Розы художника

В лофте темно, да и свет, кажется, никто включать не собирается, ведь слишком заняты друг другом, пытаясь разуться меж поцелуев, запутавшись в шарфах и рукавах пальто. Красная материя слетела с плеч юноши, небрежным комком приземлившись на паркет. Теплый шарф – недавний подарок Магнуса, что «оттеняет твой милый румянец на бледной коже».

Нетерпеливо. Короткие поцелуи вперемешку со смехом и движением куда-то вглубь, когда желание дурманом притупляет разум. И жизненно необходимо прямо сейчас, прямо здесь, срывая одежду, хоть руки и не слушаются, сбивая вазу с бордовыми розами, что и так начали уже вянуть – не жалко.

– Интересно, сильно ли будет против твой ангел, если ты попытаешься взять его у окна? Кстати, закрой его, ибо холодный что-то воздух нынче в сентябре.

Мужчина повел плечами, будто пытаясь отмахнуться от назойливой мухи, когда заняты руки, ведь пальцы запутались в черных вихрях, а голова откинута назад, открывая смуглую шею для влажных поцелуев. Сильный порыв ветра превратил плотные шторы в карминовые паруса, что в отсутствии освещения казались почти бурыми. Тело вмиг покрыла гусиная кожа, вдох оборвался на половине.

– Что я говорил?

Хаотичные движения куда-то в сторону дивана стали более осознанными и слегка поменяли направление. Далекий свет уличных фонарей и неоновых вывесок манил к себе лишь немного слабее сильного юного тела. Очередной порыв ветра пробрался под кожу. Кажется, неподалеку что-то еще упало, да только плевать становится, когда сквозь тонкий шелк рубашки чувствуется прохлада стекла, а единственным желанием в этот момент остаются лишь покрасневшие губы напротив, к которым еще нужно дотянуться. Откровенные поглаживания только приближали время, когда Магнус все же потеряет контроль.

И лишь задушенный вскрик Александра помог разобрать, что произошло в темноте. Теперь уже парень был прижат к панорамному окну.

– Какой же ты нетерпеливый, да только после вы оба замерзнете.

Осенний воздух продолжал проникать в неосвещенный лофт, но все еще был не в силах остудить разгоряченные тела. Магнус больше особо не церемонился, потираясь о юношу, притягивая за волосы для поцелуя. Лайтвуду оставалось лишь отдаться умелым рукам, подстраиваться, предлагать себя.

– Мог ли я себе представить, что ты настолько послушный мальчик? – Поцелуй после глубокий и мешает ответить, как и руки, вновь пробравшиеся под одежду. Металл колец больше не казался таким холодным.

– Уж я-то точно не мог представить, – Алек задохнулся очередным стоном, оставшись без футболки, – что император похоти и король вечеринок полюбит меня, – последние слова утонули в рваном выдохе, когда жар обнаженной кожи смешался с холодом стекла. Кровь забурлила от нового притока адреналина. Двадцать три этажа вниз, где широкий тротуар и скоростная трасса.

– Как же много ты ему позволяешь.

Алые пуговицы посыпались дожем, смешно отскакивая от паркета, разрывая приглушенным звоном тяжелое дыхание и непрекращающиеся стоны, что становились все громче. Дорогая рубашка ненужной и более непригодной черной тряпкой отлетела вглубь помещения. Бледные руки в мгновение ока оказались на смуглой груди, а губы приникли к острому кадыку. Магнус ухватился за кромку джинсов Алека и вслепую принялся расстегивать ремень, беззвучно матерясь, когда, умудрившись все же выдернуть его из шлевок, почувствовал сомкнутые зубы на тонкой коже шеи, а руки продолжили свой путь, пробравшись под грубую кожу штанов, чтоб обвить кольцом пальцев возбужденный член.

– Хочу тебя.

– Да этому голосу самая опытная шлюха позавидует. Уверен, мальчишка только что разрешил тебе сильно с ним не церемониться.

И какой смысл сдерживаться, когда сам ангел во плоти, нагло оттолкнув, самостоятельно избавляет себя от белья и поворачивается лицом к окну, так откровенно приглашающе прогибая спину?

