Брут нервно барабанит пальцами по столу, и в тон ему барабанят капли дождя. Иллюзорного, конечно, дождя – зачем в Полисе с его идеальным климатом и автоматизированным поливом всей растительности дождь. Просто под шум дождя Бруту думается легче.
Все время с того момента, как он очнулся в палате, Брут не переставал прокручивать в голове день отключения купола, а особенно – те 30 минут, что прошли между первым и вторым взрывом. 30 минут между первым взрывом и последней секундой его жизни как целого, цельного человека, а не собранного-перелатанного калеки.
Когда Брут пошел на поправку, ему надели временный браслет, пока в оставшуюся руку не вживят постоянный. Никто – ни в больнице, ни потом в реабилитационном центре, где он пробыл несколько дней и свалил, после того как установили протез, – не знал, что Брут браслет этот хакнул в первый же день. Хакнул Брут его по банальнейшей причине – доказать себе, что может обходиться без него. Брут вспоминал, как ему хотелось ударить Икара. Брут начал бояться самого себя. Что еще вскрылось у порядочных горожан, когда отключилась блокировка? Самые безобидные последствия – граффити на стенах домов и желание петь прямо на улицах. А ведь были и пострадавшие.
Получается, браслеты не искореняют проблему агрессии полностью, а просто на время откладывают ее решение? И если их снять, происходит взрыв?
Брут отказывался признавать, что он такой же.
Все-таки золотые браслеты кому попало не дают, Брут отлично умел контролировать себя и с браслетом, и без него.
Только вот свое желание погеройствовать он проконтролировать не смог, за что теперь и расплачивается.
Врачи его предупреждали, что возможен отходняк. Бруту, по-хорошему, надо было еще пару недель посидеть на реабилитации под наблюдением, но он уже не мог там находиться, поэтому, наврав всем о своем идеальном самочувствии, Брут уехал домой.
В первый день дома Брут выкинул все лилии, которые роботы как раз к его возвращению любезно поставили в дизайнерские вазы. Слишком пахло смертью.
В первую ночь Брут выл и лез на стенку от боли. Хотелось разодрать протезом лицо в кровь. Казалось, болел каждый шов и каждая срощенная кость. От боли темнело перед глазами и звенело в ушах.
Брут плохо помнит, что он делал – кажется, бредил и метался, под утро задремал, скрючившись, прямо на полу, и проснулся через пару часов с желанием умереть. Умереть сил ему не хватило, сил хватило только натыкать в смартфоне доставку лекарств и снова отрубиться.
Не самые приятные воспоминания.
Первую неделю без обезбола жить почти не получалось. А потом ничего, привык, и с каждой ночью боль становилась слабее.
На вторую неделю пришли кошмары. Абсурдные, преувеличенные – как гаснет купол и падает небо, как под завалами погибают все его друзья, а сам он придавлен каменной глыбой и не может ничего сделать.
Брут мотает головой, отгоняя воспоминания. Главное, что сейчас он в относительной норме.
Ворот футболки как будто стягивает шею удавкой, и он чувствует, что начинает задыхаться. Брут сильно трет виски, чтобы хоть как-то прийти в чувство.
Из квартиры давно выветрился запах лилий, но от чего-то фантомно-душного очень хочется куда-нибудь выйти проветриться. Можно сразу в окно и без хлеба.
Брут сам себе отвешивает пощечину. Сильно, больно, не жалея.
Господи, он такой слабак, расклеился, на что он теперь способен – руки, вон, дрожат, в мастерской от него теперь мало пользы.
Все что у Брута осталось – его мозги, но и это, кажется, ненадолго. Крыша едет пугающе отчетливо. Тянет истерически засмеяться, но вместо этого он икает и коротко нервно хихикает.
Ему очень страшно потерять контроль. Он – золотой мальчик, правая рука гения – так боится сойти с ума. Звучит как бред. Бруту невыносимо стыдно – он, раньше выполнявший сложнейшие вычисления и расчеты, теперь сомневается в своей вменяемости, подставляя и себя, и Икара, и всю работу корпорации.
Перед Брутом на столе лежит квадратная коробочка с браслетом, который ему должны вживить. Икар предлагал вмонтировать браслет в протез, быстро и безболезненно, но Брут категорически отказался – сам даже не понял, почему.
Ему так отчаянно хочется вернуть веру в то, что браслет решает все проблемы, но в глубине души он понимает, что это будет самообманом.
Брут встает из-за стола и начинает нетерпеливо мерить шагами комнату.
На Окраинах люди живут без блокировки агрессии. Интересно, как? Есть ли у жителей Полиса шанс постепенно отказаться от браслетов? Бруту надо проверить это как минимум на себе, как максимум – посмотреть, как живут изгои. Желательно, изнутри. Как они контролируют эмоции и как еще не поубивали друг друга? Куда перенаправляют жажду разрушений и негатив?
Перед тем, как Брут опять попадет под тотальный контроль любых перемещений или перед тем, как у него окончательно съедет крыша, ему надо это выяснить на практике.
Тем более в сторону Окраин он уже пару недель посматривает с подозрением.
Икар говорит, что расследование велось и ведется до сих пор. Брут уверен в бесполезности этой затеи – полиция ищет причину взрывов и сбоя внутри, а надо искать извне. Скорее всего, это внешняя агрессия – никому из горожан при исправно работающих браслетах не взбредет в голову подрывать генераторы. А внешний "враг" у Полиса всегда был и остается всего один. И если изгои решили нарушить перемирие, то Брут должен выяснить, насколько серьезную угрозу они представляют и кто именно за этим стоит.
Если все получится, он убьет сразу двух зайцев: найдет виновника взрывов и прощупает почву для отказа от браслетов.
От принятого решения становится даже дышать немного легче. Вот и планы на отпуск появились.
Не давая себе времени на промедление, Брут отбивает Икару сообщение “Отдохну пару недель, надо сменить обстановку”, цепляет из-под стола сумку, сгребает в нее все инструменты, которые могут понадобиться, если протез вдруг – его заверили, что эту модель невозможно сломать, но все возможно – выйдет из строя, и, накинув куртку, вылетает за дверь.