Ты для меня – лишь детская глупая мечта,
как та, когда хотел все тело забить
понятными лишь мне одному символами,
что завитками черных рун сейчас красуются на плечах.
[POV Алек]
Прошло уже шесть лет, а я снова и снова вспоминаю о том, что случилось тем солнечным летним днем в небольшом прибрежном городке. Наверное, я зависим этим днем.
Мне вот-вот должно было исполниться двадцать. Я два года ждал сообщения от Бюро Красных Нитей. Они уже несколько столетий распутывают узлы и помогают людям находить их родственные души. Вселенная непредсказуемая: можно случайно столкнуться со своим соулмейтом на улице или искать его годами.
Кто-то называет это судьбой, кто-то – проклятием красной нити. Я же просто жду.
Изабель нашла свою родственную душу еще в старшей школе. Пришла в класс и сразу же ее нить соединилась с нитью молоденькой учительницы. Так порой случается. Сначала были крики, скандалы и слезы, но Лидия оказалась хорошей, так что вскоре родители смирились с велением судьбы. А с недавних пор Иззи начала светиться ярче южного солнца.
Вселенная определенно улыбнулась ей.
Я бы хотел, чтобы у меня было так же.
Лето подходило к концу, волны становились все выше. Это первый раз, когда я поехал куда-то сам. Откладывал деньги почти весь год, купил билет на самолет и просто улетел в закат на целых два месяца. Лишь я, океан и незнакомый город.
В тот день я вновь прогуливался по набережной. Вечером здесь всегда тихо, лишь дети громко смеются и играются с узлами красных нитей. Наверное, все в детстве так делают: перепрыгивают через эти хитросплетения судеб. Их видят все, но лишь немногие могут прикоснуться – они-то и работают в Бюро.
В больших городах нитей столько, что глаза устают от изобилия красного. Они буквально повсюду. Растягиваются, путаются и соединяются. В эти мгновения не случается никакой вспышки света или раската грома – просто два человека, встретившись взглядами или прикоснувшись друг к другу, внезапно понимают, что теперь они навсегда связаны.
Наша жизнь и счастье почти полностью зависят от каких-то непостижимых законов судьбы. Но, пока красная нить тянется куда-то в неизвестность, можно жить лишь для себя.
Этим-то я и занимался все лето. Отдыхал, наслаждался и не думал наперед. Ребенком я всегда представлял, каким же будет предназначенный мне свыше человек. Отчего-то я всегда считал, что он обязательно будет шумным, как мегаполис, и ярким, как фестиваль красок*.
Именно таким он и показался мне в тот день.
Я снова пишу, и плевать, о чем и на чем:
на себе, на бумаге, на этом чертовом мире,
что не сдался мне вовсе, пока в нем нет тебя,
пока в нем мы не рядом.
Иногда бывает такое чувство, будто вот-вот что-то должно произойти, что-то важное. Вот в одно мгновение я беззаботно смотрю, как на горизонте пенятся золотистые волны, а уже в следующее в груди что-то сжимается в нетерпеливом предчувствии.
Он остановился в нескольких метрах от меня и принялся смотреть на океан через камеру телефона. А я неотрывно смотрел на него. Долго, наверное, минут пять. Хотелось запомнить каждую деталь. Красный шелк рубашки на золотистой коже, подранные джинсы, торчащие вверх волосы. Яркий, как и расцветающий закат.
А потом мы встретились взглядами. Так внезапно – и я, кажется, перестал дышать. Мир сузился до карих глаз,густо обведенных черной подводкой.
В те секунды я наконец-то понял, о чем говорили все те отчаянные романтики. Вот же она – та самая магия, когда сердце замирает, а после начинает биться ускоренно, ураганом разнося по телу сотню мотыльков, что хотят вырваться в этот восхитительный закат.
И, словно по команде, мы с ним взглянули на свои руки.
Гребаная нить так и осталась висеть мертвым грузом, стремясь в совершенно другую сторону.
Наши души не связаны.
И я знаю прекрасно, что это все не стихи,
но хочу, чтоб они ими были,
как и хочу, чтоб мы с тобой попросту были,
чтоб не приходилось писать одному в тишине этой ночи.
Я вспоминаю тот день снова и снова и все пытаюсь понять, что же нами тогда двигало.
Ведь все это было ошибкой.
Наша встреча, сумасшедший поток всевозможных чувств и эмоций и уже холодный соленый ветер. Вселенная ошиблась. Мы тоже. Но кого это останавливает, верно ведь?