Тяжелые кольца с особым грохотом приземляются на пол, где очередной порыв воздуха гоняет слетевшие со стола салфетки. Надавливая на и без того приоткрытые губы, два пальца по самое основание исчезли во рту парня.

– Ты знаешь, что делать, ангел, – томный шепот на ухо, когда вторая рука слегка царапает бледную шею короткими ногтями с темно-красным лаком.

Мурашки по телу не от холодного воздуха – соприкосновение обнаженного тела с грубой кожей штанов, снять которые Магнусу не хватает ни сил, ни терпения. Расстегнуть пуговицы оказалось достаточным, чтобы собственное возбуждение больше не казалось настолько болезненным, а покрасневшая головка дразняще проехалась меж ягодиц.

Сложилось стойкое ощущение, что Алек не желал выпускать пальцы Бейна, покусывая, пока они выскальзывали со рта, оставляя тонкую нить слюны. Мужчина откровенно наслаждался картиной, что открывало ему смытое уличными огнями отражение на оконном стекле.

– Утренний секс действительно имеет множество приятных бонусов, ведь так?

Лайтвуд прогнулся в спине сильнее, руки напряглась, слегка царапая стекло, когда Магнус без особых проблем начал растягивать его сразу двумя, а, немного погодя, уже и тремя пальцами. С жаждущего члена скатилась капля смазки, падая на пол. Терпения не хватало, а горячий воздух не могли остудить холодные потоки, проникающие с открытого окна.

Плотная карминовая ткань штор вновь захотела в открытое море, раздуваемая очередным сильным порывом ветра. Руки Александра напряглись до предела, и Магнус почти потерял контроль над собой от вида вздувшихся вен под алебастровой кожей, но все же сумел сдержаться и не войти одним резким движением, продолжая мучительно медленно заполнять собой, прислушиваясь к сдавленному дыханию. На мгновение показалось, что даже ветер затих и больше не слышно шума с улицы.

А после медленные и глубокие движения, дабы свести с ума, убить, порождая протяжные стоны и бессмысленное бормотание, надрывное «пожалуйста, глубже» и «прошу, еще».

Магнус не знал, как вообще способен еще стоять на ногах, но, противореча своим же мыслям, оглаживал одной рукой грудь Александра, задевая соски, пока второй удерживал запястья, отбирая у парня последнюю возможность прикоснуться к себе. Бейн любил играть грязно и любил своего ангела слишком сильно, чтобы дать ему упасть в пучину наслаждения так быстро.

Темное помещение насквозь пропиталось мольбами и стонами, что срывались на крики. Стекло запотело, оставляя лишь фантом отражения. Они слишком высоко, чтобы прохожие могли все увидеть в деталях, но мужчина был уверен, что румянец возбуждения на лице парня был смешан с краснотой стеснения.

– Конечно, хоть ты и развратил мальчишку, но он все еще не решается даже за руку взять тебя на улице. Невинный слишком. Или стыдится признаться.

В карих глазах отразился свет одного из уличных фонарей, играя золотом. Магнус, утробно зарычав подобно дикому зверю, до металлического привкуса крови на губах впился зубами в основание шеи, оставляя собственническую метку, за которую еще получит утром, но ведь каждый должен знать, кому принадлежит этот юный ангел, что не сдержал болезненного крика. Бейн слишком часто переходит границу боли и наслаждения, бросаясь из крайности в крайность. Продолжает вести зубами вниз по плечу, периодически оставляя свои багровые метки, и двигается все еще до сумасшествия медленно, каждым толчком задевая простату, но не давая сорваться с обрыва.

Продолжает невесомыми прикосновениями вырисовывать сложные узоры на бледной коже, пока хватка на запястьях только усиливалась. Магнус редко сдерживает себя, но в эту ночь молчит, впитывая даже самый тихий стон, упиваясь сдавленными криками и даже проклятиями в свой адрес, когда все же ускоряется, срываясь на рваный ритм, подводя себя к краю.

– Ты неприлично сильный для художника.

