Первое, что видит Эрик, когда переступает порог интерната – десятки пар детских глаз, обращенных к нему в различных эмоциональных оттенках. Он видит и злобу, и тихую ненависть, и надежду, и скромное воодушевление. Он поднимает руку и перекрещивает воздух указательным и средним пальцами.
Леншерр никогда не думал, что служение Господу начнется с интерната для неблагополучных подростков.
Он занимает небольшую комнатушку на втором этаже возле спален для мальчиков. Эрика предупредили, что у них имеется небольшая часовня для того, чтобы всегда была возможность помолиться. Эрику кажется, что этим детям Бог совершенно не нужен. Поэтому он растерянно рассматривает голые белые стены и с каким-то облегчением видит распятие, расположенное над самым изголовьем кровати. Наверное, они учтиво повесили его перед самым приездом Эрика. Леншерр раскладывает свои вещи излишне аккуратно и медленно - эта привычка осталась еще с юношества. Он не видит причины для спешки, а потому старательно разглаживает черные брюки рукой и старается расслабленно улыбнуться. С ним Господь Бог. Он его не оставит. Этим детям нужна вера, и Эрик даст ее им. Тем, кто в ней нуждается, по крайней мере.
Следующее утро выдается не самое солнечное и теплое. Он сильнее кутается в пальто, идет торопливо, но учтиво здоровается со всеми, кто попадается ему на пути. Мальчишки по обыкновению своему его игнорируют, что несильно огорчает Леншерра. Он понимает, что для этого есть свои причины. Они относятся подозрительно и даже брезгливо. Вера не играет в их жизни никакой роли. Эрик втягивает голову в плечи из-за таких мыслей. В нем появляется чувство жалости к этим детям.
Внутри небольшой часовни намного теплее, хотя даже здесь ощущается холод, проникающий с улицы. Эрик чувствует себя здесь лучше, чем в четырех стенах выделенной ему комнаты. Он с какой-то благодарностью смотрит на распятие куда большее в размерах, нежели висящее над его кроватью, и шепчет одними губами слова какой-то молитвы. Служба начинается всего через пятнадцать минут, и он может побыть в полном одиночестве. Леншерр оставляет свое пальто в небольшом платяном шкафу и поправляет колоратку. Непривычная тяжесть в груди заставляет его сглотнуть вязкую слюну и прижаться лбом к дверце шкафа. Намного проще донести что-то до взрослых людей, нежели до потерянных детей.
Его голос громким и звучным эхом отскакивает от стен. Эрику непривычно наблюдать за тем, как по краю каждой скамьи стоит один из немногочисленных воспитателей. Они держат дисциплину, одним лишь взглядом устраняя попытки сорвать службу. Леншерр благодарен за это, но чувство неприятия и полного непонимания остается с ним до последнего слова, слетевшего с его губ. Когда он замолкает, воспитатели лишь одним кивком головы указывают, что нужно делать дальше. Эрик молча наблюдает за тем, как перед ним вытягивается узкая линия учеников, и мысленно просит каплю терпения и пару слов, которые нашли бы отклик в детской душе.
Единственное, что он может – коснуться лба, выводя пальцами крест. Леншерр видит разные лица, хочет что-то сказать, но, каждый раз натыкаясь на безучастный взгляд чужих глаз, теряется и молчаливо выдавливает из себя улыбку, которая сотрется из детской памяти, стоит только выйти за порог часовни. Ему кажется, что он зря тратит время.
Последним, кто получает однообразное прикосновение ко лбу, становится мальчишка лет шестнадцати. Ярко-голубые глаза смотрят на Леншерра почти заинтересованно, а алые губы все никак не могут спрятать рвущуюся наружу улыбку. Эрик мягко улыбается ему в ответ, надеясь, что хотя бы этот ребенок заинтересован в Боге.
