Апельсины

Лера лежала и изучала потолок. Не сказать чтобы там за день что-то изменилось: все трещины и пятна были на месте, новых не появилось. Но делать больше было нечего, из-за сотрясения ей запретили и гаджеты, и даже книги. Как врач она всё понимала. Как пациент — чувствовала, что скоро сойдёт с ума. Палата ей почему-то досталась одиночная, и первые два дня Лера этому радовалась. А вот сейчас уж начинала сомневаться. Так бы хоть поболтать с кем-то было можно... 

Родители приходили к ней вчера, но надолго их не пустили — тоже чтобы не перенапрягать. К счастью, Лера знала свои права и заранее обговорила с врачом, что им сообщат, а что — нет. Хорошо быть совершеннолетней. Брательник сидел мрачнее тучи, косился на маму и явно хотел что-то спросить... Так и не решился. Интересно, что. 

Лера вздохнула, перевернулась набок и перенесла своё внимание с потолка на стену. Всё дозволенное ей разнообразие.

Дверь скрипнула, и Лера начала неохотно разворачиваться обратно. Это пока давалось ей не очень легко. Странно, для обхода рано, а все полагающиеся ей инъекции она получила ещё с утра. Обернувшись, Лера замерла, не веря глазам. Моргнула. Ничего не изменилось. Стра-а-анно... Вроде на третий день после сотрясения галлюцинации начинаться не должны — поздновато. Но как иначе объяснить появление Разумовского в своей палате, она не знала. Видение Разумовского сопровождали цветы и апельсины. Прямо классика. Не галлюцинаций, конечно, а больничных визитов. Апельсины были рыжие, цветы были рыжие. Разумовский тоже был рыжий, но это уже более привычно. Диссонанс вызывало именно сочетание этих явлений. 

— Э-э-э... Я не вовремя? — спросил он, не обнаружив радости на её лице. — Ты чем-то занята? 

О да, она целыми днями тут чем-то занята, одна в палате, без книг и телефона. 

— Ты какого тут делаешь? — наконец выговорила Лера, поверив, что глаза её всё-таки не обманывают. 

— Да вот... Навестить зашёл... — кажется, он почувствовал повисшее в воздухе напряжение и уточнил: — Вкусного принёс... 

— Ко мне даже родителей всего на полчаса пустили. 

— А я обаятельный, — довольно улыбнулся он. И, решив, что это она от неожиданности такая неприветливая, подошёл ближе, пытаясь сгрузить свою ношу на тумбочку. 

Цветы оказались не просто рыжие, а ещё и в яркой фиолетовой бумаге. На этом Лера и сломалась. 

— Убери это отсюда.

— Почему?

— Оно мне тебя напоминает.

— Ну так...

— А я тебя сейчас видеть не могу!

Он растерянно замер, а потом резко погрустнел, всё-таки стряхнул всё принесённое на тумбочку и попятился к двери. 

— Ладно, я тогда... пойду? 

— До свиданья, — ничуть не разжалобилась девушка.

— Поправляйся, — торопливо добавил он уже из-за двери. 

Лера посмотрела ему вслед... и внезапно осознала, что теперь ей снова придётся изучать потолок. Секунду поколебавшись, что хуже, она нащупала один из апельсинов и метнула его в дверь. Вряд ли кто-то мог бы понять это как предложение вернуться, скорее как напутствие... Но не прошло и пяти секунд, когда Разумовский заглянул обратно в палату и вопросительно на неё посмотрел.

— Как там Олег? — спросила она и, для лучшего понимания, указала глазами за стул у стены.

— О, Олег отлично! — радостно сообщил Разумовский, просачиваясь внутрь. — Уже бегает, у меня не получается его в постели удержать. Слушай, может, хоть ты ему скажешь? Давай я его наберу?

* * *

Кепочка надёжно прятала и рыжие волосы, и узнаваемое лицо. Но в этот раз она Разумовского и подвела.

Кирилл резко затормозил за квартал до больницы, словно споткнулся. Нахмурился, вглядываясь, прикусил губу, оглянулся по сторонам и тихо скользнул на боковую улицу. Пропустил мимо, подождал для надёжности, а потом неслышно пошёл следом.

Зачем беспокоить сестру, когда можно всё узнать, так сказать, из первых рук?