Алек дышит тяжело, упираясь лбом о запотевшее стекло, что больше не холодит кожу, и пытается сдержать очередной болезненный вскрик, сжимая зубы до отвратительного скрипа, ведь кажется, что еще немного и раздастся треск его же костей. Думать о том, что оконное стекло может не выдержать какого издевательства, хотелось меньше всего.

Очередной глубокий толчок – и карие глаза закатываются от удовольствия, пока тело прошибает судорога. Лайтвуд шипит, когда на груди расцветают вишневые в темноте царапины, а примитивное желание скорой развязки застилает все разумные мысли в голове, и Алек делает очередную попытку высвободить руки, но ослабевшая до этого немного хватка усиливается вновь. Горячее дыхание касается уха:

– Не так быстро, ангел. Я с тобой еще не закончил.

– Я заметил, – рваный вдох и откинутая назад голова, что видны мелкие вены под кожей, а сухожилия натянулись до предела. У Магнуса это вызвало лишь откровенно наглую усмешку. Он явно все делает правильно.

Горячая ладонь лежит на напряженном члене и слегка поглаживает. Так отвратительно недостаточно и унизительно хорошо. Алек буквально сходит с ума, потерявшись в ощущениях мокрых поцелуев на шее, невесомой ласки и ноющей боли затекших рук, что завтра, наверное, заиграют неяркими сливовыми отметинами.

– Повернись, – так тихо, что могло и показаться.

Но обжигающая вспышка, когда возобновляется кровоток, приравнялась к ощущению мнимой свободы. Сегодня правила диктует Бейн, который, продолжая вглядываться в глаза своего мальчика, опускался перед ним на колени.

Губы у него потемневшие и припухшие – Алек резко почувствовал, как буквально горят на шее, спине и плечах многочисленные отметины, что их никогда ранее Магнус не оставлял так много. Недавно еще идеальный макияж смазался кривыми черными полосами около глаз. В отросшие волосы с приглушенными фрезовыми прядями вплелись слегка подрагивающие пальцы. Юноша все еще не верил, что ему позволено видеть столь идеальную картину, пусть уже более полугода вместе. Алек не верил, как и не верил Магнус, что все это реальность.

– Потяни время еще немного, и ангел, перестав умолять, упадет с неба, обронив по пути свои крылья.

Еще немного поиграв, мужчина начал насаживаться на жаждущий развязки член, подталкиваемый несдерживаемыми движениями Александра, который до боли сжимал жесткие от лака волосы в руках и, отдавшись лишь ощущениям, толкался глубже в расслабленное горло, заставляя принять себя полностью. Толчок. Еще один. Втянутые щеки и хаотичные движения языком, когда дышать становится сложно, а на глаза наворачиваются слезы, размазывая окончательно то, что осталось от смоки.

Вновь сбитое дыхание, рука оттягивает волосы почти до крика, если бы он был возможным. Александр всегда кончал тихо. И в этот раз лишь оттолкнул от себя Магнуса и перестал дышать на какое-то время, когда тело дрожало, а глаза были зажмурены до ярко-красных, как и все вокруг, пятен перед глазами.

В комнате холодно. Кажется, недавно здесь прошелся ураган. Закрыть чертово окно сил попросту нет. Лайтвуд способен лишь уставить расфокусированный взгляд на Магнуса, что откинулся на диван, сидя на полу все еще в своих кожаных штанах. Глаза закрыты. Белесые капли на его подбородке и шее стекали на грудь, что вздымалась вверх с каждым новым глубоким вдохом.

– Я же говорил, что холодно будет.

Неприятное ощущение, когда влажное, разгоряченное и уставшее тело обдает холодным воздухом, заставляет вздрогнуть двоих. Но Бейн сильнее зажмуривает глаза, будто пытаясь отгородиться от реальности, пугая Александра.

– Магнус, – прохладные руки дотрагиваются до щеки в нежном прикосновении. Слишком сильный контраст. – Магнус, все в порядке?

– Такой заботливый мальчик. Хотя о чем это я? После такого-то секса!

– Все хорошо, ангел, – холодные губы начали целовать руки.

Воздух – и что-то еще, летающее в нем, – казался даже морозным, зимним, хоть приятное тепло и разливалось внутри, но оно было каким-то слабым, будто что-то отчаянно мешало, не давало согреть.