Но Чарльзу не нужен Бог. Его интересует создание куда красивее и интереснее Господа. Он следит за ним с самого начала дурацкой службы, которая никому из них даром не нужна. Смотрит внимательно, ловит каждую интонацию громкого голоса и посильнее сводит разбитые коленки. Чарльзу шестнадцать, но он уверен, что даже Эрику не под силу избавить его от всего греховного, что есть в его душе.
Когда наступает его черед получить прикосновение, он не может сдержать довольной ухмылки, которую Эрик, скорее всего, воспримет как воодушевление от службы. Чарльз никогда не ошибается на этот счет и когда получает улыбку в ответ, то внутри почти утробно рычит. Ему нравится водить за нос тех, кто, по его мнению, куда глупее. Но почему-то Чарльзу кажется, что Эрик не такой. Его имя приятным покалыванием проходится по спине, а на кончике языка остается приятное послевкусие. Он узнал его имя от Элиота – соседа по кровати, от которого не скроется ничего в этих стенах. Эрик не выходит из головы, а Чарльзу кажется, что ради него он сможет принять Бога.
Леншерр находит себя в своей комнате. Он стоит на коленях возле своей кровати, сложив руки в молитвенном жесте. Он проглатывает последние слова молитвы и смотрит в сторону окна. Его мысли далеко от искренних слов, обращенных к Богу. Его разум занят детьми, от которых его отделяет лишь несколько бетонных стен. Эрик чувствует себя странно и почти неуютно. Мягкий матрац приглашающе прогибается под тяжестью его тела, когда он ложится на кровать, чтобы уставиться в потолок. В его голове крутится сотня мыслей, от которых нельзя избавиться. Он закрывает глаза, стараясь свыкнуться с тем, что теперь его место здесь. А после в его памяти всплывает детское лицо, которое запомнилось ему куда ярче, нежели все остальные. Леншерр мысленно упрекает себя за это, но все равно цепляется за этот странный образ, словно за соломинку. Яркие глаза, добрая улыбка и что-то совершенно необычное и сильное. Эрик улыбается и едва заметно кивает головой: он соглашается с тем, что это тот ребенок, к которому стоит присмотреться.
Чарльз крутится в своей кровати. Он знает, что его никто не услышит, потому что остальные слишком устали за сегодняшний день, чтобы обращать внимание на его возню. Под одеялом жарко и душно. Влажные от пота волосы прилипают ко лбу, дышать становится трудно. Из-за дурацких пижамных штанов с тугой резинкой двигать рукой совершенно неудобно. Чарльз слишком чувствительный, и он вздрагивает каждый раз, стоит только его пальцу задеть головку члена. Он кусает рубашку и ускоряет движение рукой, чувствуя долгожданное подступающее удовольствие. Тихо мыча ругательства, он кончает прямо в сжатый кулак и вжимается затылком в подушку. Так происходит каждую ночь. Он не помнит, когда увлекся этим настолько. Может, это случилось, когда он впервые поцеловал Джона, а может, когда отсасывал Кевину. Чарльз не знает и не очень сильно расстраивается из-за этого незнания. Его устраивает пробивающее до дрожи удовольствие, без которого становится не только скучно, но и совершенно невозможно.
Сейчас перед его глазами Эрик. Чарльзу нравится его молодость и сила. Ему очень нравится голос и руки Эрика. Но больше всего ему нравится одна только мысль, что он сможет отсосать ему в исповедальне. Почти под самым носом у Бога.
Эрик понемногу привыкает к хмурым взглядам, которые с каждым днем полнятся безразличием и раздраженностью. Ему кажется, будто он разговаривает сам с собой, без особой надобности напрягая голос. В толпе пустых равнодушных глаз он может различать совершенно другие, мелькающие и горящие чем-то неподдельным, чем-то, что очень нравится ему. Наверное, только ради этого Леншерр с усердием вбивает в головы детей, что такое Бог и что все они – его лучшее творение. Творение, до которого Создателю нет дела – так думает Чарльз, когда в очередной раз проскальзывает на заднюю скамью часовни. На его плечи обрушивается легкий укоряющий удар небольшой трости, и он почти зло пялится на воспитателя – отвратительного мистера Джеффри, который трахается в подсобке с их поварихой. Ему жаль Эрика, который попал в обитель пороков и грязи с такой поразительно чистой душой. От этого хочется утянуть его на самое дно, испачкать все светлое, что в нем есть еще сильнее. Чарльз слишком жесток, чтобы скрывать свою торжествующую улыбку, обращенную к священнику. Эрик снисходительно улыбается ему в ответ.
