Миры, не напоминавшие помойки, редко становились пристанищем повстанцев. Они предпочитали основывать базы в какой-нибудь дыре, и Хан искренне не понимал рвения застрять на месяцы среди пыли и камней, среди снега или древних развалин. Это не казалось хорошим планом: Империя всегда бросалась искать их в подобных местах, страдающих от нарушения природного климата. Оставалось только основать базу на болотах, чтобы незваные гости сразу поглощались трясиной.
Однако в редких вылазках на нормальные планеты было свое очарование, которое называлось «Люк Скайуокер по-детски наслаждается природой». Несмотря на то, что чаще всего они исполняли раздельные одиночные миссии, не беря в расчет те задания, в которых участвовала Лея в качестве мозгового центра команды двух идиотов.
Однако теперь скучающий Хан увязался хвостом за главной звездой всего войска. Черт знает, что они искали на теплой планете, полной руин, но дроид завороженно свистел, простраивая маршрут, и этого хватало, чтобы привести Люка в немой и совершенно очевидный восторг. И лавинообразно ребяческая радость доходила и до Хана.
Несмотря на не слишком мягкую посадку где-то среди деревьев, настроение ничуть не попортилось. И когда Люк вылез наружу, запрокидывая голову, чтобы глотнуть свежий воздух, Хан прикипел к нему взглядом, будто показывали охапку новеньких кредитов. По крайней мере, золотой блеск волос в нежных лучах солнца казался дороже любого сокровища.
Тихий шум ветра не мог сравниться с жужжанием фильтрационных систем корабля. Что ни говори, а люди — создания наземные, и без суши под ногами рано или поздно становится неуютно. Возможно, технологии просто еще не дошли до того, чтобы имитировать реальность, от которой клубилось приятное чувство в животе. Шипению освежителя никогда не сравниться с грохотом водопада: это словно выбирать между встречей с Дартом Вейдером и принцессой Леей. Хотя, по правде говоря, Хан слишком часто боялся, что они оба его придушат при возможности, и умереть от хрупких рук девушки казалось ему позорнее, чем от здоровенной лапы ситха в каске.
— Так что мы ищем? — нетерпеливо вздохнул Хан, когда они прикрыли маячки и сбили сигналы возможных радаров.
Люк сощурился, будто носом повел по воздуху и пожал плечами. О, они искали очередные приключения на свою задницу? Ну что за прелесть.
— Только не говори мне, что ты опять доверился идиотским видениям? Люк, ты стонешь во сне чаще, чем просто молча спишь, у меня нет желания быть сожранным местными обитателями фауны.
Люка это едва ли смутило. Улыбка изогнула его рот, в глазах блеснул азарт. Все, кто свято надеялся, будто надежда всея сопротивления — ручной зверек, сильно ошибались. Это был кто-то похлеще сарлакка: он себе спит-спит, а потом уже откусил руку заблудшему путнику. Хану время от времени казалось, будто он занырнул в сарлачью яму, чтобы насладиться, стимулируя недавно открывшийся мазохизм.
— Может, если перестанешь слушать мои ночные стоны, будешь лучше высыпаться, — Люк хлопнул рукой по бедру, чтобы нащупать болтающийся на поясе световой меч.
Синий шел ему больше, но он улетел с Беспина с концами, и отыскать его мог разве что какой-нибудь джава, жадный и неразборчиво кряхтящий. Зеленый делал Люка неоправданно взрослым, хотя его маленький рост все еще сохранял то подростковое очарование лохматого оболтуса с влагодобывающей фермы. Однако без должной атмосферы его прическа перестала походить на ужас Корусантского парикмахера.
— Ты шумишь по ночам похлеще голодного ранкора, не так-то просто тебя игнорировать.
— Я попрошу Лею купить тебе беруши, — он пошел вперед по мягко шуршащей траве.
Земля под ногами пружинила, устойчивая, слегка влажная, душистая. Хотя едва ли аромат природы мог перебить вонь машинного масла и пыли Сокола, которая теперь прилипла к ним обоим на манер клейма. Они оба пахли, как Чубакка, только с оттенком меньшей волосатости. Хан не переставал считать это оттенком собственной харизмы: он не какой-нибудь лощеный принц или граф, он мужчина.
— Лея для меня и пальцем не пошевелит. Разумеется, если это не вопрос жизни и смерти, — Хан фыркнул.