– Магнус, – и он протянул мне унизанную кольцами руку.
– Алек, – я ответил на рукопожатие и улыбнулся ему.
Наши нити тянулись прочь друг от друга, и смотреть на это было невыносимо. Но да и пусть они катятся в адову пропасть! Этим летним вечером на берегу океана судьба была не властна над нами.
Я мечтал о тебе, но не 24/7,
я мечтал о тебе, когда солнце садилось,
когда видел все эти белые ночи,
когда бился фарфор очередной разбитой тарелки.
Мы, не размыкая рук, провели взглядом этот угасающий день. И все это время мы молчали. Ведь о чем нам было говорить? Все слова были бы ложью. Но, блять, как же мне хотелось в нее поверить! Сотворить ту фэнтезийную временную петлю и до бесконечности переживать эти часы.
И после я так часто встречал закаты, но настолько волшебных больше нигде не было. Ни разу.
Потому что рядом не было его – не было Магнуса.
И я порой наивно мечтал, чтоб он всеми правдами и против всех законов оказался рядом. Чтоб мы вновь, как и в тот день, стояли плечом к плечу, замерзая на поднявшемся ветру – летние ночи так обманчивы.
Вселенная тоже.
Я менял города и страны, увидел все океаны и северное сияние, но так и не смог найти ничего прекраснее того прибережного городишки, где мы, рассекая чьи-то спутанные нити, двинулись вдоль по набережной. На небе загорались первые звезды.
Ты – немая мечта, никогда не ставшая явью,
слишком смело, отчаянно, так по-детски наивно,
я любил безрассудно на тле уходящего лета –
ты ушел вместе с ним, как о скалы разбилась волна.
Я и не вспомню уже, как мы дошли до моего отеля, как миновали холл. Но я до мельчайших подробностей помню, как вся эта вселенная отлетела в сторону и стала абсолютно неважной, когда закрылись двери лифта.
Мы будто бы прекрасно знали, что у нас совершенно нет времени.
Хотя, наверное, так оно и было – знали, чувствовали.
И я чувствовал спиной ноющую боль, когда оказался впечатан в стену лифта, что медленно поднимался на четырнадцатый этаж. Все эти две минуты мы дышали обрывками, не смея прекращать сбивчивый поцелуй. Не было никакого единого ритма, лишь отчаянная попытка стать как можно ближе, впитаться в кожу, как едкий дым.
Словно это могло помочь связать наши блядские нити.
Руки жили собственной жизнью, мы несдержанно изучали тела друг друга в точности как те подростки, впервые оказавшиеся наедине в пустой темной комнате. И возбуждены были так же сильно, до тянущего в низу живота предела.
Кабина лифта остановилась, и мы чуть ли не выпали с нее. Смеялись, все так же не отлипая друг от друга. Только вот смех этот был немного вымученный, и руки у меня, как оказалось, дрожали, потому и не смог даже с третьего раза попасть ключом в замочною скважину. Из-за этого мы смеялись еще сильнее.
Магнус помог мне: накрыл мою руку своей, и, объединив усилия, мы все же пробрались в номер. Замок щелкнул дважды, вновь отделяя нас от остального мира, на включение света времени мы уже не тратили.
Как же я хотел утонуть в его поцелуях, влажных, грубых, абсолютно ничего не обещающих. Мы неуклюже выпутывались из одежды, спотыкались, роняли что-то, вновь смеялись и ловили губы друг друга. Даже малейшее расстояние казалось невыносимым.
А после разум затуманился окончательно, напоследок мелькнув яркой красной вспышкой ненавистной нити.
Все смешалось: стоны, шум воды, резкие и почти болезненные движения рукой. Я хватался за плечи Магнуса так сильно, что на смуглой коже тут же появлялись синяки, но для неспешной нежности у нас совершенно не было времени. И от осознания этого буквально хотелось выть, но я лишь снова и снова задыхался, без разбора целовал его губы, щеки, шею.
Внутренности скручивались в тугой пульсирующий узел и все тело, казалось, превратилось в натянутую струну, что вот-вот должна порваться. И я не знаю, кто тогда закричал: я, он или же мы вместе не смогли сдержать голос. Прокатившаяся волна оргазма не смогла смыть напряжения, лишь бьющие струи воды теперь казались слишком горячими.
