Ночь. Первая осенняя ночь. Именно в это время года начинается переход из тёплого лета в холодную, порой даже слишком жестокую осень. Но всё опять же таки зависит от года. Иногда дождливое, довольно морозное лето пропускает сквозь себя тёплую сдержанную осень. Именно в такую погоду человек начинает задумываться о жизни: о прошлом, настоящем, и даже будущим.
Во всяком случае, так может показаться со стороны. Люди вечно куда-то спешат, быстрой походкой упуская нечто важное. Нечто необходимое и невообразимо нужное.
В одном из кафе, небольшого провинциального городка, около новой, недавно поставленной оконной рамы, висела вывеска: «Чайная». Проходящие мимо люди часто сюда захаживали. Особенно осенью. Во время первых дождей и листопадов. В такие деньки здесь можно увидеть заигравшихся детей, по ошибке заглянувших сюда, молодых парочек, которые решили добавить в свою жизнь что-то новое, необыкновенно красивое и эстетичное, взрослых дядек и стариков, совсем разочаровавшихся в жизни.
Последних здесь было хоть отбавляй. Детишек обычно тут же забирали обеспокоенные мамы, а парочки, выпив по кружке зелёного чая, уходили в поисках новой эстетики. Новой красоты жизни. А молодые это любили…
И всё же место, в котором некогда была построенна чайная, отличалось необыкновенной красотой, по сравнению с другими, более серыми улицами городка. Здесь редко проводились фестивали и прочие громкие мероприятия, но всё же, здесь ясно чувствовался запах свежести, запах доброты, запах жизни.
Тем не менее, хозяин чайной, бывалый мужчина лет сорока, не отличался излишней добротой и теплом к посетителям. Холодная улыбка и перевязанный правый глаз, порой пугали детишек, по случайности забродивших сюда. Да и мужчина и сам не был особо заинтересован в более дружеском общении. Он предпочёл тихое одиночество шумному общению: дракам, шуткам, выпивкам. Во всяком случае, его это не интересовало. Тем более сейчас.
Раньше, когда пряди чёрных прямых волос, ровно лежали поверх не до конца выбритого затылка, мужчина оставался сильным, непоколебимым, несмотря на события, медленно разрушающие и превращающие его жизнь в огромное кладбище, некогда близких и дорогих ему людей. Но он принимал и это.
На протяжении всей жизни, Ривай — так звали невысокого мужчину с длинными чёрными прядями зажиревшихся волос, предпочитал разговорам чай, дружбе чай, любви чай, людям чай… Можно даже предположить, что чай смог заменить ему череду бесконечных потерь. Но это далеко не так. Отнюдь не так. Совсем не так.
Пусть внешне Ривай и казался сильным холодным и довольно грубым человеком, на самом деле, он лишь не хотел впускать в свою безрадостную жизнь людей. И совсем не потому, что он их ненавидел, а потому что боялся их потерять. Снова спустить яркие ниточки в небо, словно ненадёжно надутые шарики. Он этого совсем не хотел.
Нет, он этого страшился гораздо более смерти. Хотя какой тут может быть страх перед смертью. Мужчина её уже давно не боялся, после того, как она посмела отнять множество дорогих его сердцу людей. В том числе и маму, положившую на него жизнь, дядю, который сумел воспитать из него героя, главнокомандующего, благодаря которому Ривай сумел стать сильным, непоколебимым, отряды, порученные ему под руководство, и множество, великое множество товарищей, друзей и приятелей. Всех их уже нет.
Мужчина уже не ненавидел смерть. По крайней мере, нет смысла ненавидеть кого-то за то, чего уже не вернуть. Так поступают лишь маленькие, глупые дети, ещё не успевшие познать жизни.
В глубине души, Ривай продолжал ожидать смерти. Продолжал ожидать того часа, минуты, мгновения, когда его может наконец-то не стать. Во всяком случае, тогда он бы смог увидеть их. Всех тех, кого он когда-то потерял. Всех тех, кто отдал за него жизни. Всех тех, из-за кого Ривай не может сомкнуть глаз.
«А ведь они тоже хотели жизни»: — часто размышлял мужчина, в перевалку добираясь до кровати. Он часто задумывался, что было бы, умри вместо них он. Без сомнения, мужчина предполагал, что это было бы лучше. Гораздо лучше. Ведь его жизнь совсем не представляет ценности. Совсем никакой. Кому нужен старый одноглазый инвалид с отсутствием некоторых внутренних органов? Во всяком случае, будь сейчас жив Эрвин, было бы лучше.