Люк быстро схватывал, как надо разговаривать с наглецами и прохиндеями. Просто раньше языком за него работал его дядя, потом Оби-Ван, а теперь никто не придерживал за поводья. Казалось, у него в крови производство самой разномастной ругани, особенно хорошо звучал из его уст хаттский, пусть и с каким-то странным говором.
— Не переживай, я с ней договорюсь. Она мне все равно уже сколько предлагает перестать спать в твоем ведре для мусора и устроиться в казарме Дома или же в одной из капитанских кают, мне будут рады выделить помещение, — Люк не переставал хитро улыбаться, изредка оглядываясь, — но тебе стоит учесть, что без моего редкого желания наводить порядок вы с Чуи окончательно превратите Сокол в помойку. Я больше не буду выгребать забытые между сидениями масляные тряпки, а АрДва не будет следить за чистотой проводки и прикрученностью панелей.
Хан закатил глаза. Даже если Люк и был прав в том, что только он поддерживал Сокол в сносном виде, никто не собирался соглашаться с ним вслух. Даже если на самом деле что-то глубоко внутри неохотно кивало на все утверждения, Хан Соло не собирался признавать ошибки вплоть до смертного одра.
Люк шел без карты, и дроид катился за ним с такой уверенностью, будто прежде тут жил. Они выбрались на лужайку, и мохнатые ветви высоких деревьев перестали разбивать солнечный свет на лимонные полосы; тепло окутало кожу со всех сторон, не жгучее, а почти сладостное, и мурашки прокатились от затылка до позвоночника. В таком умиротворении было что-то по-своему ненормальное, но Люк оставался спокойным, как сытая банта. Он присел на корточки и повел пальцами по камню, поросшему мхом, разглядывая его, словно древний артефакт. Хан склонился рядом, заглянул через плечо, но увидел только невнятные каракули и фыркнул: наверное, об этот камень что-то хорошенько шарахнулось лет так сто назад. Эта мысль вырвала смешок у него из груди, и Люк с хмурой хитростью взглянул на него снизу вверх:
— Мне казалось, что ты должен знать больше одного языка, — он поманил АрДва рукой и указал ему на закорючку на булыжнике, — сравни с архивами, которые мы изъяли из голокрона на той неделе.
— Так ты, жук, сюда пришел с пониманием, что тут искать, — Хан возмущенно сложил на груди руки.
Люк не удостоил его ответа, лишь просмотрел результат анализа и победно хмыкнул — что-то нашел. Изображение, проецируемое АрДва, сопровождалось какими-то каракулями, которые заставили Хана скривить рот.
— И что это за продукт современного искусства Империи?
— Жаль тебя огорчать, но этот камень и постарше Галактической Республики будет, — голова Люка склонилась ниже, взгляд остался недвижим.
Хан чувствовал себя почти оскорбленным: больше внимания досталось булыжнику, чем ему, капитану лучшего корабля Сопротивления, красивому мужчине в расцвете лет. Любовь Люка к старью и всякому загадочному мусору почти убивала: казалось, еще чуть-чуть, и можно будет начать ревновать его к куску травы на планете, которая так его заворожила, что он сидел перед ней целый день.
Люк был со странностями, но они ничуть не портили острого ума и симпатичной мордашки. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь за солдатским столом не обронил, сколь же хорош новоиспеченный генерал Скайуокер. Ходил слушок, что лицом он уродился в столь же одаренного папашу, а вот про мать не упоминали — один ситх знал, с кем джедай мог связаться и настругать красавчика со стратегическим складом ума. Но догадки строились такие, что Люку о них пока не следовало знать.
— Меня раздражает, что ты чуть ли не вылизываешь камушек. Это тебе не маячок, — надулся Хан по-детски.
— Еще какой маячок, — протянул Люк с таким удовольствием, будто ему только что подарили право на владение виллой в Озерном Крае Набу и трон Империи, а ситхи сдохли сами без любезной помощи посторонних.
Это никогда не значило ничего хорошего.
— Слушай, мы еще ни разу не обошлись без приключений во время твоих копаний с этими вашими… шарлатанскими штучками. Я не хочу везти тебя потом на борт Дома в бакта-камере. Лея мне голову оторвет, — и это было правдой: Скайуокеру всегда прощали безалаберность, а виноватым становился Хан, которого отправляли присматривать за ним.
С каких пор генералу Повстранцев нужна была нянька, оставалось только догадываться.