А потом снова были лишающие рассудка глубокие поцелуи и все те же жадные прикосновения.
У нас еще оставалось немного времени.
Так почему тебя не было рядом?
Мы могли бы встречать все закаты,
если б однажды не исчезли в рассветных лучах,
прячась в разных квартирах, городах, континентах.
Небо медленно серело. Я отвернулся от окна, мечтая, чтоб рассвет никогда не наступал.
Магнус тоже не спал, неотрывно смотрел на меня, лениво играя с моими волосами. По телу разносилась дикая усталость, но я боялся засыпать. Он уйдет так или иначе, но я хотел это видеть – лучше так, нежели проснуться в пустой кровати.
Мы взялись за руки. Красная нить Магнуса, словно издеваясь, протянулась вдоль моего запястья, что на нем проступили синяки. Наши тела полностью были усыпаны багровыми метками, будто мы всю ночь на ринге провели, а не в кровати. Сколько они еще будут виднеться? Неделю? Максимум две.
Я провел рукой по шее Магнуса, обводя каждый засос и след от укуса. Кажется, я впервые был настолько несдержанным. Я бы хотел показать ему, что умею быть другим, подарить ему всю свою нежность и утонуть в его заботе.
Рассветные лучи становились все ярче.
Я потянулся за очередным поцелуем, словно он мог остановить время, прекратить вращение этой гребаной планеты, на которой каждый, блять, должен быть счастлив. Только вот далеко не с тем, кого выберет сам.
Не знаю, откуда у нас взялись силы, наверное, от отчаяния, но Магнус вновь углубил поцелуй и больше не позволил мне отстраниться. А я и не пытался. Перекинул ногу через его бедра и сел сверху. Это уже точно в последний раз.
Нам понадобилось немного больше времени, чтоб полностью возбудиться, но вот я снова опускался на его член. Я даже не пытался выровнять дыхание – захлебывался воздухом, но совершенно не боялся утонуть. И я правда пытался двигаться медленно, чтоб навсегда запомнить ощущение пульсирующей наполненности, но сорвался. Или это был Магнус – не помню уже.
Болезненно быстрый темп, саднящее горло, и он снова удерживает мои руки над головой, не позволяя прикоснуться к себе. Потому что это неправильно. Мы не должны так желать друг друга, сердце не должно разбиваться о ребра при каждом ударе, а голос не должен срываться до хрипа.
Солнце полностью встало, когда разум вновь окутала поволока наслаждения.
Почему вселенная так жестока?
Нам судьбой не прописано, для нас карты иначе легли:
это было давно, лишь пару часов, пару слов,
и нам солнце светило так ярко,
и так сильно хотелось забыться, не думать, не думать, не думать…
И, выйдя из душа, я устало сел на край кровати. Мне оставалось только наблюдать, как Магнус собирал свои вещи, что были разбросаны по всему номеру, и одевался. На это было сложно смотреть, но я все равно не отводил взгляда.
С его волос все еще капала вода, спина напряженная, движения неестественно резкие, словно каждый вдох дается с трудом. Возможно, так оно и было.
«Постой. Пожалуйста, не уходи», – так хотелось закричать, но у меня не было права произносить эти слова даже мысленно. Я никак не смог бы его остановить, ведь это не наша судьба.
Одевшись, Магнус обернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза. Словно в последний раз.
– Прости, – шепот, разрывающий мою душу на части.
– Я буду ждать, – я просто должен был сказать хоть что-то. И я действительно не хотел причинять ему боль своими словами, но отчетливо видел, как она заплескалась на дне карих глаз, – Прости.
Дверь за ним закрылась. Я не провожал, не нашел сил даже подняться с кровати.
Это все было ебаной ошибкой, которую я буду с трепетом вспоминать всю свою жизнь.
И уже через пару часов мне придет сообщение от Бюро Красных Нитей: они все же нашли мою родственную душу.
И мы могли бы повстречаться случайно на улицах,
глянуть в спину друг другу безмолвно
и вновь разойтись, потеряться в толпе,
раствориться в пыли огромных чужих городов.
Я не ждал ни минуты и тем же вечером сидел в аэропорту, ожидая регистрацию. Мою судьбу закинуло аж в Таллин*.
Вначале, открыв приложенную к сообщению фотографию, я даже не поверил. На меня смотрела улыбчивая рыжая девушка. Клэри яркая, да, шумная и вся, как я когда-то давно мечтал, но стойкое ощущение, что вселенная точит на меня зуб, все равно усилилось.