– Ну же, открой глаза. Магнус, посмотри на меня.

Александр сидел у ног мужчины обнаженный, растрепанный и прекрасный. Юный ангел, которого Бейн не заслуживал, для которого творил.

– Красиво, ведь так?

Бледно-карминовые, розовато-лиловые смазанные следы от пальцев отвратительно яркими бутонами расцветали на бледной коже запястий.

Магнус ненавидел себя за каждый лопнувший капилляр, а они ведь почти светились в темноте темно-алыми точками, как следы от уколов. Ненавидел за то, что увидит завтра паутину вен цвета папоротника не под бледной кожей – аметистовые разводы сольются с красным, и это будут не следы акварели, которые порой оставались на теле, если мужчина не успевал принять душ, выйдя из мастерской.

Магнус искренне ненавидел себя за то, как красиво переливались в темноте оттенки насилия, причиной появления которых был он. Природа закончила художественный с отличием, а Бейна мелко трясло от осознания, что ему нравится этот отвратительный рисунок на коже любимого ангела. Прекрасные цветы, что являлись синонимом боли, не уродовали – притягивали взгляд, возбуждали.

– Прости меня, ангел, – тихо, сдавленно, на грани реального. Неужели он так умеет?

Становилось все холоднее, и объятия, в которые юноша утянул Магнуса, отчего-то не грели. Не сейчас, когда разбитая ваза с бордовыми розами не позволяла отвести от себя взгляда.

– Она тихой была, в отличие от других.

Перед закрытыми глазами – розы цвета засохшей крови. Ровно одиннадцать, как просил его ангел, который сейчас широкими ладонями оглаживает смуглую спину.

– Пошли в постель, – пробивается в ускользающее сознание, когда воспоминания сумасшедшим калейдоскопом, кажется, пытаются убить. – Давай, Магс, у тебя завтра первый день выставки.

Сильные руки поднимают с холодного паркета, отрывая от пола, будто ребенка. Александр прижимает Бейна к себе, как самое ценное в жизни, подхватывая под коленями, пока дрожащие руки слабо обвивают шею. У Магнуса даже дыхание кажется каким-то холодным, а взгляд в одно мгновение стал равнодушным, пока голова медленно нашла свое место на плече парня.

Дверь в спальню из-за непрекращающегося сквозняка захлопнулась с непривычным грохотом.

***

Утренние теплые солнечные лучи золотом проникали в комнату, маленькими бликами играясь на потолке и стенах, отражались от серебряных запонок, которые Алек безуспешно пытался надеть.

– Ты скоро, ангел? – дверь неслышно отворилась, пропуская полностью готового Магнуса внутрь.

Красивый. Идеальный в дорогущем красном пиджаке. Кардинал, как и галстук Лайтвуда, как и все на предстоящей выставке. Парень засмотрелся на вошедшего мужчину и так ничего и не ответил, роняя злополучные запонки.

– Прости. – небольшое серебряное украшение не так уж просто найти в пушистом сером ковре. – Я сейчас. Только найду, – он снова начал заикаться и краснеть, опуская глаза в пол, шаря руками в безуспешных попытках отыскать необходимое. Он вел себя также при первой встрече с Магнусом, когда разлил свой кофе на его белоснежную рубашку.

Руки соприкоснулись, и Александр все же поднял глаза на Бейна, что, оказывается, уже успел найти запонки. Неужели во взгляде такого совершенства может быть столько нежности по отношению к неуклюжему мальчишке?

– Я помогу, – и кто Алек такой, чтобы не повиноваться этому тихому, но уверенному голосу, что медленно пробирался под кожу.

Легкие прикосновения и незамысловатые махинации. Такие простые движения, но и они не лишены грации, что казалась парню какой-то нечеловеческой.

Задравшийся рукав обнажил лиловые следы на бледной коже, напоминающие прошлую ночь. Мягкое прикосновение губ в очередной попытке извиниться, хоть Александр и повторял уже с десяток раз, что все хорошо.