— Сейчас пойдем на юг, там должно быть здание, — Люк задумчиво потер подбородок, затем прищурился, глядя вдаль, — хотя… скорее развалины. В общем, это не очень-то и далеко, я чую.
— Да-да, чует он, радар недоделанный, — Хан вздохнул, но поплелся следом, потом нагнал.
Оставлять Люка наедине с его желанием наткнуться на что-то, оставленное предками-джедаями, было жутковато. Хан не чувствовал движения Силы и того, что виделось одаренному другу, но волосы на загривке у него шевелились явно не от предвкушения. Запах травы врезался в нос и отдавался зудом на изнанке черепа, а количество зелени резало глаза. Все-таки уже получилось породниться с металлически-серыми стенами суденышек и крейсеров, по которым Хан слонялся в свободное время. И благоухающая разной гадостью планета ничуть не внушала доверия.
— Ты хоть знаешь, что мы в той вон куче хлама должны искать? — Хан кивнул на далекий холм с гранитными плитами, изъеденными ветрами.
Отсюда почти ничего не было видно, но вряд ли получилось бы пробраться внутрь.
— Голокрон? Сосуд информации, связанный с Силой. Если не он, то какой-то артефакт — его ни с чем не спутаешь, — Люк оправил черный китель, оборачивающий его по самую шею, — способ раскрыть истину о всяком человеке. Я… — задумчивое молчание нарушалось стуком гальки под ногами, которая скатилась с утеса и утонула в мелком ручье.
Мост рухнул, и по нему оставалось только карабкаться — по его жалким остаткам в сомнительного вида лозе. И если для Люка не было сложным сыграть в имитацию горного козла, то Хан не относил себя к балеринам и предпочитал сажать корабль на нужном берегу.
— Не ной, не вижу смысла заводит корабль, только чтобы перебраться на другой берег.
Глаза у Хана только от одной мысли, что придется карабкаться, на лоб полезли. Он собрался уже начать дискуссию, но Люк молча с грацией лани перескочил с остатка столба на следующий камень. В воздухе мелькнули только его крепкие, но тонкие ноги в черных штанах, и Хан внутренне издал страдальческий вопль, на деле только вздохнув и прищелкнув языком.
Перебраться оказалось не так уж и сложно, но никакого удовольствия от скалолазания не возникло. Хан отряхнул пыль с коленей и хмуро прижал ладонь к кобуре, ощущая себя вомп-крысой на прицеле у тускена. Внутренности зудели от беспокойства, а чутье редко подводило.
Остатки чего-то на манер дворца были окружены лужайкой, полной всякого хлама. Здесь были даже подобия спидеров, древних настолько, что страшно было рядом дышать. Вниз по раскрошенными местами ступенькам можно было спуститься к пляжу. Когда-то внутрь озера вел помост вплоть до каменного кольца в самой полынье, но там почти ничего не осталось, а вода казалась темной и вязкой, словно масло.
Люк принялся рыскать между полуразрушенных колонн, затем заскочил в разрушенную шахту, но вылез пыльным и в паутине. На лице его отразилось печальное недоумение, он весь вибрировал, словно маячок, указывающий на цель.
— Да нет тут ничегошеньки, — Хан с довольством задрал нос, будучи удовлетворенным собственной победы, — и дворец какой-то больно нищий и мелкий.
— Это храм, невежда, — фыркнул Люк, скользя по ступенькам нежной тенью вниз, к воде, — это было местом… уединения? Шахта завалена, и я не смог попасть вниз, но там определенно что-то есть. Будет хорошо пальнуть туда из пушек Сокола, чтобы обломки провалились, внизу пустота.
— Ты же сказал, что не будешь поднимать мою крошку только ради перелета на другой берег. Так что сейчас я не полезу обратно, чтобы сесть за штурвал и сделать тебе дырку в полу этой рухляди.
— Сам ты рухлядь, — оскорбился Люк и присел на нагретый камень на берегу.
Он нежился на солнце на манер ящерицы, которая после грохота бомбардировки наконец-то выбралась из норы, и свет плясал в волосах солнечными зайчиками. Хан сглотнул — эта картина отличалась от умиротворенного Люка на койке Сокола, где он сворачивался калачиком и прятался под одеялом, как малое дитя. Он рвано дышал, ворочался и стонал, будто его резали. Что ж, он действительно мог вспомнить, как его резали, хотя вспышка светового меча не так жестока, как касание виброножа.