Леншерр чувствует облегчение, видя мелькающую макушку на задних рядах. Он слишком быстро прикипел душой к мальчишке, имя которого даже не удосужился спросить. Эрик хочет это исправить. Сразу же после наставительной речи, которая пришла на смену зачитыванием отрывков из Библии наизусть, он спешит к выходу, видя, что мальчик быстро скрывается за дверями.
– Постой! – голос Эрика громкий и звучный, поэтому он довольно улыбается, когда мальчишка резко останавливается и поворачивается к нему лицом.
Зверь внутри Чарльза облизывается в предвкушении.
Леншерр машет ему рукой, подзывая к себе и ловя настороженные взгляды остальных детей. Его почти не интересует, что на данный момент проскальзывает в их мыслях. Ему хочется узнать, что на уме у этого мальчишки.
– Доброе утро, – Чарльз запинается и с вызовом смотрит на Эрика. – Простите, но обращаться к Вам так, как положено – очень странно. Я могу звать Вас просто Эрик?
Леншерр улыбается и молча кивает головой, понимая, что его всегда смущали подобные «правильные» обращения. Чарльз начинал нравиться ему все больше и больше.
– Так, – Чарльз оглядывается назад, – Вы что-то хотели? Я не могу опаздывать на занятия.
– Нет, просто хотел сказать, что буду рад видеть тебя почаще. Ты ходишь не на все службы.
– Многие пропускают службу, Эрик, – Чарльз пожимает плечами.
– Но ты – не многие, верно? – Эрик улыбается одними губами и внимательно смотрит в чужие глаза, ожидая ответа.
– Это не так интересно, – ему нравится играть с наивным Эриком, во взгляде которого читается сначала непонимание, а потом вежливая участливость.
– Тогда ты бы мог просто не приходить, но ты приходишь.
– Службы скучные, а Вы – нет.
Эти слова сопровождаются кривоватой ухмылкой, от которой Леншерр невольно отходит назад. Он настораживается, а после уверенно спрашивает:
– Ты хочешь поговорить?
– У меня нет никаких проблем, просто Вы мне нравитесь. Разве я Вам не нравлюсь?
– Я не знаю твоего имени, – Эрик хочет перевести тему разговора, потому что ему неприятно видеть, как глаза мальчика загораются недобрым огоньком.
– Меня зовут Чарльз Ксавьер.
– Тебе пора на занятия, Чарльз. Ты ведь не хочешь опаздывать.
– Я могу рассчитывать на исповедь?
– Тебе есть в чем покаяться? В столь юном возрасте?
Чарльз пожимает плечами и, развернувшись, оставляет Эрика в полном одиночестве возле часовни. Леншерр чувствует, что ему жарко и тесно в своей одежде, а из небольшой щели дверей на него смотрит и смеется Бог.
Чарльз слушает Эрика и приходит почти на каждую службу. Теперь он занимает не заднюю скамью, а старается сесть как можно ближе, чтобы наблюдать за своим священником, опустив голову на сложенные руки, которые покоятся на спинке впередистоящей скамьи. Эрик делает вид, что не видит его, смотря поверх мальчишеской макушки, стараясь уделять внимание каждому, а не только Чарльзу. С их разговора прошла ровно неделя, но Чарльз так и не пришел на исповедь, хотя почти каждый вечер Леншерр готовил себя к этому. Он всегда относился к подобным вещам очень ответственно, а в данном случае эта ответственность удваивалась. Эрик также не рискнул спросить что-то касательно этого ребенка у воспитателей: знал, что ничего правдивого от них не услышит.
