акт первый. последний посланник.
Холодный, февральский ветер забрался в растянутый ворот старого свитера, дыхнул зимой на туго стянутые кожей ключицы, заставив Мицую зябко поежиться. Сбегая из дома, — затхлой клетки без света и воздуха, — он не подумал о том, чтобы захватить плащ или сменить тапочки на ботинки. В какой-то момент тишина стала слишком громкой, одиночество пустых комнат — невыносимым, и Такаши ощутил непреодолимое желание хотя бы на пару минут освободиться от удушающих объятий съедающего его уныния. Что-то в нем, еще живое, едва дышащее, хотело вновь столкнуться с миром по ту сторону двери, соприкоснуться с людьми, но вместо ожидаемого утешения он утонул в непонимании и отторжении. Неважно, насколько хорошим Мицуя был человеком, стоило перестать улыбаться, приобрести дурной вид, замкнуться, как общество навесило на него ярлык чужака и/или безумца. Редкие прохожие, если и замечали несущегося вниз по улице молодого человека, старались не обращать на него внимания и побыстрее пройти мимо. Может, все дело было в тапочках. Неприлично жёлтых тапочках так нелепо смотревшихся на фоне серого асфальта.
Взглянув вниз и обнаружив, что обувь испачкана, Такаши засмеялся. Глухой, хриплый звук вырвался из его рта и затерялся в шуме проезжающих мимо машин. В горле с непривычки запершило, и смех вскоре перешел в кашель. Так бывает, если непрерывно молчать много дней.
Мицуя поднял глаза и только тогда, словно очнувшись от долгого сна, осознал как далеко его занесло. Все то время, что он шел, было бездумным, смазанным, не имеющим конечной точки. Такаши брёл по инерции, движимый потребностью разорвать веревку, стягивающую шею, но, казалось, затягивал ее только туже. Ведь он хотел сбежать не от тишины, а от той разлагающейся, кровоточащей части себя, которая больше не могла или даже не хотела существовать. Агония прошла, боль притупилась, но Мицуя так и не смог выбраться из точки взрыва, случившейся двадцать семь дней назад. Он застрял в ней, как муха, увязшая в меду, и как бы далеко он не пытался уйти, от себя сбежать не удавалось.
Мицуя желал спасения. Мицуя желал смерти. И для него это стало одним и тем же.
Вплоть до момента, когда он остановился у моста, молодой человек не задумывался о смерти. В заточении собственной комнаты он прокручивал похороны близких снова и снова, наращивая на себя вину, как броню, задыхаясь в тоске по дням, которые никогда уже не наступят. И, стоя у края пропасти, впервые осознавая всю никчёмность своего существования, Такаши отчетливо ощутил готовность умереть. Оно не проскочило внутри него ярким импульсом, не стало откровением. Он почувствовал легкость и, наконец, выдохнул, словно принятие этого решения позволило ему сбросить всю ту тяжесть, что Мицуя носил в себе столько дней.
— Сначала я решил, что какой-то сумасшедший решил покончить с собой, и хотел проехать мимо, — голос, принадлежавший человеку из далекого прошлого, раздался позади неожиданно, и Такаши вздрогнул. Медленно обернувшись, он сощурился, пытаясь различить в долговязой фигуре давнего знакомого. Разбитые, затерявшиеся в хламе очки сейчас бы ему пригодились.
— Что, не узнаешь? — почти разочаровано поинтересовался человек, чье лицо оставалось размытым, пока он не подошел совсем близко. Это был действительно он. Хайтани Ран. Та же улыбка, тот же надменный взгляд, разве что черты лица за минувшие годы стали острее.
— И почему не проехал? — слова звучали вяло, едва слышно из-за осевшего голоса. Мицуя не собирался обмениваться любезностями. Они не друзья и никогда ими не были. Эта непреднамеренная встреча сделала все только сложнее.
— Ты засмеялся. Это заставило меня остановиться.
— Разве чокнутые не смеются?
— Смеются, но твой смех был, — мужчина сделал паузу, подбирая нужное слово, — особенным.
— Более безумным?
— Вроде того.
Такаши нечего было на это ответить. Он не собирался оправдываться или искать подходящие слова для человека, который ничего для него не значил. Облокотившись на перила локтями, молодой человек запрокинул голову. Небо над ним, величественное и громоздкое, грозило разразиться дождем. Темнота сгущалась над Токио, но и она была не так темна, как дыра, поселившаяся внутри него. Мицуя ждал ливня в надежде, что тот будет способен очистить его грехи перед взором небес, прежде чем он сделает последний шаг в небытие.
— Высоко. Падать будет больно.