Когда Люк молчал, наслаждаясь вырванным из лап войны моментом покоя, никогда не удавалось догадаться, о чем он думал. Его голова была загадкой, неподвластной никому — похлеще языка ситхов, которым рисовали на всякой старой дряни, которую теперь повстанцы тащили со всех уголков Галактики к единственному эксперту.
— Это место сияет в Силе, как путеводная звезда, — тихо завел Люк снова.
Хан не тяготел это слушать никогда, но он не уходил и покорно позволял засорять себе мозг, ту его часть, которая отвечала за инстинкт самосохранения.
— Здесь могли жить какие-нибудь чудики вроде датомирских ведьм, но по состоянию запущенности местности они давно уже передохли, малой, — Хан тяжело вздохнул, зная, что правда Люка мало утешит, — некому передать тебе тайны и всякое древнее дерьмо, которое увлечет тебя на недельку. Пошли лучше послушаем новости от наших, перекусим, а потом я, так уж и быть, проделаю тебе дырку в полу этой лачуги, чтобы ты повстречался с пауками в пещерке под полом.
Уговорить Люка вернуться на борт Сокола было не так-то просто. В конце концов, Хан оставил его одного, знал — вернется сам, когда наконец-то отойдет от жесткого приступа разочарования. Никогда не получалось понять его слепую веру Силе, даже если однажды великая старушка позволила ему уничтожить Звезду Смерти. Все-таки, из всего на этом свете Хан Соло верил только в удачу.
Отчеты не требовали гнать их домой немедленно, и по возвращении Люк без попытки пообедать принялся чистить дроида. Солнце уже принялось клониться к закату, раскрасневшись на манер спелого яблока.
— Вот потому-то ты такой тощий и короткий — ты все время голодный ходишь, будто ты модель голожурнала, — фыркнул Хан, борясь с желанием накормить насильно, хотя бы заставить напиться воды, чтобы на время обмануть организм.
— А тебе-то что не так? — смешливо пробурчал Люк, любовно поглаживая тряпкой АрДва по закругленной макушке. — Мне казалось, маленькие и худенькие как раз в твоем вкусе.
Это не могло смутить, уже вошло в привычку. Они разговаривали так все время, и Ведж постоянно обзывал их женатой парочкой, а Лея иногда хихикала, о чем-то потом перешептываясь с АрДва, который радостно свистел ей в ответ. Как эти двое понимали язык астромеха — та еще загадка, за которую Хан на данный момент совершенно не хотел браться. Он сбежал в кокпит, чтобы не слушать подколы на каждое свое слово, такое же шутливое и цепляющее.
Дотемна Люк не показывался. Когда ночь уже опустилась на планету, Хан решил проверить его перед сном, но нашел только дроида.
— О, только не говори мне, что он в такую темень решил сам разрыть себе проход под храмом? — Хан был готов схватиться руками за голову, когда АрДва протестующе засвистел. — Да какая разница, мне все равно надо идти его искать.
Звезды орошали землю мягким светом, а две бледные луны висели на небе двумя пятнистыми тарелками. Было не так уж и темно, чтобы расшибиться по невнимательности, но мало ли. Вдруг одного белобрысого болвана похитили местные аборигены, чтобы зажарить и съесть? Несмотря на отсутствие разумной и полуразумной жизни в анализе планеты, Хан сильно сомневался, что тут вообще ничего не водится. А если что-то и водится, оно непременно решит доставить Люку неприятности, из которых придется выпутываться обоим — стандартный сценарий каждого путешествия.
Зная, что на другой берег перебраться не получиться посреди ночи, Хан переправил Сокол почти впритык к храму и высадился. Если сюда десантируются штурмовики, искать будет только легче, так что не нашлось причин глушить двигатели окончательно.
Возле каменного мостика Хан нашел сапоги, затем внутри полуразрушенного кольца белым пятном замаячила знакомая фигура. Добраться туда удалось небыстро, и Хан почувствовал себя опоздавшим, когда его ноги прошлись по каракулям, расчерчивающим гранит вокруг маслянисто-темной велюровой воды. Люк не слышал его, из пучины показалась мокрая голова с завившимися от влаги волосами, облепившими шею, белые острые плечи. Гибкие руки уцепились за покрошившуюся колонну, а запрокинутая голова позволила двум лунам огладить силуэт отчетливей, отпечатать его на изнанке век, словно самую красивую картину, которую следовало бы отлить на кредитах.