Стоило мне пристегнуться в кресле самолета, как в одном из пассажиров я увидел Магнуса. Это был первый раз, когда я назвал какого-то незнакомца его именем. И далеко не последний. Вскоре я даже свыкся с этим, видел его образ, куда бы ни пошел: в шумной толпе, в скоростном поезде, в маленькой кофейне и снова в самолете.
Я ошибался год за годом. Моя нить неумолимо тянулась к перепачканной в акриле художнице, но я продолжал мечтать, что однажды снова встречу Магнуса.
Только вот он даже никогда мне не снился.
Воспоминания прахом обрушатся, обрушатся болью,
и сломаны ребра, и вновь глупый сон, и сорванный голос.
Уходим, не держим, не ждем и не верим,
и обрушится ночь, возрождая из памяти образ ушедший.
Я прошел паспортный контроль и успел сделать лишь пару шагов, как на меня обрушился огненный водопад. Не было ни единого сомнения, что это она.
Хрупкая, шумная, совершенно не знающая границ и очень настырная. Клэри постоянно о чем-то говорила, что-то делала, у нее было множество идей и еще больше энергии. Уже через месяц я без раздумий перевелся на заочное обучение, и мы тут же рванули с ней в путешествие.
Мир превратился в единое буйство красок, что их у Клэри было больше, чем одежды. И порой она даже надоедала мне тем, что приходилось позировать для ее картин, но это ничего, ведь... Я бы хотел сказать, что рядом с ней чувствовал абсолютное счастье, но это не так.
Клэри была мне подругой, сестрой, поддержкой, а еще мы же в первые дни общения поняли простую истину: наши души соединились, но сердца так и остались преданы другим.
Как часто эта судьба ошибается?
[POV Магнус]
Я проснулся от невыносимой боли, словно кто-то разом переломил все мои кости. Вскоре вспышка боли повторилась, и я даже не слышал собственного крика – лишь монотонный шум, с каким кровь разносится по артериям. Воздух казался обжигающе горячим, из глаз текли слезы, меня снова и снова прошибала судорога, как от сильного удара током.
А потом все стихло, оставив по себе лишь металлический привкус крови.
Я с трудом поднял левую руку – чертова нить исчезла. Камилла мертва. И мне плевать, где и при каких обстоятельствах, но по ощущениям ее либо с крыши сбросили, либо под поезд толкнули.
Кто-то говорит, что после смерти соулмейта в душе становится так нестерпимо пусто, но я чувствовал лишь долгожданное освобождение.
Оковы судьбы наконец-то спали.
Три часа, и мы оба покинем этот гребаный город,
оставаясь друг другу лишь глупой детской мечтой,
ведь нам вместе не быть… но кто запрещает мечтать?
В миг, когда солнце прощается с городом, так и не ставшим родным.
Я собрал все свои вещи и уехал. И лишь один вопрос назойливо вертелся в голове: почему не сделал этого раньше, почему не ушел сразу.
Метро, аэропорт, небо над Атлантическим океаном, душный автобус – и вот я вновь вернулся в тот маленький прибережный городок… Сколько времени прошло? Семь лет? Хах, да. Семь лет и тридцать два дня – я считал каждый, когда рядом не было Александра.
Семь лет и тридцать два дня я проклинал эту блядскую вселенную с ее гребаными нитями судьбы.
Все это было ошибкой.
Но никто и никогда не запретит мне мечтать. Вспоминать день изо дня, как горели голубые глаза в свете заката, а соленый ветер игрался с его волосами.
Столько раз я представлял, что вновь смогу услышать его голос – где-то посреди шумной улицы, в переполненном метро, в огромном городе, где Александра никогда и не было. Но, блять, как бы я хотел, чтоб он вновь позвал меня по имени. И я, кажется, уже лет пять как забыл его голос, но уверен, что все равно смог бы узнать. Да, я узнал бы его из тысячи, из миллиардов…
– Магнус…
Я обернулся, не дыша. В груди бились страх и надежда. Я не верил, но так отчаянно хотел поверить.
Голубые глаза светились, как и раньше, но теперь были в обрамлении мелких – почти незаметных – морщинок. Холодный ветер путался в черных волосах.
– Я ждал тебя, – собственный голос кажется чужим, – Александр.
– Я тоже.
Вселенная ошибается иногда, но, кажется, она все же умеет просить прощение.