Уперевшись животом в перила, Ран опасно наклонился. Нарастающий ветер трепал подол его строгого пальто и давил на плечи. Стоило мужчине поддаться еще немного, и он полетел бы вниз, прямиком в разевающую пасть бездну. Такаши так и не понял, что это: бесстрашие или обычная показушность. И все-таки его рука по инерции потянулась к его локтю, желая предотвратить катастрофу. Может быть, в глубине души он надеялся, что кто-то схватит вот так и его тоже.
Хайтани печально улыбнулся (улыбка эта совершенно ему не шла) и задал простой вопрос, поставивший Мицую в тупик:
— Страшно?
Молодой человек не задумывался о страхе ни в дни горя, ни несколько минут назад. Пустота, образовавшаяся в его сердце после утраты, имела необъятные размеры и, разрастаясь изо дня в день, убивала все чувства. Скорбь лишила Такаши рассудка, вывернула его жизнь наизнанку и ушла, оставив на месте себя выжженный кратер. И теперь, заглядывая внутрь себя, он ничего не чувствовал и, наверное, это было страшнее всего на свете.
Небо окрасило всполохом яркой молнии. Первая капля дождя упала Мицуе на лоб, вторая — на губы.
В то время как Такаши смотрел на свои пальцы, слабо цепляющиеся за чужое пальто, Ран тихо наблюдал за ним. И когда ливень, наконец, обрушился на их головы, он продолжал неподвижно стоять. Удивительно, человек, который легко находил брешь в сердцах людей и бил прямо по ним без промедлений, отчего-то не спешил Мицую добивать.
— Така-чан, — выждав несколько минут, позвал Хайтани, вынудив его поднять глаза. — Когда не знаешь ответа, нужно подумать еще раз. Давай выпьем. Если в конце вечера твой ответ окажется отрицательным, я прыгну вместе с тобой.
акт второй. исповедь дурака.
Сырая одежда липла к коже, в грязно-жёлтых тапочках неприятно хлюпало. В углу бара хозяин предусмотрительно поставил обогреватель, но Мицуя предпочел остаться в компании Рана и бутылки виски. Даже если случится воспаление легких, завтра это не будет иметь никакого смысла.
Пока мужчина разливал напиток, Такаши бегло осмотрелся. Темный неприветливый бар, в который пусть и промокший, но не утративший своей элегантности Ран не особенно вписывался. Здесь ожидаешь встретить людей низкой социальной ответственности или тех, кто успел отчаяться, оказавшись на дне, но никак не человека, чей образ стоит дороже, чем вся улица, на которой это заведение расположено. Может, богачам тоже порой хочется исчезнуть из мира, к которому они так привыкли.
Сначала пили молча и без пауз. Мицуя глотал алкоголь все равно что воду, и, быстро осушив первый стакан, сразу же потянулся наливать второй. Раньше он редко пил, а если и пил, то только некрепкое. Ему не нравилось терять контроль над ситуацией и на утро чувствовать себя паршиво. Баджи говорил, что Такаши ведет себя, как «их мамка на вечеринке», в то время как Дракен всегда с уважением относился к его твердой позиции. Прошло так много лет с тех пор, и не осталось никого, кто мог бы упрекнуть Мицую в том, что он утратил свои важные/глупые ориентиры.
— Я всё ждал, когда твое имя начнет всплывать на модных показах. Надеялся прикупить что-нибудь, — признался Хайтани, медленно цедя второй бокал с напитком. С его волос всё ещё капало, вынуждая мужчину снова и снова отбрасывать назад растрепавшиеся пряди. Такаши мог бы в два счета исправить это недоразумение, но так и не двинулся с места.
— Я больше не шью.
— Вот как. Жаль, такой потенциал утерян.
Похоронив мечту, молодой человек не хотел к ней возвращаться. Его пальцы помнили механику действий, но он больше не мог ничего ими создать. Не этими руками, на которых все еще хранился вес отяжелевших, холодных тел. Порой Мицуе казалось, что он видит на ладонях давно отмытую кровь, и тер их под ледяной водой до тех пор, пока кожа не начинала трескаться.
— Не притворяйся, будто бы тебе не все равно.
— Мне не все равно, — серьезно произнес Ран, глядя Такаши прямо в глаза. Он был лжецом от макушки до пят, но в это мгновение его словам хотелось верить. — Я видел тот конкурс и твою работу. Это было впечатляюще, знаешь.
— Не стоит, это уже в прошлом.
Уловив настроение, мужчина только кивнул и выудил из кармана брюк сигареты. Уголок упаковки слегка намок, но содержимое осталось целым.
