось, обтёр член травой и кое-как напялил штаны на мокрый горящий зад. Не мешало бы ещё перекатиться подальше, — туда, где сено было сухим… Я раскинул руки и провалился в шуршащий стог.
Я проспал. Кормить скотину нужно было с утра пораньше, но я проснулся далеко за полдень, а на ферме уже был полный порядок. Митчелл возился с трактором, ковыряя в его моторе инструментами. На мои извинения и сетования, что он меня не растолкал, фермер сказал, что отоспаться с дороги — тоже хорошая работа. Он накормил меня и заставил вымыть лошадей. О вчерашнем он не упоминал, я тоже решил лишних вопросов не задавать: ночные делишки — они на то и ночные, чтобы днём их не касаться.
Лошадей я всегда побаивался, потому что у них были огромные глаза, которыми они смотрели тебе прямо в душу, но работа есть работа. Я отвёл их к колонке. Воду нужно было накачивать, так что я хорошенько пропотел, тем более что день был, как и вчера, жарким. Лошади фыркали, мотали головами, когда я обливал их из ведра, попадало и на меня, но в такую погоду это доставляло огромное удовольствие. Собака тоже носилась вокруг, как полоумная, с визгом подпрыгивая в воздух, и запах мокрой псины перекрывал запах лошадиной шерсти. Я в шутку окатил и её из ведра, она до хрипоты меня отлаяла, но, видно, она была не против купания, потому что потом растянулась в тенёчке и захрапела. Затем я ещё нарубил дров и помог Митчеллу откатить трактор под навес. Короче говоря, к концу дня я чувствовал себя вымотанным: никогда столько не работал. Митчелл сказал, что завтра утром соберём часть кукурузы, которая уже поспела. Я отправился спать, но долго ещё слышал, как он затачивает серпы для сбора урожая.
Когда стемнело, фермер снова появился в сарае, и мы повторили вчерашнее родео. Пожалуй, в этот раз я чувствовал себя не так комфортно: после трудового дня поясница и без того ныла! Я попросил Митчелла хотя бы на бок меня перевернуть. Он кивнул и пристроился сбоку, расплющивая мои ягодицы пальцами, чтобы раздвинуть их и добраться до ануса. И как ему удавалось сохранять столько энергии? Я хрипло и часто дышал, невольно отсчитывая такт фрикций и выплёвывая то и дело попадающие в рот соломинки. Сено мокро шуршало, между ягодицами фыркало и хлюпало, и ночной воздух казался чересчур душным. Когда всё закончилось и Митчелл ушёл, я долго ещё лежал в той позе, в которой он меня оставил, — на боку, с приподнятыми вверх бёдрами, с просунутой между коленями рукой, пальцами на внутренней стороне ягодиц, всё ещё растягивая ложбинку… По кисти медленно катились капли пота, смешиваясь со спермой и превращаясь в вязкую жижу. У меня даже обтереться не было сил. Я засунул пальцы глубже, массируя простату, и замер в этой позе, чувствуя дрожь в ягодицах и на внутренних стенках растянутых, растрескавшихся мышц.
Хотя утром я и проснулся рано, фермер уже успел сделать всё за меня: скотина была накормлена, двор выметен, завтрак тоже готов. Во сколько же он вообще вставал? Засветло?
После завтрака Митчелл поучил меня, как пользоваться серпом и не отрезать себе пальцы. Серп был очень острый и блестел на солнце. На конце серпа была специальная зазубрина, чтобы сподручнее обрывать кукурузные волокна: стебли у кукурузы — упрямые, с ними много возни. Когда я выучил, как обращаться с серпом, фермер дал мне соломенную шляпу (чтобы голову в поле не напекло) и брезентовый комбинезон (чтобы не разорвать одежду об острый остов кукурузы). Переодевшись и посмотрев на своё отражение в бочке, я увидел, что выгляжу как заправский фермер. Митчелл дал мне ещё плотные перчатки и мешок под початки, и мы отправились в поле. Он объяснял мне, какую кукурузу уже можно собирать, как отличить спелые початки от неспелых, и мы с ним набрали два мешка початков всего за пару часов. Фермер сказал, что на сегодня хватит: собранную кукурузу ещё нужно обработать. У него не было молотилки, так что шелушить початки пришлось вручную. Это было делом непростым, требовало много усилий, и после первых ста початков у меня ладони превратились в две щепки, сухие и не сгибающиеся. И это ещё я был в перчатках! Сам Митчелл шелушил кукурузу голыми руками, он был привычен к такой работе, так что это не вызывало у него затруднений. А я обвёл взглядом кольцо кукурузы вокруг фермы и подумал, что с этим справиться будет не так-то легко: початков тут море! Впрочем, мужчина меня утешил, сказав, что всю кукурузу мы шелушить не будем: бо́льшую её часть он хранил прямо початками, подсушив их на солнце, чтобы они не сгнили. То, что «разбиралось» на зёрна, предназначалось для корма птицам и скоту. По его словам, нужно было набрать мешков сорок кукурузных зёрен, чтобы хватило на зиму всем обитателям фермы. И хотя я не думал, что останусь тут зимовать, работал я со всем усердием. Митчелл ещё научил меня делать кукурузные лепёшки, но у меня они получались не такими вкусными, как у него.