Все хорошо, пока Алек не снимет рубашку, скрывающую уродливые цветы-напоминания. Здесь вся палитра оттенков и полутонов, которой позавидует каждый художник.

Да только его ангел никогда не являлся холстом. Александр не был полотном для картин, о которых не прекращаются разговоры вот уже несколько месяцев.

– Сегодня уже суббота, а ты так и не сказал, сколько роз хочешь получить.

Традиция, родившаяся с самых первых дней, когда известный художник приподнял пристыженное лицо неуклюжего юноши и абсолютно серьезно заявил, что ангел заслуживает всех роз этого мира и даже больше.

– Одну, лишь одну, Магнус.

Слабая улыбка на любимом лице и счастливый блеск в раскосых глазах, густо обведенных сейчас черной тушью. И солнечные лучи играются в волосах, пока двое тонут в неспешном поцелуе.

– Что он попросит, когда узнает правду? 

***

– У меня уже глаза болят от красно-белого, но это красиво.

Выставка шла только полчаса, а Сантьяго уже успел утянуть куда-то Магнуса, дабы обсудить очередные детали продажи. Лайтвуд стоял с братом, рассматривая картину, рождение которой он наблюдал от начала до самого последнего штриха.

Это была единственная работа без цены – по закрытию выставки она поедет домой. За крупными розами, что совмещали в себе всю палитру красного, угадывались смытые силуэты двух людей, которые пытались дотронуться друг до друга. И Алек знал, что это не ангельские крылья, а лишь лепесток, но не мог с собой ничего поделать, ведь видел в этих смытых образах на картине отражение реальности.

Той самой счастливой реальности, где Магнус каждую субботу дарит ему розы и называет собственным ангелом, а парень в ответ из всех сил пытается удержать то, что никогда, кажется, не уйдет от него. Светлую любовь художника, который восхищается красным – цветом крови, что стал для него собственным ощущением мира.

– Как продвигается расследование? – Алек понимал, что это не самая приятная тема для разговора, ведь именно из-за дела Художника он не видел брата вот уже которую неделю.

– Позавчера вечером сообщили о пропаже новой девушки, – Джейс помрачнел и невидящим взглядом уставился на очередную картину. – Снова рыжая. Клэри не выходит одна из дома и даже сегодня отказалась прийти, а ты знаешь, как она любит картины Магнуса… – обрывистые предложения и пустые глаза. Он напуган, как и все в городе… все предупрежденные. – Четырнадцать… Он убил четырнадцать девушек и не оставил никаких следов. Мы знаем лишь то, что использует он серебряный крис. Вернее, минимум три. – Эрондейл повернулся лицом к брату. Уставший и измотанный. – Он вырезает на них чертовы розы. Кажется, я уже ненавижу эти цветы.

– Я надеюсь, Магнуса ты не подозреваешь, – чтобы хоть немного развеять накалившуюся обстановку и вызвать тень слабой улыбки.

– Прискорбно, но передо мной стоит его алиби.

– О каком же алиби вы говорите? – хозяин вечера буквально явился из ниоткуда, прокручивая ножку бокала в руках. Множество массивных колец притягивали взгляд, цепляли и не отпускали, будоражили еще свежие воспоминания.

– Я, наверное, найду Иззи, – Джейс поспешно скрылся, так и не дождавшись ответа.

– Я видел каждую из этих картин, рассматривал детали, – Александр вновь принялся разглядывать полотна, – но все еще не могу оторвать от них взгляда, каждый раз находя что-то новое.

– А я вижу тебя каждый день и почти каждый час, выучил каждую черту, линию, шрам и родинку, могу вслепую нарисовать твой портрет, но никогда не перестану смотреть на тебя.

Алек чувствовал спиной, как медленно Магнус подходил к нему, будто давал возможность сбежать. Он всегда оставлял шанс сделать шаг назад, увернуться. Но прямо сейчас, кажется, сгорая под пристальным взглядом, парень не хотел отступать, разворачиваясь резко, будоража тем самым себя самого и Бейна.

