Моя ночь

Ночь. Поворот ключа, двигатель отзывается привычно. Диск в магнитолу, рычаг в «драйв» - вперед. Трасса М8. Обгонять меланхоличные фуры, уйти вправо, когда сзади стремительно и колко «дальний» по глазам. «Бэха» спешит. Давай, брат, доброй дороги. Дальше, дальше, мимо редких огоньков, жизнь в конусе света впереди. Твоя тень на пассажирском… Да, эта музыка не для тебя, слишком агрессивна. Неважно, сейчас моя ночь, мои правила. Расцветающая шизофрения – говорить с твоей тенью. Не буду. Заправка, полный бак. Двести метров в сторону, свернуть на обочину. Сигарета и скверный кофе, купленный на заправке, сидя на теплом капоте – за тебя, за меня. Вечная нам память… По лицу ладонью, стирая морось дождя или тумана – фиг его знает. Ключ в замок, вперед, чтобы еще на несколько часов забыть, что придется возвращаться. Сейчас это моя ночь. Теперь уже только моя…

Двумя годами ранее.

- Долго молчать будешь? Мне-то есть что сказать. Козел он, твой Ванечка.

- Не смей. Ты его не знаешь.

- У-у, куда уж нам, неувязкам. Вот где мы эту скотину блондинистую искать будем? Адрес хоть какой-нибудь есть?

- Нет. Я найду. Должен найти.

- Дебил, бля, прости господи.

- Не матерись. Давай я за руль.

- Ага, щаз! Из нас двоих обезьяна с гранатой – это ты, даром, что мужик. Доедем, приткнем тачку и на метро дальше. Вот там и командуй, один фиг, города я не знаю. 

- Грубая ты. Ванечка прав, что тебя не любит.

- Да мне насрать, веришь? И можно подумать, тебя он любит. Любил бы, не с**бался. 

- Ты ничего не знаешь ни о нем, ни обо мне! Ты не знаешь, как это все… 

- Леш, ты уж или объясняй нормально, для простых, или… блять, козел, ну куда ты попер? Кто так перестраивается? О, Лех, гляди – небось родня твоя, такой же водятел.

- Оль, прекрати. И давай так: приедем, ты останешься в машине, ну сходи в кафе, что ли, денег я дам. Не надо тебе со мной.

- Стесняюсь спросить: рылом не вышла? Почетное звание лучшей подруги не подразумевает?

- Тебе это не нужно. Просто жди. Я найду его и мы поедем.

- Куда, Леш? Ты понимаешь, что вам с ним некуда ехать? Ты понимаешь, что он и из-за этого сбежал? С моей мамой в хрущевке вы протянете еще неделю, а потом? 

- Комнату снимем. Я же сказал, в этот раз я все устрою. Только бы найти. И заткнись, очень прошу.

- Ладно. Если бы я тебя, извращенца, не любила.. все, тихо! Ручонки сложил! Я за рулем все же.

  Я ждала вас на стоянке недалеко от проспекта Мира два дня. Странно, но я почти не помню этих дней. Твой телефон замолчал через четыре часа ожидания. «Абонент не отвечает или…» Сука механическая. От твоих денег, я естественно, отказалась, своих почти не было, только на бензин. Почему парковщики не вызвали психиатричку для растрепанной девки из «тринашки» с подмосковными номерами? Хотелось пить, помыться и удавить вас обоих. Последнее – сильнее всего.  

  За год до этого.

- Леша, мы в кино идем или что? Что ты вечно опаздываешь, как баба?

- Мы сейчас подъедем, не ори. 

-Мы? Ты не один что ли? Але! Леша! 

С тобой был парень. Невысокий коренастый блондинчик, довольно симпатичный, если бы не узкие бледные губы и какие-то непостоянные глаза. Вороватый взгляд. «Ванечка» - так представил ты его. Неприятно кольнула нежность, с которой ты произнес это «Ванечка». Ого, я ревную? К парню? Эй, Загородный сад, шесть – готовьте палату, пациент на подходе! В зале ты аккуратно вытянул свою руку из-под моей ладони. Странно. Привычный жест, такой же привычный, как то, что это я всегда веду. Взять за руку, голову на плечо, носом в шею. Тебе же нравилось, и что сейчас не так? 

- Мы тебя проводим.

- Тебя ждать? 

- Нет. Я позвоню завтра.  

Легкий клевок сухими губами в щеку, почти не касаясь. И что это было? Через пару дней ты мне все объяснил,  в манере «для тупых и жителей Крайнего Севера»:

- Оль, мы с тобой друзья, сколько уже? Года четыре?

Вертишь в руках кружку, ерзаешь, табуретка скрипит. Реально раздражает.

- Пять, Леш. Пять лет. Кстати, секс у нас тоже дружеский? Типа, как аспирин принять, чтобы башка не трещала?

- Ты сейчас о чем? Какой аспирин?

- Такой. Проехали. Давай попроще и сразу, курить хочу, сил нет.

- Да, наверное.. Иди, дай мне минуту.