Вода рукоплескала нимфе, что утопала в ней.
Пресвятые звезды.
— Ты чего решил понырять посреди ночи? Чтоб никто не видел? — Хан позволил себе разрушить чарующую тишину, и Люк повернул голову с покойным изяществом, как лебедь.
— Ну, освежителем сыт не будешь. Да и тут неглубоко, я достаю ногами до дна, — он опустился, выпрямившись во весь рост, и вода скрыла его по шею в полотно, будто сотканное из самих звезд.
Озеро блестело, переливалось, схватывая небо и заворачивая Люка в него. И он светился, очерченный луной, будто призрак пустой планеты. Хан растерянно опустил руку, ощутив, как пучина внутри круга тут же пожелала принять его в объятия, потянула. Вода была теплой, словно свежее молоко, мягкой, но все же ночь казалась неподходящим временем для купания. Тьма скрадывала расстояние и пространство, и сейчас Хану казалось, будто он наблюдает за чем-то глубоко личным.
— Я, конечно, понимаю, что ты тащишься от воды, но давай лучше поплаваем вместе утром? Да и лучше поближе к берегу, надо ж тебе было сюда забраться, — ветер прокатился по глади, заставил Люка коснуться воды подбородком.
Влажные волосы липли к лицу, темнели густым янтарем в белом свете, оттеняя кожу, которая, видимо, навсегда растеряла татуинский золотой загар.
— Выспишься, слазишь в свою дыру и потом поплещешься от души, — Хан протянул ему руку, а Люк схватил его пальцы.
Камень под ногами внезапно оказался скользким, и вода на миг сомкнулась над головой. Она осела в легких, потянула его ко дну, а затем луна растеклась размытым пятном, когда удалось проморгаться.
Люк обеими руками держал его за плечи, позволяя не утонуть снова под тяжестью тепла, скользящего вокруг тела. В это время, казалось, он светился ярче солнца, которое утром стелило лучи по поверхности озера. Закорючки на камне заплясали, будто свершалось какое-то таинство.
— Ты чего такой нерасторопный, малой? Будто пьяный, — Хан фыркнул, отплевываясь, — чуть меня не утопил.
— Камень скользкий, поэтому я разулся еще на берегу, — он покачал головой, — ты просто как обычно торопыга.
— Просто тебя расперло купаться в полынье.
Люк несколько задумчиво потупил взгляд. Тьма скрадывала его тело, словно черная одежда, покоящаяся на камнях.
— Вода вне кольца показалась мне странной, — признался он, и это его опасение только подогрело промокшего вместе с сапогами Хана.
Люк ютился возле каменной колонны, подпирающей расписанный рунами круг, и Хан позволил себе зажать его в тупик, возмущенно склонив голову. Уж если захочет — выберется, это ведь не с Вейдером сойтись в поединке. Однако не последовало ни малейшего сопротивления: Люк растерянно поглядывал на него снизу вверх, и луч луны, пробивающийся через щербатый камень, вычерчивал полосой один глаз и тонкий шрам на губе.
— Все б тебе в лягушатник, — голос понизился, звуча хриплым шепотом, — научить тебя плавать.
Люк должен был нахмуриться и послать к ситху на рога, но он не сделал ничего, позволяя притиснуть его к камню почти вплотную. Жар его тела проникал сквозь влажные рукава, касающиеся его плеч. Воротник черного кителя не скрывал больше шею, мышцы рук, маленькую полоску свежей кожи на ключице — рана зажила совсем недавно. Хан позволил себе провести по ней большим пальцем, ощущая неровность, но нежность новой плоти, и Люк только следил за его движением, опустив глаза.
— Мне казалось, тебе нравится быть более настойчивым, — наконец-то вернулся к нему прежний гонор, но теперь фраза звучала даже более двояко, чем хотелось бы.
Хан сощурился, ощущая, как ботинки становятся тяжелыми и мокрыми. Он провел кончиками пальцев по скрутившимся возле уха светлым волосам, задумчиво позволил каплям воды с них скользнуть по руке и соединиться с недвижимой гладью озера. Маслянисто-черная тьма обнимала его, сотканная из звезд, и Хану хотелось вырвать весь свет, чтобы не позволить себе ничего увидеть глазами — только кожей.
— Не знал, что тебе такое нравится, — он отзеркалил чужую призывную насмешку, изогнув брови.