Касание губ легкое, почти незаметное. В рамках приличия и впервые на людях, чтобы не дома и не в неосвещенных закутках. Несколько коротких секунд, что вызвали по-настоящему счастливый блеск в карих глазах и яркий румянец, который давно уже не появлялся на бледной коже, будучи причиной лишь одного поцелуя.

– Ангел ждет свою розу.

***

От голых стен отбивались негромкие шаги и тяжелое, прерывистое дыхание, заполняя собой глухую тишину подвала старого дома. Тусклого света от запыленной лампы катастрофически мало, но даже настолько слабое освещение позволяло увидеть достаточно.

Острие изогнутого лезвия невесомо прикоснулось к впадинке меж острых ключиц, дабы надавить в следующее же мгновение и медленно провести ровную линию вниз на несколько дюймов, разрезая бледную кожу. Сдавленный стон заполнил застоявшийся воздух, который, казалось, стал гуще от отвратительного металлического запаха, что медленно разливался, впитывался в одежду и обшарпанные стены.

Крохотные бусины выступившей крови соединялись, образуя идеальную линию – первый мазок будущей картины карминово-красных тонов на дымчато-розовом полотне.

– Начало положено, но необходимо тебе поторопиться, дорогой.

***

Сентябрь – это когда в семь сумерки начинают гулять по переполненным улицам, а в пиджаке, что днем нес в руках, Александр начинает замерзать. Идти осталось минут пять, чтобы еще часа два сидеть в пустой квартире. Ведь выставка – не только презентация картин, но еще и очередная бумажная волокита, которой Лайтвуду хватает и на работе, да и Магнусу он бы только мешал своим присутствием.

В лофте темно и снова холодно, только в этот раз окно закрывается сразу: ничьи руки не отвлекают от реальности. Свет включен везде, но уличные фонари все так же привлекают немного уставший взгляд. Без Магнуса словно пропал уют и тепло этого дома, незаменимой частью которого Алек внезапно стал несколько месяцев назад, но все еще не мог привыкнуть к этому.

Парень стоял у окна, вглядываясь в вечерние городские пейзажи. Кто-то бежит на такси, кто-то выгуливает собаку, кто-то спешит домой или из дома, пока золото последних лучей еще пробивается сквозь высотки. Каменные джунгли, в которых не так уж и сложно потеряться. Сотни схожих зданий и больше, в одном из которых все еще сидит Бейн и, наверное, корчит смешные рожицы угрюмому Рафаэлю.

Как бы Алек хотел прямо сейчас утонуть в объятиях любимого человека, скрывшись от всего мира, почувствовать себя защищенным, когда сильные руки обвивают со спины, а горячее дыхание щекочет шею. Именно после встречи с Магнусом Лайтвуд понял, что устал быть самым старшим и сильным, отвечать за все и всех и выслушивать вечное «должен» от каждого. Внезапно ворвавшись ярким сумасшедшим вихрем в монотонную жизнь юноши, мужчина разделил ее на «до» и «после», как бы клишировано и глупо это не звучало.

И прямо сейчас Алек просто чувствовал себя конченым наркоманом в поисках дозы. Ему отчего-то именно сегодня было недостаточно целого дня вместе – хотелось большего, чтобы везде и всегда. Но так не будет никогда.

В спальне также пусто, как и везде. Сотни маленьких красных – карминово-красных – кристалликов неприлично дорогой люстры играют со светом, образуя на бежевых стенах неровные пятна «лепестки роз цвета моей к тебе любви, ангел».

«Следы крови», – как сказал однажды Джейс.

На прикроватной тумбочке Алека одиноко стоит лампа – самая обычная, которую парень забрал из дома и отказывается менять. На такой же тумбочке Магнуса царит хаос. Кисточки в остатках краски затерялись в тонне украшений, косметика смешана с тюбиками акрила и масла.

И где-то среди этого вечного беспорядка должен лежать ключ от мастерской – квартиры напротив, где вместо мебели всюду стоят мольберты разной величины, незаконченные картины и пустые белые полотна.

