Голова отзывается новым приступом ярко-алой боли, стоит ему попытаться поднять залитые свинцом веки. На этот раз он чувствует, перестарался. Выбился из сил и дал зайти всему слишком далеко.
Какаши проводит взглядом по алой цепочке капель на девственно белой глади. В местах, где снежинок коснулась кровь, белый покров стал неровным, просев под тяжестью чужеродных капель. Любой при желании мог обнаружить его, если он не найдёт в себе силы замести следы. Выругивается себе под нос, понимая, что так остальных и не нагонит.
Ещё шаг, и он чувствует, что достиг предела. Рана снова разошлась, густо окрашивая светлую ткань жилета в бурый цвет. Слишком быстро. Она даже не так уж и болит, сколько с каждой потраченной секундой делает его слабее. И, если помощь придёт, будет уже поздно что-то предпринимать. Он знает об этом. И всё-таки делает шаг вперёд, не позволяя снежной пелене взять над ним верх. Рано или поздно он упадёт. Но пусть это будет поздно.
Рука скользит по замерзшей коре чёрного дерева. Он только и может опереться на неё, чтобы ещё раз перевести дыхание. Казалось, прошло невыносимое количество времени. На самом деле, только секунды. Об этом говорит то нелепо маленькое расстояние, которое ему удалось пройти. Пожалуй, здесь он и остановится. Может быть, навсегда.
* * *
В комнате, единственным источником света которой оставался забытая всеми лампа в коридоре, они могли побыть одни. Больше негде.
Здесь стояла тишина. Только заведённые часы неприятно постукивали прямо по вискам, и он едва сдерживался, чтобы не разобрать его на шестерёнки и отдельные детали. Останавливала только тёплая расслабленная ладонь на его груди. Он повернул голову, взглядом лаская нежные черты лица девушки: приоткрытые губы, мягкий изгиб чёрных ресниц, слегка нахмуренные брови. Ей что-то снилось, судя по лёгкому подрагиванию век и по тому, как резко её рука на его груди сжалась, бесцельно комкая чёрную ткань между тонкими пальцами. Беспокойный сон.
Какаши ухмыляется. Словно у них бывает по-другому.
Юноша вяло зашевелил затёкшим плечом, крепче обхватывая ладонью руку девушки. Влажная прядь волос спадает на линию губ, и мужские пальцы сметают их прочь. Хатаке недолго задерживает взгляд на ней, затем переводит его на потолочный вентилятор, прислушиваясь к её размеренному дыханию. Она больше не сжимала кофту Какаши, расслабленные пальцы спокойно легли на грудную мышцу.
Стрелка будильника стучит для него. Для того, чтобы не забыть и не забыться.
Шероховатыми подушечками пальцев он бессознательно проходит по руке спящей, вдоль сухожилий и синеватых вен, и касается её мягкой нижней губы. Совсем легко, не желая стать причиной её пробуждения. Вязнет в своих неконтролируемых порывах и всё-таки ведёт касание к виску, заправляя опавшую чёрную прядь за ухо. Наблюдает за тем, как в коридоре появляется тень, и следит за каждым её движением. Что-то мелькает в его взгляде — то, что он и сам не может понять. Да и не хочет:
— Капитан, нам пора. — Шёпот. Тихий, но непривычный к уху, резкий, полностью разрушающий стоящую в комнате тишину, и Какаши невольно морщится, словно голос мужчины принёс ему физическую боль. Он слегка кивает, опуская уставшие веки. Клонит в сон, но юноша не даёт этому чувству запустить свои цепкие лапы в его тело, оттягивая до последнего момент расставания.
Тень не исчезла, настойчиво продолжила:
— Капитан, — снова она резко прервала тишину шёпотом. Какаши злится, на мгновение бросив взгляд на лицо девушки: она слегка морщится, словно желает прогнать надоедливую муху, беспокоившую её сон.
Хатаке молчит. Угрюмо смотрит на Тензо в тени, прижимая к себе обеими руками потревоженную девушку. Она стирает с лица остатки сна, поднимает на юношу блестящие с пробуждения глаза и тянется к нему:
— Уже уходишь? — когда её тонкие руки крепко обвивают юношескую шею, уголки его губ слегка дёргаются в полуулыбке. Он игнорирует вопрос, нежно касаясь её губ своими. Неспешно проводит языком по солоноватым бледным губам, пальцами обхватив точеные линии подбородка. На мгновение забывается, слегка покусывая пухлую нижнюю губу девушки. Рискует снова сойти с рельс и сильнее усложнить себе жизнь. Делает это, запуская ладонь в её гладкие чёрные волосы, чувствует, как волной по девичьем теле прошла дрожь.
Он разрывает поцелуй первым, слегка касаясь её щеки в последний раз, и поднимается с кровати, беспокойно разминая затёкшие плечи:
— Да, — Какаши бросает взгляд на будильник, затем на неё, опустившую усталые веки, — не буду тебе мешать.
Он не отключает будильник, который прозвонит через две минуты. Знает, что когда уйдёт, она встанет, не в силах сохранить покой, впустую растрачивая душевные силы на бессмысленные переживания и разговоры. Черта, так сильно раздражающая его.
Напоследок он даже не бросает на неё взгляд. Это лишнее. Если повезёт, они встретятся снова. Если нет, всё пережитое так или иначе ничего не будет стоить.
* * *
Чей-то голос не даёт забыться окончательно. Он слышит так отчётливо и громко, словно его источник где-то рядом, но он, потерявший счёт времени, не в силах игнорировать приступы боли, поднять и протянуть руку навстречу ему. Белая пелена обступила шиноби со всех сторон, но Какаши больше не чувствует холод. Только усталость.
Да, он устал. А потому не спешит открывать глаза, когда её голос зовёт его.
Какаши чувствует, как жар разливается в плоти, словно кипяток запульсировал по его венам и артериям. Силы возвращаются к нему, и он медленно открывает залитые свинцом веки, больно щурится от яркости залившего снег солнца и видит её лицо. Тянет к ней руку, словно убеждаясь, что она вовсе не мираж, кончиками пальцев дотрагивается до линии подбородка. Зря, только испачкал её кровью.
Она, побледневшая и с синими от холода губами, не обращает на это внимание, только сосредоточенно смотрит на его раны. Её не должно быть здесь. И всё-таки она пришла:
— Акира...
— Потом, — губы вздрагивают от холода или же едва сдерживаемых слёз.
«Акира, мне жаль.»