Лапша оказывается несъедобной: переваренной и залитой кислым соусом. В кафешке на окраине, которую когда-то случайно отыскал Баджи, работает всё тот же повар, но в детстве еда оттуда почему-то казалась вкуснее. Дело ли в том, что в компании Кейске каждый ужин превращался в веселье или в том, что двадцатичетырехлетний Чифую мог позволить себе потратиться на то, от чего впоследствии не возникнут проблемы с пищеварением, но факт остается фактом: Мацуно невкусно. И это портит ему настроение.
— Походу у нас с тобой были стальные желудки, — молодой человек улыбается, но в голубых глазах ни проблеска радости. В тени высоких деревьев, под шелест листвы, напевающей мертвецам колыбельную, веселиться совсем не хочется. Это место для тихих встреч и долгих разговоров с теми, кто никогда не сможет ответить.
Могила Кейске чистая и ухоженная, в каменных вазах стоят свежие цветы. Вчера была десятая годовщина со дня его смерти, и мать Баджи не могла не прийти.
В отличие от Чифую, который даже по прошествии стольких лет никак не заставит себя с ней встретиться и попросить прощение. Прямой вины Мацуно, может, и нет, но молодой человек уверен: если бы тогда он был внимательнее и умнее, то смог бы эту катастрофу предотвратить.
— Я опоздал. И еда сегодня мерзкая. — отставив коробочку с лапшой в сторону, Чифую облокачивается на памятник и нежно очерчивает пальцами выгравированное на нем имя. — Ты злишься?
Теплое, нагретое солнцем каменное изваяние не отвечает. Мёртвые всегда искренны в своем молчании.
Мацуно закрывает глаза и силится вспомнить, каким был Кейске Баджи в свои шестнадцать, но образ получается смазанным и неровным. С каждым годом он словно становится всё дальше и дальше, повернутый лицом к свету и спиной к Чифую. И как бы последний не пытался его догнать, у него никогда не выходит. Всё, что Мацуно помнит: длинные чёрные локоны и испачканную кровью куртку вальхаллы. А каким был голос Баджи? Как он смеялся? Где прятались его родинки и шрамы? Когда-то Чифую без раздумий мог отыскать их в темноте пальцами. Оказывается, это страшно — забывать черты лица того, кто стал твоей первой любовью.
Десять лет — много или мало? В масштабах личной вселенной Мацуно Чифую десять лет соизмеримы с маленькой вечностью.
Поздним вечером понедельника людей на кладбище почти нет, и молодой человек рад, что чужая скорбь не может прервать его уединение. Он бывает здесь нечасто, но когда все-таки приходит, желает воссоздать иллюзию, будто бы и впрямь проводит время со старым другом. Тоска Чифую никогда по-настоящему не проходит, он носит её с собой под сердцем все эти годы, но это вовсе не значит, что печаль — единственная константа его жизни. Мацуно научился жить так, чтобы в конце ни о чем не жалеть. Иного Кейске бы не одобрил.
Чифую рассказывает о своих буднях в зоомагазине и регулярных встречах с ребятами из бывших Свастонов, о том, как ленив и избалован стал постаревший Пик Джей. Делясь воспоминаниями о том, в какие глупые передряги он умудряется попадать, будучи взрослым, Мацуно смеется и ему кажется, будто откуда-то издали раздается приглушенный смех в ответ.
Эмоции выматывают сильнее, чем восьмичасовой рабочий день, и молодой человек не замечает, как засыпает. Сон Чифую спокоен и тих, потому что есть кто-то, кто по-прежнему его оберегает.
Время близится к полуночи, когда Мацуно просыпается от сладкого запаха благовония. Заторможенный дремой он не сразу замечает перед памятником Баджи чью-то фигуру: стоя на коленях, она возносит покойнику молитву. А когда замечает, то не спешит прерывать, пытаясь понять, кто отважился бы прийти на кладбище так поздно ночью. Ожидание длится недолго. Незнакомец вскоре оживает: задувает палочку благовония, прибирает за собой и вдруг тихо спрашивает:
— Проснулся?
Ответить Мацуно не успевает. Вспыхнувший свет фонарика освещает обрамлённое чёрными волосами лицо незнакомца, и на мгновение он видит в нем Баджи. Того Баджи, чьи кости обратились в пепел десять лет назад.
— Чифую?
Молодой человек вздрагивает от знакомого-незнакомого голоса, и мираж вдруг рассеивается. Мёртвые не возвращаются, но вот прошлое иногда всё-таки может.
— Давно ты вышел?
Казутора смотрит глазами полными пустоты и пожимает плечами.