На другое утро я проснулся ещё раньше, но ферма опять оказалась прибранной. Мы с Митчеллом переоделись и снова отправились в поле. Я сказал ему, что мы уже в этом направлении собирали вчера, но он засмеялся и ответил, что я ошибаюсь. И в самом деле, кукуруза тут была нетронутой. Это меня немало озадачило: я был уверен, что мы входили в поле именно с этой стороны! Набрав полные мешки, остаток дня мы провели, шелуша их.
Я всё думал о произошедшем. Возможно, я на самом деле перепутал место. Да и как в этой кукурузе разобраться, если вокруг всё одинаковое? Но я почему-то был уверен, что мы шли тем же путём, что и вчера… Так почему же я не заметил ни одного срезанного куста? Эти мысли не давали мне покоя всю ночь, и мне не удалось проснуться засветло: я снова проспал. И мы опять пошли собирать кукурузу в ту же сторону, что и вчера, и позавчера, и за день до этого. Это прямо Бермудский треугольник какой-то!
На этот раз я поступил хитрее: когда мы возвращались, я приостановился и срезал весь крайний ряд кукурузы. Теперь точно было видно, где мы уже собирали урожай, так что завтра я нипочём не ошибусь! Но наутро я проснулся и обнаружил, что… мои приметки пропали. Кукуруза стояла себе как ни в чём не бывало, покачивая сухими листьями и шурша спелыми початками. Я потёр глаза. Такого просто быть не могло! Ведь не могла же кукуруза за ночь снова отрасти и созреть? Я попытался обратить на это внимание Митчелла, но он только рассмеялся и сказал, что я надумал невесть что. Может быть, сказал он, мне это всё вообще приснилось, поскольку он точно знает, что никакой кукурузы у края я вчера не срезал.
Мне стало нехорошо. Внутри снова появился прежний липкий холодок, от которого хотелось бежать куда глаза глядят. Что-то неладное творилось на этой ферме! Что-то, чего я никак не мог понять. Как будто за ночь время пошло назад и вернуло нас в тот же самый день, когда кукуруза ещё не была собрана. Странно звучит, конечно, но ничего другого я просто придумать не мог. Я ещё пару раз попытался оставлять приметки, но с приходом утра они испарялись, словно их и не было тут. Митчелл мне не верил. И правильно делал, конечно: кто бы поверил в такую нелепость?
Митчелл дремал после обеда, сидя в своём плетёном кресле. Я сидел на чурбане возле колонки и пытался привести мысли в порядок. Происходящее в голове не укладывалось, но я был уверен, что ничего не придумываю. Странно и страшно. И почему до сих пор не возвращались его сыновья? И те кружащиеся над полями птицы наводили на меня ужас, не знаю почему. В этот раз я не выдержал, соскочил с чурбана, перескочил через изгородь и почти побежал сквозь кукурузу к тому месту, над которым всё время кружились птицы. Кукуруза больно била по лицу, колола своей щетиной, но я всё равно продирался через неё к невидимой цели. Послышался смех, и мимо пробежали два мальчика, которых я видел на фотографии.
— Эй! — окликнул я их.
Они приостановились на секунду, удивлённо и даже испуганно глядя на меня, и шарахнулись в кукурузу.
— Стойте! — Я побежал за ними, но они уже куда-то ускользнули в этой кукурузе, и найти я их не смог.
Что же, по крайней мере, в существовании его сыновей сомневаться не приходилось.
Я ещё долго бродил по полю, вслушиваясь в каждый шорох. Иногда до меня доносились их голоса и песни, но я никак не мог их поймать: когда я пробирался к нужному месту, они уже были где-то ещё. Просто какие-то неуловимые мальчишки!
Я вынужден был вернуться обратно на ферму. Митчелл стоял на крыльце, держа ружьё в руках, как будто ждал чего-то плохого. Увидев меня, он опустил ружьё и спросил, что я там делал. Я рассказал ему о встрече с его сыновьями. Он засмеялся и сказал, что мальчишки постоянно так дурачатся. С нарочитым смехом сказал, уверен! Нет, что-то здесь не так! Но вот что?