Алек бывал там редко, ведь это личное королевство Бейна – небольшая планета Маленького Принца, в которой краски и кисти не просто заменяют розу, но и создают ее. Лайтвуд боится разрушить что-то, что кажется вечным и неизменным, своим присутствием, пусть Магнус и повторял постоянно, что все хорошо, но ведь никогда не звал парня за собой, уходя писать. И даже та картина с выставки – в лофте, как и сейчас, стало слишком пусто, потому Алек и позволил себе заглянуть в квартиру напротив, дверь в которую сейчас открывал, повторяя себе, что лишь посмотрит, желая вспомнить, почему в те несколько дней сердце стучало быстрее обычного.

Здесь воздух пропитался запахом краски, воска и сандала. Наверное, лет через сто здесь все еще будет витать аромат мастерской художника, где яркие пятна на белых стенах, полу и даже на потолке и окнах. Пустые деревянные рамы покрыты толстым слоем пыли. Кисточки, шпатели и палитры, кажется, никогда не отмывались от краски, пустые тюбики которой просто так разбросаны по полу. Скомканные отрезы ткани всех цветов и материй бесформенной кучей скинуты в углу. Подсвечники с потеками воска, который никто не убирает, а лишь ставят новые свечи поверх уже сгоревших. Обыкновенная лампочка, что висит на проводах и пошатывается от малейшего порыва ветра из приоткрытого окна.

Здесь все правильно. Кроме Александра, застывшего у стены, где еще неделю назад висело первое полотно с бутонами красных роз.

Внизу под стеной валялся давно засохший цветок. Грязно-сангиновый. Цвета засохшей крови.

Всему ведь всегда есть объяснение, да?

***

Рыжие волосы разметались по столу, девушка больше не дрожит, не пытается вырвать руки с железных оков, разодравшие тонкие запястья, подпортив картину. Очередной штрих – он глубже предыдущих и позволяет увидеть белесую кость ребра, покрытую темно-алыми разводами. Симметричный ему рождается одним уверенным движением.

– Лишь один бутон. Классика. Ей несказанно повезло.

Лезвие ранит нежную кожу, разрезая сухожилия, либо лишь слегка царапая.

Магнус потому и любит акварель, что ее легкий аромат почти незаметно порой разносится по помещению, невесомо касается и, кажется, даже шелестит где-то поблизости. Кровь же сгущается в воздухе, оседая в легких, мешает дышать, и не отмыться от этого тяжелого металла.

А в памяти медленно всплывает образ Александра, застывшего у зеркала с розами в руках, чьи шипы ранили бледную кожу. Капля крови упала на белую поверхность раковины, скатившись по темно-зеленому стеблю. Пряный, но еле уловимый аромат роз смешался с металлическим, испуганный взгляд раскосых глаз поймал в отражении счастливую улыбку.

– Красные розы – символ любви. Любви цвета крови.

Холодный голос в голове больше невозможно игнорировать.

Острие медленно оставляет по себе очередную ровную линию – почти последнюю на сегодня. Лезвие ведет вниз, мягко погружаясь все глубже, обнажая мышцы, выпуская непозволительно много крови. Остался бы глубокий шрам – длинная ножка розы, которую ангел ждет в пустой квартире на двадцать третьем этаже.

– Последний штрих – и ты вновь это сделал.

По лезвию клинка стекает чужая кровь, повторяя каждый изгиб. Рука вновь предательски дрожит, что не мешает иррационально уверенному движению оставить глубокий – последний – порез. Горячая кровь пачкает руки одежду, причудливым карминовым шарфом повязывая тонкую шею.

Рыжеволосая девушка больше никогда не придет в сознание, оставшись носительницей очередной розы цвета крови.

Художник обессиленно опускается на пол, отбрасывая прочь серебряную кисть.

– Убить, чтобы умереть.

Магнус закончил серию картин, но прямо сейчас готов вернуться в мастерскую, чтобы дописать. Тело потряхивает, и на короткие секунды образуется тишина, коей давно уже не было, и дышать становиться легче, будто и не витает вокруг тяжелый запах остывающей крови.

– Эта роза была особенной, но последней ли?

– Чего ты от меня хочешь? – голос дрожит, а уставший взгляд обращен к грязному потолку.

– Конца.

– А разве не ты хочешь продолжения?

– Я мог бы остановить все в самом начале, но порой герои больше не слушаются, живут собственной жизнью.