Ран закурил прямо в баре, не беспокоясь о том, что нарушает чей-то покой. Движения его были лишены грубости, отточены и изящны. Он больше походил на модель нежели на мафиози. И смотреть на него оказалось до странного приятно. Поймав на себе пристальный взгляд, Хайтани поинтересовался:
— Хочешь?
Мицуя не хотел, но все-таки поддался вперед, и губами обхватил сигарету, зажатую меж его пальцев. От первой затяжки в горле запершило, вторая — заставила зайтись громким кашлем, что вызвало смешок со стороны.
— Не спеши так. У меня есть еще.
— Мне хватит и этой.
Мужчина пожал плечами, мол, как скажешь, и они докурили одну на двоих. На последней затяжке у Такаши почти получилось сделать все правильно.
Сигаретный дым согрел легкие, алкоголь разогнал кровь, придав бледному лицу Мицуи немного румянца. Он все еще время от времени вздрагивал от холодка, пробегающего вдоль хребта, но перестал дрожать так сильно. Сняв тапочки, молодой человек с ногами забрался на стул и прижал колени к груди. Холод ненадолго отступил, но не исчез окончательно. Такаши по-прежнему не хватало тепла. Маминой руки на плече. Объятий сестричек. Крепких дружеских рукопожатий. Он бы хотел заплакать, зареветь, словно ребенок, но слезы не шли, даже когда Мицуя опьянел. Пустота разрасталась.
Бутылка опустела наполовину, когда он вдруг спросил:
— Почему ты решил прыгнуть?
— Ты уже определился? — по-своему интерпретировав вопрос, уточнил Ран.
— Нет. Просто ты не похож на человека, который хочет умереть.
Мужчина посмотрел на него с снисхождением. Так взрослые смотрят на непонимающих уклада мира детей.
— Разве люди, желающие умереть, должны быть похожи на тебя?
Укол был болезненным, но оправданным. Такаши так глубоко погрузился в собственное горе, что перестал обращать внимание на окружающих его людей. Сложно заметить разницу, когда за собственными проблемами не видишь не только чужую трагедию, но и самого человека. В случае Хайтани ситуация была еще более неоднозначной.
— Как же твой брат?
— Он умер.
Ран произнес это спокойно, почти равнодушно, но взгляд его, направленный в сторону, на доли секунды наполнился болью. Той самой, с которой Мицуя был так хорошо знаком.
— Вот как.
— Неужели не посочувствуешь? — хмыкнул мужчина, вернувшись к своему привычному образу.
— А тебе это нужно?
— Может быть.
Когда Ран дотронулся до щеки Такаши, тот вздрогнул. Прохладная, сухая ладонь приятно легла на разгоряченную кожу, пальцы едва ощутимо коснулись лба, щек, кончика носа. В прошлом Мицуя обязательно бы возмутился, но сейчас первым потянулся вперед, ластясь к незнакомцу, губами срывая опьяненные, болезненные поцелуи, в попытке урвать хоть крупицу тепла. Это было первым человеческим контактом за долгое время. Он и сам не знал, как сильно нуждался в чьей-то ласке, пока Ран к нему не прикоснулся.
акт третий. лижи мои раны.
В голове Мицуи сбоило от выпитого алкоголя, и Ран по-джентльменски придерживал его за талию, все то время, что они ждали такси и после — устроившись в салоне. Печка работала на максимум, водитель оказался чрезвычайно мил, не встревая в неуместные разговоры, но Такаши было тепло вовсе не от этого. Он беззастенчиво уронил голову на плечо Рана и зарылся носом в сырую ткань его пальто, вдыхая слабо уловимый запах дорогого парфюма. Мицуя слишком устал, чтобы предавать скрытые значения своим действиям. Найдя человека, готового безвозмездно подарить ему мимолетное утешение, он не хотел эту возможность упускать.
Часом позднее, смыв с себя грязь и опьянение, Такаши терпеливо ждал, когда Ран закончит. Раньше он никогда не проводил ночь с теми, кого не любил, по случайной прихоти, и тем более не спал с бывшими врагами. Хайтани был опасен, но, находясь рядом с ним, Мицуя совсем не ощущал тревоги.
Выйдя из душа, Ран цепким, проницательным взглядом осмотрел Такаши и задал лишь один вопрос:
— Не передумал?
Молодой человек отрицательно покачал головой.
— У меня есть одна просьба. Давай обойдемся без нежности.
Вместо ответа Ран обманчиво-ласково огладил его щеку ладонью, очертил линию шеи, прежде чем некрепко, но ощутимо сдавить. Пульс под его пальцами зазвучал ритмичнее, глаза Мицуи, покорно смотрящие на него снизу вверх, будто бы стали на тон темнее. Мужчина, поддавшись его изменившей энергетике, наклонился и вовлек Такаши в продолжительный, жадный поцелуй.