Постоянно появляющаяся кукуруза уже отступила на второй план. Теперь меня занимали эти неуловимые мальчишки. Как бы мне их выследить? Гоняться за ними по всему полю было бессмысленно: очевидно, они знали это место как свои пять пальцев, да и в высокой кукурузе спрятаться было проще простого. Нужно как-то найти их укрытие. Должны же они были где-то ночевать?
Я разглядывал поле порядочно времени, пока не заметил где-то в глубине тонкий дымок от костра. Совсем рядом с тем местом, над которым галдели птицы. Я определил направление и помчался через поле туда. Сердце как-то неприятно сжималось, словно в каком-то предчувствии. Мне очень не нравилось это ощущение, но я решительно брёл вперёд, понимая, что только так я узнаю всю правду об этом месте. Внутренний голос всё настойчивее нашёптывал, чтобы я этого не делал.
Крик птиц становился всё громче, значит, я шёл в правильном направлении. Вскоре я почувствовал запах костра, и обнаружить его не составило труда. Несколько тонких веточек, уже обгоревших, дымились в куче золы, где валялись недоеденные куски лепёшек. Примятые срезанные кукурузные стебли говорили о том, что именно здесь мальчики и ночевали. Но где же сами мальчишки? Я свистнул, птицы раскричались ещё больше, но на мой свист никто не отозвался. Я постоял, подождал, и меня почему-то потянуло в сторону. Сам не знаю, чем я руководствовался, раздвигая трескучую кукурузу, но ноги сами вынесли меня на это место.
Здесь кукуруза была тоже изломана, примята. Я отшатнулся, потому что едва не наступил на них. Там они и лежали… Их горла были перерезаны, кровь ошмётками свисала с изуродованных шей, её тёмные брызги окропили всё вокруг. Их штанишки были спущены, ягодицы запачканы кровью и грязью. Видно, их изнасиловали и убили. Окровавленный нож валялся тут же, ржаво выглядывая из кукурузной шелухи. Я закрыл рот рукой, едва сдерживая крик, тошноту. Это было страшное зрелище.
Но ещё страшнее было то, что я вспомнил, почему название фермы мне знакомо. Я читал об этом в одной из старых газет. Там было написано, что незадолго до войны в этих местах сбежал из тюремного поезда маньяк, убивавший детей в Луизиане. Его перевозили поездом, и он затерялся где-то в этих местах. Он набрёл на сыновей одного фермера и зарезал их после многочасовых издевательств. Там ещё было написано, будто бы фермер их и нашёл, лежащими в луже крови посреди кукурузы… Жуткая история, произошедшая полвека назад. Но почему же я тогда стою здесь и вижу их окровавленные тела, как будто их зарезали только пару часов назад?
Я попятился, покрываясь холодным пóтом. Их тела зашевелились, разлагаясь прямо на глазах: они покрылись трупными пятнами, забелели костями и превратились в скелеты, обветренные и исклёванные птицами. Кукуруза наполнилась громким шорохом, как будто кто-то продирался сюда, ломая по дороге сухие початки. Я захлебнулся ужасом и помчался прочь от страшного места, не разбирая дороги, падал и снова поднимался. Мне всё казалось, что за мной кто-то гонится.
К этому времени я уже понял, что происходит. Это временной парадокс. И я почему-то попал в эту «временную петлю» — в тот самый день, когда фермер найдёт своих сыновей растерзанными в поле… Должно быть, эти места наполнены такой болью, что время замкнулось и проигрывало один и тот же сценарий снова и снова. Поэтому мои приметки пропадали! Немного странно было, что я и Митчелл помнили о событиях предыдущего «дня». Насколько я знал, люди, попадая в подобную «временную петлю» и проживая один и тот же день снова и снова, ничего не помнили о повторах. Должно быть, искривление времени здесь происходило по-особенному, какому-то одному небу известному циклу.
Кукуруза неожиданно кончилась, я выскочил на двор фермы. Митчелл по-прежнему сидел в своём кресле. Я со страхом посмотрел на него: а вдруг и он сейчас превратится в кости, раз уж я раскрыл секрет этого странного места? Но с ним пока ничего не происходило. Возможно, он вообще не подозревал, что преступление уже свершилось. Может, этот временной парадокс случился именно из-за того, что его сознание закрылось от страшной правды.
— Что с тобой? — спросил фермер. — На тебе лица нет.
— Я их видел… — выдавил я, подходя к нему.
— Кого видел?
— Ваших сыновей… Вы ведь знаете, да? — Я попытался найти его взгляд. — То, что происходит?