— Сегодня после обеда.
Мацуно не считает себя благодетелем, но спустя час почему-то впускает Ханемию в свою небольшую квартиру, гремя банками пива в пакете. Будильник должен прозвенеть через пять часов, но Чифую тот, кто предлагает вместе выпить. Из закусок — онигири с тунцом и пряные воспоминания из прошлого. Последние — взболтать, но не смешивать.
Они почти не разговаривают, медленно цедя холодный напиток, но Мацуно не чувствует дискомфорта. И напряжение Казуторы, сковывающее его всю дорогу, — ожидал драки? ядовитых слов в свой адрес? — со временем тоже спадает. Чифую наблюдает за ним, гадая, куда делся мальчик с сахарной улыбкой и безумными глазами. Тюрьма или взросление? Впрочем, неважно. Теперь от него осталась одна только труха: дотронься — и он станет пылью.
Спать в эту ночь Мацуно так и не ложится. Гостеприимно устроив Ханемию на диване, молодой человек оставшиеся до работы часы проводит на кухне. Окно распахнуто настежь, но въедливый запах сигарет всё равно оседает на волосах, липнет к коже. Когда Чифую встречает рассвет, его сердце впервые за долгое время спокойно.
Казутора вплетается в жизнь Мацуно незаметно, но стремительно. Молодой человек не замечает, как начинает проводить с ним почти всё свободное время. Совместные попойки по пятницам становятся обыденностью, спонтанные встречи без повода — частью рутины, на которую обделённый вниманием Ханагаки по-детски злится. После десяти лет тюремной изоляции Казутора учится жить заново и это дается ему нелегко. Чифую всё ещё не святой, но он тот, кто помогает освоиться: учит пользоваться банковской карточкой и смартфоном, помогает искать жилье и даже договаривается с менеджером зоомагазина, чтобы та предоставила Ханемии работу.
Тору постепенно меняется. Перестает так сильно сутулиться, будто бы часть груза, придавливающего его к земле все эти годы, наконец, им отброшена, и держится почти также уверено, как в юные годы. Разве что уверенность эта не искусственно воссозданная инсталляция, а самая настоящая.
Несколько месяцев спустя Чифую вдруг замечает: у Ханемии заразительный смех и красивая улыбка, которую он каждый раз прячет, прикрывая рот ладонью. Молодой человек не спрашивает почему. Он и сам знает: когда испытываешь незаслуженное счастье, то невольно начинаешь его стыдиться. И может, Мацуно глупец, может, он совершает ошибку, но взрослый Казутора производит впечатление хорошего человека. Даже если это обман, Чифую тот, кто целует первым.
Ханемия медлит. Ему требуется несколько секунд на осознание и еще одна на то, чтобы притянуть Мацуно ближе и крепко поцеловать в ответ. Это несуразно и мокро, с оттенком животного голода, когда прикосновения — ищущие и жадные — оставляют синяки, а губы саднит.
Казутора отстраняется, но отпускать не спешит. В его глазах Чифую легко угадывает желание, отправленное болью.
— Это ведь из-за Баджи?
Все дороги ведут к Кейске. И от этого то ли смешно, то ли грустно. Они оба связаны с мертвецом крепкими красными нитями. И пусть прошедшие годы позволили им ослабнуть, они не распались совсем. Может быть, это плохая идея — нести крест будущего вместе, может, однажды их это разрушит, но в словах Мацуно нет лжи, когда он говорит:
— Это из-за тебя.
— Из-за меня? — голос Казуторы сквозит неуверенностью.
— Слушай, — Мацуно осторожно придвигается ближе, коснувшись лба Ханемии своим, — Баджи всегда будет для меня много значить. И для тебя тоже. Но ты не его замена. Ты Тору и никто другой.
Родинка под правым глазом. Изящные чёрные линии тигра, выглядывающие из-под водолазки. Собранные в хвост тёмные волосы и светлые свисающие пряди. Кошмары по ночам, которые можно прогнать, крепко сжав во сне его руку. Искренний смех во время кормления животных в магазине, когда Казутора считает, что никто его не слышит. Тихие вечера, в которые он внезапно становится грустным и долго-долго смотрит в окно, будто бы надеясь увидеть за ним призрака прошлого.
Это Тору. Просто Тору.
Поломанный и всё ещё неуверенный, в каком направлении ему двигаться. Разбитое проще выкинуть, чем склеить, но Чифую не из тех, кто выбирает простые пути. Он обнимает Ханемию уверено и смело, мол, «взгляни, я рядом и никуда не исчезну». И Тору, облегченно вздыхая, обнимает его в ответ.