В Мицуе не было смирения. Голодный до эмоций, жаждущий почувствовать себя живым, он вцепился в Хайтани с таким отчаянием, что осталось лишь ему подчиниться.
Руки, сдавливавшие горло, скользнули к сутулым плечам, стягивая с Мицуи халат. Он оказался чрезвычайно худ даже наощупь, от былых крепких мышц не осталось и следа. Болезненно прикусив губу своего спутника, Ран разорвал поцелуй и толкнул его назад, заставив упасть спиной на кровать. Узкие ладони скользнули вдоль обнаженного тела, небрежно царапая ногтями съежившиеся соски и выступы ребер. Освободив Такаши от одежды, мужчина устроился меж его разведенных нагих бедер и, нависнув над ним, примкнул к шее, оставив неаккуратные следы. В движениях Рана не было места нежности, но, когда его пальцы проникли внутрь Мицуи, он был осторожен.
Такаши захлебывался в ярких, давно забытых ощущениях, но этого было недостаточно. Он желал перестать мыслить, существовать как единица человеческого мироздания. Цепляясь за Рана, он хотел в нем раствориться, став частью чужого целого, пусть и разбитого.
— Быстрее, — просипел он, отталкивая от себя мужчину и поворачиваясь к нему спиной.
Хайтани не нужно было просить дважды.
Проникновение было мучительным и неприятным. Первая вспышка боли ослепила Мицую, выбив из его легких весь воздух, лишив рассудка. Он хранил ее в себе так долго, жалел и лелеял вместо мертвых сестер, друзей и матери, но никак не мог ее прочувствовать, закопав глубоко внутри. Мицуя стал болью. А боль стала им. Задыхаясь под ее тяжестью, он не заметил, как заплакал.
Крепко вцепившись в простыни, Такаши сжал зубы, глотая всхлипы. Он не хотел, чтобы, испугавшись, Ран все прекратил.
Боль притупилась, стала терпимее. Теперь вместе с ней молодой человек чувствовал прикосновение Рана к шее, бокам и ягодицам, как и оставленные на сведенных лопатках призрачные поцелуи. Порой мужчина едва слышно звал Мицую по имени, прижимаясь к нему всем разгоряченным телом и проникая так глубоко, что становилось приятно. Движения Рана стали хаотичными и беспорядочными, он жарко дышал Такаши в ухо и, повернув его голову, лез целоваться.
— Неудобно, — фыркнул мужчина и заставил своего любовника повернуться.
Трахаться лицом к лицу было странно, но сейчас, когда Мицуя испытывал нечто сродни возбуждению, он был не против. Обняв Хайтани за плечи, Такаши заставил его прижаться к себе как можно ближе, дабы не оставить между их телами ни зазоров, ни трещин. Жар его тела оказался заразителен и вскоре это помогло Мицуе забыться. В объятиях почти незнакомца он почувствовал себя целым и больше не боялся разбиться.
После, лежа на потных, испачканных спермой простынях, они вновь раскурили одну на двоих сигарету. В голове Мицуи было тихо, но эта тишина не была такой пугающей как прежде. Наблюдая за Раном, лежащим на его обнаженных бедрах, он думал о том, как необычно порой судьба сводит совершенно непохожих, но взаимно нуждающихся людей. Зарывшись пальцами в спутанные пряди волос, Такаши печально улыбнулся. Возможно, в одной из сотен других вселенных они бы смогли помочь друг другу.
акт четвёртый. не будь.
Для Рана утро наступило непривычно поздно. Он ощупал вторую половину кровати, но она давно остыла. Ждал ли мужчина, что новый день принесет Мицуе облегчение? Навряд ли. Стоило удержать, может, посадить на цепь. Стать единственным его смыслом не на одну ночь, а на долгие дни. Теперь, когда Такаши остался совсем один, это было бы так просто, но что-то в его взгляде — потухшем, лишенном жизни — говорило: это его не спасет. Хайтани наблюдал что-то похожее в своем отражении сотню раз. Проблема была не в том, что они оказались сломлены, а в том, насколько были крепки, чтобы продолжать держаться на плаву. Ран вытаскивал себя со дна каждый день. Мицуя больше не мог.
— Хоть бы попрощался, — вздохнул мужчина, потянувшись за сигаретами.
Внутри оказалась спрятана записка. В ней было всего несколько слов, написанных знакомым, слегка кривым почерком.
«Мне больше не страшно».