В глубине души, мужчина часто умолял: «Верните мне хотя бы его. Разве я многого прошу?». Но в ответ звучала тишина. Бесцеремонная гробовая тишина. А Леви такую терпеть не мог. Именно под этот звук и погибло сотни дорогих его сердцу людей.
Всё же, мужчина не опускал рук. Всё-таки он сумел исполнить свою давнюю мечту: открыть чайную. И пускай не сразу, но ему это удалось.
Почти каждую ночь, разобравшись с делами в чайной, Ривай озадаченно, оперевшись на старый деревянный костыль, подымался наверх в свою комнату.
Помещение не отличалось лишней пестротой и ажуром. Нет, скорее, его здесь как раз таки не хватало. Около поцарапанной ветками вишни с соседнего дома узкого окна, по своему виду больше напоминавшего поломанную форточку, стояла деревянная кровать с аккуратно застеленным покрывалом. Стены были выкрашены в однотонный серый оттенок, чем-то напоминающим чувства брюнета в последнее время.
А здесь на удивление чисто. Нет ни единой соринки, грязи, крошки… Хотя сам хозяин практически не следит за чистотой. Что удивительно, в сравнении с тем, каким помешанным чистюлей он был ещё пару лет назад. Но сейчас, спустя столько времени, столько боли, столько потерь, строить из себя сильного и крутого командира не было смысла.
А зачем? Для чего это нужно, если все друзья, родственники, товарищи, враги уже давно мертвы? Из всего некогда 104 корпуса в живых осталась лишь Микаса, да и та уже давно не видит света. Все остальные, медленно, постепенно, пускай и не сразу, но покинули этот бренный мир. Их уже не вернуть. Никого из них.
Когда мужчина наконец ложится на кровать, отбросив костыли в дальний угол комнаты, он плотно укрывается старым застиранным одеялом, изредка посматривая в окно.
Какие же там всё-таки красивые звёзды… Небо сплошь ими усеяно. А луна лишь едва показывается из-за бледной пелены, сильно раздражающие глаза — тумана.
«Сегодня на удивление тепло», — Леви щурит глаз, поворачиваясь на бок. Мужчина поправляет падающие на лицо пряди волос, сглаживая их назад. Он пытается уснуть. Вскоре, устроившись поудобнее, Ривай начинает засыпать, пока до его ушей не начинают доходить непонятные, размытые голоса.
— Убийца…
— Это из-за твоей ошибки не стало целого отряда…
— Это ты во всём виноват…
Мужчина морщится от боли, съёживаясь от слёз, стекающих по его щекам. Казалось бы, здесь никого нет, а уж тем более и быть не может. Тогда почему? Тогда откуда? Почему он слышит эти голоса? Почему каждую ночь Ривай начинает задыхаться, начинает захлёбываться в слезах? Наверное, это расплата. Расплата за его слабость. Расплата за его самолюбие. Расплата за его чувства…
С каждой ночью приступы лишь усиливаются и мужчина продолжает молить. Продолжает умолять жестокую смерть наконец смиловаться над ним и отпустить его в путь. На ту далёкую сторону и те бескрайние луга, где сейчас находятся его товарищи. Но смерть, словно выжидала, пока он окончательно не оставит надежду. Пока боль внутри окончательно не сломает ему рёбра. Пока он сам не убьёт себя… Но этого, как ни странно, не происходило. Всё происходящее казалось лишь страшным сном, длившемся на протяжении стольких лет…
Вскоре, когда в глазах начинает темнеть, до Леви доходит знакомый голос. Голос, который он столько раз слышал и ждал услышать:
— Пойдём, Ривай. Я сожалею, но нам пора отправиться на ту сторону…
— Главнокомандующий, вы правда… — мужчина всхлипывает, — Вы правда дождались меня?
— А ты крепкий парень, Ривай, столько всего пережил… Но сейчас, это не имеет значения. Тебя уже все ждут. И все скучают. Нам уже пора…
— Ну же, капрал, пойдёмте, — из-за угла слышится второй голос, но уже более мягкий и плавный, — Иначе я без вас буду ставить опыты.
— Ханджи… И ты здесь? — мужчина всхлипывает, вытирая набежавшие слёзы.
— А как иначе, ты не умрёшь в одиночестве!
— Послушай, Ривай, ты и вправду был сильным человеком. И я горжусь, что у меня был такой подчинённый. Хотя нет, близкий друг. Ты и правда сильный.
Сквозь слёзы, мужчина чувствует слабое прикосновение, словно холодную руку нежно прижавшуюся к нему. Леви дожить руку поверх протянутой и улыбается. Наконец-то он сможет вернуться. Вернуться, чтобы снова быть счастливым.