Его глаза казались пустыми.
— Вот как… — без выражения сказал он.
— Что здесь вообще творится? — Я махнул рукой на ферму. — Здесь время остановилось, да? Это ведь события прошлого, вы об этом знаете?
Митчелл поднялся, положил ружьё на кресло и очень сильно толкнул меня ладонью в грудь. Я отлетел на несколько шагов, едва удерживая равновесие.
— Уходи отсюда, — быстро сказал он. — Сейчас начнётся.
— Что начнётся? — поначалу не понял я.
Но вдруг по земле под моими ногами прошла дрожь, как будто землетрясение. Кукуруза закачалась, зашелестела, и возле дома фермера провалилась воронка, похожая на водоворот, только без воды. Воздух и пыль кружились в ней, затягивая в себя всё вокруг. Туда утянуло и дом, и другие постройки, и собаку. Туда же полетела и кукуруза, шелестя початками, как саранча крыльями. Потянуло в воронку и нас. Митчелл не сопротивлялся, я старался устоять на месте, хватаясь за вбитые в землю столбики изгороди. Я понял, что происходило: я нарушил баланс этой «временной петли», наткнувшись на останки детей, и теперь время делало рестарт, чтобы начать цикл заново. По глазам Митчелла я увидел, что он прекрасно понимает, что происходит. Должно быть, такое уже не раз происходило. Я изловчился и ухватил его за руку. Возможно, если бы мне удалось это сделать, время пошло бы своим чередом.
— Отпусти… — Он попытался высвободить пальцы.
— Нет! Я вас оттуда вытащу!
— Дурачок, тебя же самого затянет! — воскликнул он.
— Не затянет…
Его рука выскальзывала. Я зацепился коленом за столбик и обеими руками потянул мужчину из воронки. Но сопротивляться времени было бесполезно. Я почувствовал, что столбик тоже вырывается из земли, и улетел в воронку вслед за исчезающим в ней фермером. Меня подхватил какой-то невидимый поток, закружил и обрушил в полную темноту и безмолвие. Наверное, это была потеря сознания просто.
Когда я открыл глаза, меня ослепил яркий свет. Я заслонил глаза рукой. Надо мной сияло солнце. Небо было туманным от полуденного зноя. Вокруг тихо шелестела кукуруза. Я повёл глазами и увидел, что лежу навзничь среди кукурузного поля. Неподалёку слышался шум, голоса, отчётливо раздавался треск ломаемых под прыжками листьев. Я закрыл глаза. Я совершенно точно знал, что сейчас из кукурузы появится весёлая собака, обслюнявит меня и увяжется за мной. А потом я наткнусь в поле на сурового фермера с ружьём…
Собака действительно выскочила из кукурузы и запрыгнула прямо на меня, захлёбываясь от счастливого лая.
— Уйди, уйди… — Я закрывал ей руками морду, но она всё равно умудрилась меня обслюнявить.
— Вот ты где… — Кукуруза раздвинулась, появился Митчелл.
На плече у него было ружьё, но он не торопился целиться в меня. Собака завертелась вокруг него, иногда возвращаясь ко мне и тычась в меня мордой. Фермер протянул мне руку:
— Давай вставай. Ничего не ушиб?
— Ушиб… — повторил я, принимая его руку. — Почему вы это спросили?
— С непривычки, думаю, ты не так мягко упал. Мы-то уже привычные, да, Собака? — Митчелл пощёлкал пальцами, и собака запрыгала возле него.
— Вы… вы помните, кто я такой? — поразился я, осознав, что это на самом деле так.
Фермер утвердительно наклонил голову и ощупал меня с головы до ног, чтобы убедиться, что я ничего себе не сломал при падении.
— Но как же… — растерялся я.
— Ну зачем ты попытался меня вытащить? Теперь ты и сам тут застрял. Идём. — Он развернулся и пошёл через поле обратно к ферме.
Собака залилась лаем и помчалась за ним. Я подобрал с земли рюкзак и пошёл вслед за ними, глядя на широкую спину Митчелла. То, что я здесь застрял, меня пока не слишком беспокоило. Если я смог повлиять на этот временной парадокс, то вполне вероятно, что однажды я смогу найти выход и вернуть течению времени нормальный ход. Однажды…
— Не отставай, Хэнк! — окликнул меня фермер. — Я не буду тебя искать, если ты опять потеряешься!
Оставаться одному в этой зловещей кукурузе мне совершенно не хотелось, так что я прибавил шагу. Сухая листва шелестела змеями, смыкаясь за нашими спинами. В этих кукурузных полях было столько ещё неразгаданных тайн…