Чарльз рассматривает Эрика исподтишка и прячет взгляд, когда встречается с чужим взглядом серых глаз. Ему нравится, как на Эрике смотрится узкая сутана. Она облегает тело, приятно выделяя фигуру. У Эрика крепкие плечи и спина. Чарльз уверен, что руки у него жилистые, с дорожками выпирающих вен. От этих мыслей он дергается и сводит коленки, потому что в шортах снова становится тесно. Чарльзу хочется показать Эрику свое возбуждение, потому что это кажется весьма хорошей идеей. Служба заканчивается, а он остается на месте, когда как все остальные стараются побыстрее выйти из часовни и вернуться в свои спальни. Чарльзу там делать нечего.
Эрик удивленно смотрит на мальчишку, а после поворачивается к алтарю и молча рассматривает собственные пальцы, которые нервно перебирают четки.
– Ты пришел на исповедь? – Леншерр удивляется тому, как спокойно звучит его голос. Чарльз отрывает голову от скрещенных рук и в упор смотрит на Эрика.
– Не знаю. Мне понравилось Вас слушать, и я решил остаться. Может, Вы еще что-нибудь скажете?
– А что ты хочешь услышать? – он поворачивается к Чарльзу лицом и выдавливает из себя снисходительную улыбку. Леншерр заставляет себя не бояться и подходит к нему ближе, после чего садится рядом на скамью и смотрит прямо перед собой. Чарльз придвигается ближе и смотрит туда же, куда смотрит и Эрик. Наверное, тот увидел что-то интересное в полу, поэтому Чарльза это тоже интересует.
– Как Вы справляетесь с запретными желаниями, святой отец?
Леншерр морщится и едва заметно косится на мальчишку, который явно мастер подбирать слова.
– Молюсь. Обычно это помогает.
– Мне не помогает, – Чарльз беззаботно пожимает плечами и начинает болтать ногами в воздухе, хотя подошва его ботинок то и дело задевает пыльный каменный пол. Шарканье эхом разлетается по большому пространству и царапает слух.
– Что тебя мучает? – Эрик впервые смотрит на него в открытую и снова чувствует, как колоратка удавкой сжимается на горле, будто сообщая о его предназначении здесь.
– Много всего. Не думаю, что это дано понять тому, кто соблюдает целибат.
– Это дано понять каждому, просто меня это не трогает.
– Неужели? – Чарльз смотрит на Эрика и прижимается к нему почти вплотную. От Эрика приятно пахнет. Эрик теплый даже через все эти слои никому ненужной одежды. Чарльз приподнимается, чтобы приблизиться к его лицу, почти касаясь кончиком носа его щеки.
– Чарльз, это против Бога. Ты не ведаешь, что творишь… – Леншерр пытается отодвинуться, но чужая рука опускается на его плечо и удерживает на месте. Ему хочется сопротивляться, но в памяти всплывают ночные кошмары, от которых он просыпался в холодном поту и судорожно умолял Бога о прощении. В его кошмарах Чарльз делал то же самое, но куда более развращенное, больное, аморальное. Эрик боится теперь не только этого мальчишку, но и самого себя. Он не знает, кто он и кого он посвятил Богу.
Чарльз чувствует страх и непонимание Эрика, и ему жаль. Он успокаивающе ведет кончиком носа от скулы к виску и почти целомудренно целует его. Чарльз цепкими пальцами впивается в чужое плечо и тихо выдыхает.
– Бог – прикрытие самым страшным желаниям, способ их избежать, зарыть в себе. Ты хочешь зарыть в себе это, Эрик?
Леншерр не может ответить. Он приоткрывает рот и бездумно пялится куда-то перед собой, не видя, но чувствуя прикосновения мальчишки.
Мальчишки.