– Кто ты?

Лампа погасла, даже не попытавшись мигать. Просто в один момент густая темнота ночи заполнила небольшое помещение, и глаза не смогли сразу же к ней привыкнуть. Смытый силуэт бесшумно передвигался с одного угла комнаты в другой.

– Автор этой истории.

– Почему только я?.. – недосказанностью осталось висеть в воздухе, отравляя.

– Я не вижу иначе.

Лампа вновь источала слабый свет, отчего глаза заслезились. Обрывки фраз пытались собраться воедино, пока медленно возвращалась способность двигаться и дышать полной грудью, а ноющая боль в теле отступала.

– Ангел все еще ждет свою розу.

***

Дверь бесшумно отворилась, пуская Магнуса внутрь лофта. В темноте он не сразу заметил сидящего прямо на полу юношу, что не сводил взгляда с низкого журнального столика.

Алек ничего и никого не замечал, лишь продолжал сидеть, пока мысли сплошным потоком, что никак не хотел прекращаться, мешали что-либо вообще делать. «Четырнадцать… Он убил четырнадцать девушек», «использует он серебряный крис», «вырезает на них чертовы розы», «надеюсь, Магнуса ты не подозреваешь».

На стеклянной поверхности, отражая свет уличных фонарей, лежал изогнутый в семи местах острый клинок.

Около засохшей розы опустилась еще одна – нераспустившийся еще красный цветок приковывал взгляд и пугал одновременно. Шипы аккуратно срезанные.

– Крис, – голос тихий, хриплый. В нем еще тлеет слабая надежда, что не Магнус… не он…

– Керис. – Бейн медленно опускается на колени, протягивая открытую ладонь, будто спрашивая разрешение прикоснуться к крыльям дико птицы.

– Твой мальчишка – ангел во плоти, что узнал правду и не способен больше скрыть страх в своих глазах.

Александр лишь продолжает смотреть, переводя взгляд с мужчины на изогнутое серебряное лезвие и розы – жизнь и смерть слишком близко друг к другу.

– Я не смогу без тебя... – и отброшено в дальний угол очередное «но» и вечное «если бы».

Робкий взгляд зависимого, изучающий вновь, и рука в руке. Невесомое, еле заметное поглаживание, словно они знакомы лишь час.

Ангел узнал о каждом полотне и позволил вновь прикоснуться к свои крыльям, возвращая к жизни соленым поцелуем. 

***

– В субботу вечером в парковой зоне задушенной найдено молодую девушку. Тело было покрыто ветвями шиповника. Убитую звали Лидия Бранвелл. Местные власти в очередной раз призывают жителей быть внимательнее.

Магнус стоял у окна, не в силах поверить.

– Можно ли тебе доверять? – сильные объятия со спины и горячее дыхание на шее. И затихший на вот уже целую неделю голос в голове.

Черное оперение в следах акрила и акварели, глубокие поцелуи и отблеск дремлющего страха в глазах двух сумасшедших.

Утром Александр получит ярко-розовую розу.

– Художник хочет, чтобы ты ему верил, ангел.

– Ты уверенна, что они это оценят? – Саймон закрыл ноутбук и скептически посмотрел на улыбающуюся во все тридцать два черноволосую девушку.

– Конечно же! – Изабель почти что подпрыгнула на месте, начав активно жестикулировать, отстаивая свою точку зрения. – Это просто идеальный подарок!

– На свадьбу. Это подарок на свадьбу твоего брата, Из, – парень многозначительно приподнял бровь, но уже понимал, что ничто в мире не сможет остановить младшую Лайтвуд.

– Именно, – девушка хитро растянула ярко накрашенные губы. – А еще Алек, как и Магнус, так и не рассказал мне, почему они решили оставить именно ту картину.

– Поэтому ты решила, что было бы неплохо записать их в сумасшедшие маньяки.

– И подкинуть идейку первой брачной ночи.

На игривые и многозначительные танцы бровями Льюис только закатил глаза, притягивая девушку для успокоительного поцелуя. И как после этого ему смотреть в глаза Алеку и Магнусу?