У нормальных людей предчувствие, что ли, возникло бы. Так это у нормальных. У меня – нет. Твои закидоны стали привычными, как понедельники. А без них – не ты, смешной, высоченный и нелепый, застегивающий рубашку не на те пуговицы, про разные носки и вечно сломанные «молнии» вообще молчу. Я люблю тебя. Ты это знаешь. Знаешь? Окурок с балкона, привет, прохожие. Пора выяснить, что на этот раз сотрясло мироздание в представлении Леши В.

- Ну? 

- Не нукай. И, кстати, бросай курить. 

- Не начинай. Что сказать-то хотел?

- Оль… Я люблю его. Так получилось, и .. он тоже.

Блять. Что за? Кого - его? Ванечку? Любишь? Но он же .. А я? А мы?

- Оль…

У меня всегда ледяные пальцы, ты в курсе. Так чего пугаться? Отпусти руку, лось, больно же. 

- Уходи.

- Я знал, что ты не поймешь. Никто не поймет. Это ненормально, в общепринятом смысле… Ты не думай, я не … Мне только он нужен, вот как .. дышать, что ли? Оль, тебе плохо? Оль, прости! Постарайся понять, потому что, если и ты.. Ты же для меня.. Оль, а?

Что - «ты же»? Что, мать твою? Давит виски, давит на плечи странная тяжесть. Какой неровный узор на кружке, надо же, раньше не замечала.

- Леш, вот сейчас просто уйди. Позвоню. Завтра.

- Олька!

Да уйди же ты, наконец! Хочется штампов: щелчок замка, как выстрел, лбом в холодное стекло, кружку об пол и все такое. Ни фига. Привычные звуки, привычные жесты. Кружку в мойку, сигарету – и на балкон. Ни мыслей, ни слез. Анестезия. 

 Через полгода Ванечка сбежал. В Москву, ну а куда еще? Здесь ему не светило ничего, кроме унылой пахоты на дохнущем заводе. Интересно, чем засветило в столице парнишке, окончившему престижное заведение «лицей» (ПТУ в анамнезе)? Вру, ни разу не интересно. Ты выдержал неделю. Рванул за ним, наплевав на предшествующую некрасивую ссору. Дальше – пунктир из обрывков. 

Счастливый, неестественно звонкий голос: «Привет, мы приехали!»

Хрипло, нервно: «Ольк, у меня.. у нас тут.. Мы рядом, зайдем, а?» 

«Ольк, мы спалились. Мы у тебя переночуем? Мама в комнату зашла, ты ее знаешь, она не стучится, да и не принято у нас.. Я уверен, батя передумает, мы только сегодня».

Батя не передумал. Ты умер для него тогда. Много позже на мой истерический крик: «Да что вы за люди такие!» он ответит: «Ошиблись номером». Холодно, четко, страшно.

Еще – твои гематомы и разорванная губа, алое, белое, кружится, мутит. Да, не выношу вида крови. Пришлось, больше некому. «Что, сбежал Ванечка? Сучонок». «Оль, не надо. Я сам виноват, а если бы с ним что…»

«Ольк, меня уволили. Заставили написать по собственному. Кто-то донес директрисе». А, да, ты же у нас учитель истории, если что. «Как можно, кругом дети!» Кошмар, падучая, корчи и чумные бубоны в педагогических мозгах.  

И последнее: «Оля!». Все, значит п..дец. Если «Оля», то он самый. «Оля, он уехал, опять. Ты ведь в отпуске, съездим, а?»

Я ждала вас на стоянке два дня…

А потом пришло оно – редкое ненавистное состояние «болотного отупения». Мысли замирают, воздух густеет, им не дышишь, а давишься. Механические движения, вроде все правильно, но зачем? Зачем я здесь? Асфальт пружинит и вот-вот прорвется под колесами и машина сорвется в черную торфяную жижу, где нет ничего, нет ожидания, нет боли, нет надежды. 

И запах гари. Потом выяснится, что это от сожженного к чертям сцепления, а не от безжалостного солнца в зеркале заднего вида, плавящего оставленные позади километры.

Я вернулась одна. Звонила знакомым, твоим родителям и раз за разом наталкивалась на брезгливые комментарии типа «пидорасней не интересуюсь». Некоторые особо одаренные пытались сочувствовать. Вот только сочувствие мне противопоказано, потому что убийцам и предателям не сочувствуют. Я есть и то и другое. Я убила тебя, когда перестала верить, что ты вернешься. Вот только я никогда не отключаю телефон, не меняю сим-карту, ведь у тебя отличная память даже на кривые мобильные номера.

Иногда я встречаю подобных себе. Люди – окурки, тлеющие, пока их не раздавят о подошву. О нет, внешне все зашибись, функционируем исправно, приносим пользу обществу. Только под нужным углом и при правильном освещении можно заметить, что глаза у нас мертвые.

И на хрена, скажите, я опять выезжаю в ночь на М8, свернувшуюся петлей Мебиуса между Загорском и Москвой? Неважно. Сейчас это моя ночь. Навсегда только моя.