Это немного отрезвляет. Он дергается и снова пытается отодвинуться.
– Нельзя, Чарльз. Я не могу.
– Можешь, но боишься Бога… Бога ли, Эрик? Ты боишься Бога внутри себя? Ты боишься себя, Эрик? – от вопросов начинает кружиться голова. Леншерр цепляется рукой за тонкую ткань джемпера и с каким-то затравленным рыком тянет Чарльза на себя, сминая его в своих руках. Мальчишке нравится. Он стонет и ерзает, стараясь устроиться удобнее на коленях у своего священника. Эрик плюет на целибат, плюет на свою веру, плюет на Бога, когда в его руках Чарльз Ксавьер.
– Ты тянешь меня в ад, – жалобно стонет Леншерр, утыкаясь губами в тонкую шею. Он терзает ее губами, вылизывает и тут же прикусывает с такой силой, будто хочет отодрать кусок. Чарльз не скупится на вскрики, переходящие в громкие пошлые стоны. Он сжимает волосы Эрика на затылке и тянет вниз, заставляя откинуть голову назад. В его глазах пляшут чертята, а сам мальчишка наклоняется к лицу Леншерра, чтобы провести языком по его губам и прижаться раскрытым ртом к его рту. Эрик больше не сопротивляется. Он приглашающе размыкает губы и чувствует горячий влажный язык во рту. Чарльз умело и слишком горячо целуется, при этом тяжело дыша и делая круговые движения бедрами. В брюках становится неудобно, а ширинка болезненно давит на возбужденный член. Леншерру хочется содрать с этого мальчишки всю одежду и украсить его еще детское тело яркими поцелуями. Чарльз будто читает его мысли и начинает спешно срывать с себя форму. Жилетка летит на соседнюю скамью, Эрик справляется с пуговицами на рубашке и старается аккуратно снять ее, чтобы не порвать. Его вещи в руках кажутся такими маленькими и хрупкими, что Леншерр начинает жалеть себя, но Чарльз не дает этому чувству заменить растекающееся по венам возбуждение.
– Это твое. Давай же, – мальчишка нетерпеливо и сбивчиво шепчет это на ухо, которое тут же начинает гореть от его слов. Эрик откидывается на спинку скамьи, позволяя Чарльзу возиться с его вещами. Пока тот остервенело вырывает пуговицы из петель, Леншерр водит сухими ладонями по его телу. Оно горячее, либо у него слишком холодные руки. Эрик не успевает об этом задуматься как следует, потому что Чарльз, обдирая спину, с трудом умещаясь в проеме между двумя скамейками, раздвигает ноги Эрика шире и с нажимом проводит пальцами вдоль ширинки. Леншерру хочется выть в голос, а еще больше хочется почувствовать Чарльза куда ближе, куда ярче. Но тот предпочитает дразниться, прижимаясь губами к грубой ткани брюк, обводя языком едва проступающие очертания члена.
– Не медли, – он не узнает собственный голос, и от этого становится еще хуже. Он изменяет Господу с мальчишкой, которого совершенно не знает, но которого так жаждет заполучить прямо сейчас.
Чарльзу не нужно повторять дважды. Он быстро расправляется с пуговицей и ширинкой, с приятным удивлением не обнаруживает под тканью брюк нижнее белье и тут же обхватывает крупную головку губами, заглатывает почти до середины. Жадный маленький искуситель, думает Эрик, пока мальчишка старательно обводит языком каждую венку, издевательски задевает нежную кожицу зубами и давится слюной, стараясь получить как можно больше. Леншерр буквально вдавливает себя в спинку скамьи и опускает руку на макушку Чарльза, чтобы после надавить, заставляя сосать усерднее. Леншерр не хочет знать, почему у него так складно это выходит. Ему достаточно того, что сейчас до его слуха долетают сдавленные стоны и всхлипы, которые сопровождаются пошлым причмокиванием и задушенным тяжелым дыханием. Чарльз хочет большего, поэтому он выпускает влажный от его собственной слюны член и широким движением ведет языком от самой мошонки до покрасневшей головки. Эрику кажется, что в его вое есть какое-то невидимое и ему самому непонятное обращение к Богу. Ему хорошо. Богу тоже должно быть хорошо.
