Морозный воздух свеж и прозрачен, и совсем уже не режет на вдохе. Знакомые звезды сверкают в вышине. Она проводит взглядом линии, рисует образы – вот обе Медведицы раскинули хвосты по небу, вот Близнецы только-только встают из-за горной вершины, вот Рысь прячется в Млечном Пути. Сакуре говорили, что она родилась под сильной звездой, ей благоволит сам Марс. Вот он мигает красным глазом.

- Что ты тут делаешь? – шелестит пушистыми еловыми ветками ветер.

Сакура улыбается:

- Тебя жду.

Белое свадебное кимоно медленно пропитывается водой и тяжелеет – слой за слоем. Ей уже совсем не холодно.

- Тебя дома хватятся, - напоминают горные тропы.

- Не хватятся, они меня отдали.

Приятно слышать его голос, приятно знать, что оно все было не зря. Праздничные лакированные гета совсем не приспособлены к покорению вершин, пришлось оставить их вместе с запиской в крошечном храме у подножия.

- Ну хорошо, убежала…

- Убежала! – поддакивает Сакура.

Ее ноги разбиты в кровь, но она давно не чувствует ног.

- Так найди себе другой дом!

В родном голосе слышится отчаяние.

- Уже нашла.

Она закрывает глаза.

- Найди себе другое дело!

От гулких шагов рокочут камни, припорошенные снегом, но у нее не дрогнет и ресничка.

- Звезды с тобой считать – прекрасное занятие.

- Сакура! – горный хребет дрожит от гнева.

Она смотрит, и впервые – видит. Немолодой – это древние горы. Седой – на них никогда не тает снег. Красивый. Дух захватывает, как когда смотришь на восхитительный пейзаж. Простая серая юката на широких плечах и темно-серые глаза, такого же цвета, как камни вокруг.

Она не должна видеть цвет его глаз, но она и его самого не должна видеть.

- Не смей, - он говорит, хоть и знает, что уже поздно. Говорит так, будто никогда не простит, но лицо – она видит, наконец-то, видит! – выдает страх.

- Я хочу быть с тобой.

Сакура протягивает к нему бледные руки, посеребреные светом луны. Никогда раньше не могла прикоснуться, даже чтобы услышать приходилось сосредотачиваться, а тут, тут!..

Сакура не была уверена еще сегодня утром, но потом жених сказал, что его жене не престало шляться в одиночку по горам, словно ведьме, и она поняла вдруг, отчетливо, что такая жизнь – не для нее.

Она умоляла родителей, распластавшись на полу. Она предупреждала. Что угодно делайте, но оставьте ей одну тропу.

В том доме власть над ее жизнью – у родителей, потом – у мужа. В другом доме – у другого мужчины. А на вершине этой горы Сакура дышит свободно. И не дышит – тоже.

Сколько часов она провела, собирая травы на склонах? Сначала с Цунаде-шишо, а потом и одна. Думала – будет целительницей, будет помогать людям. Но не престало жене…

Сколько звериных троп она прошла, сколько песен здесь спела? Сколько раз опускала нудящие от долгой ходьбы ноги в ледяной горный ручей?

От полного одиночества говорила и с травинкой, и с муравьишкой. Говорила о родителях и Цунаде-шишо, и подругах. Говорила, передразнивала, подшучивала. И сочла себя сумасшедшей, когда впервые послышался чей-то смех в шелесте листвы. Но продолжала говорить – о мечтах, о прошлом и о будущем. И даже не заметила, как склоны начали ей отвечать.

Ничего страшного, что она вообразила себе друга. В конце концов ей надо было с кем-то отвести душу после того, как Ино, Тен-Тен и Хината повыходили замуж да разъехались. Письма раз в год и то, если муж позволит.

Сакура бежала от этой жизни в свои горы.

Бежала так быстро, что поскользнулась однажды и упала в любимый ручей. Вот только весной он набухает, звереет. Холодная вода жадно забилась в нос и рот, утащила на острые камни.

Однако что-то ее подхватило, что-то ее отругало за спешку и вытолкнуло на берег. И с тех пор, как она вытряхнула из ушей речную воду, четче стала слышать мужской голос в каждом дуновении ветра.

Она называла его по имени горы, называла по имени реки, и по имени всего хребта, но он не говорил, угадала ли. Она играла с ним, болтала с ним, молчала с ним. Иногда даже ссорилась с ним, но никогда не видела. Никогда не могла прикоснуться.

Сакура протягивает к нему бледные руки, посеребреные светом луны, в ее груди застывает ожидание многих лет и давит на глотку комком. Его лицо – сколько раз она представляла, пыталась вообразить? – меняется, что-то хрупкое разбивается, словно тонкая льдинка на водной глади.

Он делает шаг вперед. Другой. Падает на колени. Сакура улыбается, а он почему-то плачет.

Невесомые прикосновения по ее запястьям, по предплечьям. Все ее существо согревается от горячей волны невиданного ранее счастья. Она подается ближе, дрожащими ладонями обрамляет лицо.

- Зачем? – он шепчет разбито.

- Говорю же…

Он порывисто заключает ее в объятия, прижимает к себе. Сакура обхватывает руками плечи, трогает спину, пытается унять его горе.

- Скажешь, как тебя зовут? – спрашивает тихонько.

- Ты знаешь, что это будет значить? – на склоне не шелохнется и былинка, даже ручей перестал ворковать по камням.

Обладать именем – обладать властью, она знает. Она скажет ему свое – полное, и тогда они будут на равных. Тогда они будут навеки связаны.

Но для Сакуры – всего-лишь формальность, она давно свою судьбу с этой горой связала.

Она кивает, проводит кончиком носа по его шее, прижимается щекой. Реальность лучше любых призрачных фантазий.

Он держит ее в руках, когда отдает свое имя. Она сжимает его в ответ, когда говорит свое.

Они поднимаются вместе, и все вокруг вздыхает, все живет. Снег блестит бриллиантовой россыпью под лунным светом.

На дне горного ручья лежит невеста, а над ней звезды сверкают в вышине.