Чарльз довольно ухмыляется и снова залезает на колени к Эрику, долго возится, чтобы скинуть с себя шорты, а после демонстрирует Леншерру свой небольшой, но аккуратный член.
– Потрогай, – просит он, крепко держась за плечи своего богослужителя. Эрик слепо следует его просьбе и обхватывает член рукой, делая плавное движение. Чарльз тут же отзывается на прикосновение и слегка приподнимается, чтобы потереться задницей о член Леншерра. Эрик снова скользит пальцами по стволу, размазывая смазку, а второй рукой оглаживает упругие ягодицы. Чарльз не выдерживает и сам направляет его руку туда, куда ему нужно, и Леншерр чуть не задыхается от этого. Мальчишка доволен эффектом, который произвел на священника. Пальцы Эрика без труда проскальзывают внутрь, а Чарльз без стыда и смущения начинает самостоятельно двигать бедрами, стараясь насадиться больше, почувствовать пальцы Эрика глубже.
Леншерр сдается первым. Он резко прекращает все ласки, обхватывает собственный член рукой и входит в Чарльза на всю длину. Не давая тому привыкнуть, он сжимает его бедра пальцами и заставляет насаживаться так, что глухие шлепки кожи о ткань брюк скорее вбиваются в мозг Леншерра, нежели въедаются в стены этого священного места. Чарльз быстро улавливает правила игры и через несколько минут сам до боли сжимает плечи Эрика, уже двигаясь самостоятельно. Леншерр запрокидывает голову и с каждым новым движением Чарльза забывает о том, где он и что он.
Ему трудно сфокусировать взгляд на мальчишке, когда тот приказным тоном стонет «посмотри на меня». Эрик смотрит на его лицо и видит только гримасу греховного удовольствия. И ему это нравится. Он улыбается, впервые за все это время совершенно иначе. Улыбается так, будто узнал, что творится в этой детской голове, и полностью разделяет весь этот хаос. Чарльз больно царапает спину о спинку передней скамьи, когда выгибается, кончая прямо на черную ткань сутаны Леншерра. От этого вида Эрик содрогается и изливается прямо в Чарльза, которого трясет от оргазма. Леншерр пытается столкнуть мальчишку, но тот сам приподнимается, но не для того, чтобы уйти, а чтобы наклониться вперед и медленно слизать белесые пятна. Эрик вздрагивает, стонет еще громче и хочет бежать из этого места. Бежать от этого Дьявола. Бежать от глаз Бога.
Он уходит ровно через три дня, списывая это на какие-то неотложные дела и собственный непрофессионализм. Никто не вдается в подробности, потому что никто его здесь и не ждал. Единственное, что получает Эрик – взгляды, в которых можно прочитать наигранную жалость и расстройство его уходом.
Чарльз ждет его у часовни. Он сам назначил ему встречу. Поначалу Леншерр не хочет идти, но все-таки решается посмотреть своему греху в глаза.
Его искушение стоит у самых дверей и с непринужденным видом грызет зеленое яблоко. Его коленки снова разбиты, а джемпер неопрятно съехал с плеча.
– Уезжаете?
– Да.
– Бежите от того, кто вечно будет Вас преследовать?
– Ты не сможешь… – Эрик не договаривает, потому что Чарльз смеется.
– Я не о себе, святой отец. Я про Бога. Бежите от того, кому хотели подарить жизнь.
– Я не…
– Не нужно оправданий. Молитесь. Ведь именно в этом Ваше спасение, не так ли?
Эрик молчит, потому что знает, что молитвы не помогут. Бог отвернулся от него в тот вечер, когда он увидел Бога внутри себя.