— Показатель моего паршивого вкуса то, что мне нравишься ты, а не твоя тупая дикость, — Люк сложил на груди руки, будто прячась, и вода показалась еще более теплой и засасывающей.
Луны чертили полосы на качаемых двумя телами волнах, словно сотни серебристых рыбешек резвились на самой поверхности, хвастаясь сияющей чешуей.
Это все вода.
И даже несмотря на неокончательную правдивость подобного зова, отказываться от возможности ухватить лакомый кусочек было бы глупо. Не он же все это начал.
— Мне казалось, что принцесса тебе больше по вкусу. В конце концов, ты целовался с ней, — Хан ревностно фыркнул, вспомнив это, склонил голову ближе, буквально похищая чужое дыхание.
— А мне казалось, что ты должен целоваться лучше принцессы? — прозвучало полувопросительно, но в словах отчетливо ощущался призыв.
Люк брал на слабо, оставаясь при этом недвижим. Он будто проверял, выдержит ли его хрупкий лед, отчаянно тающий между ними. А Хан просто позволял себе попасться на крючок — больно хорош был рыбак.
Одна рука обернулась вокруг талии, другая вернулась на шею, пробуя манящее тепло. Вода сталкивала их, связывала цепью, не позволяя бесстыдно рассматривать все то, что скрывалось в ее толще. Люк ощущался пойманной в ладошки звездой, и его жар казался куда более пьянящим, чем даже бутылка крепкого коррелианского виски.
Хан медлил, позволял себе растягивать удовольствие. Свет будто лился сквозь пальцы, источаемый новым светилом затхлой дыры с заколдованным озером.
Хан медлил и думал, что может совершить ужасную ошибку. Все внутри него скрутилось пружиной, отпустить которую было жутко.
— Пресвятые звезды, — запах новой кожаной обивки и масла звучал на Люке престижно, будто он новая птичка, только спущенная с верфей Куата.
Это его естественный запах, въевшийся в кожу, и от него кружило голову. Хан жадно глотал воздух, затем издал смешок. Надо же, он всю жизнь кичился, что будет одержим только кораблями, а теперь его жизнью крутит человек, обладающий всеми качествами судна. Не хватает только тумблера, чтобы заурчал мотор, но у людского тела иные переключатели.
Ветер тихонько качнул деревья, заставляя стволы скрипеть натужно от старости: все здесь было настолько древним, что хоть не прикасайся. И даже так Хан чувствовал себя тонущим в меду, где самой сладкой ложкой в центре чана покоилась золотая патока, нежащаяся в его руках теперь сытой довольной кошкой — только за ухом чеши.
— Ты так медлишь, будто уже раздумал, — с куда меньшей степенностью, чем прежде, напомнил Люк, прищурившись.
Глаза его темнели, пожирая ночь: не то игра света, не то зрачок затопил радужку до самого края.
— А что спешить — мы в этой дыре как минимум до утра пробудем, — улыбка рассекла рот ломаной линией, и Хан наконец-то позволил себе склониться и отключить остатки тормозов, живущих в его голове для самых исключительных случаев.
Может, спешка была и ни к чему, но рыбу следовало хватать за хвост в тот момент, пока он вилась поближе к берегу. Сейчас удача буквально бросила ему улов на сушу — только руку протяни.
Люк ликующе выдохнул через нос, наконец-то дождавшись поцелуя. Казалось, будто он только что в одиночку разнес целый клин звездных разрушителей, но на деле же победа была куда менее значительной в галактическом масштабе.
Дрожь чужого тела прокатилась под пальцами подобно разряду грома. Люк был горячий, как Татуинское солнце, но он не обжигал ни на долю. На мгновение Хан пожалел, что не разделся перед купанием: сырые сапоги тянули его вниз. Он стащил их в воде, отвлекшись на мгновение, и плюхнул на каменное кольцо, чтобы почувствовать ступнями песчаное дно, чистое, без намека на ил и любую другую растительность.
Стоило только слегка погладить шею, облепленную кольцами влажных волос, и Люк податливо запрокинул голову, позволяя огладить губами нежную кожу. Запах металла щекотнул нос, и Хан горячо сжал пальцы на чужом боку под водой — жаль, что увидеть не мог. И тогда-то захотелось вырвать у тьмы жемчужину галактическо-звездного моря, чтобы единолично любоваться ею, оттеснить этот момент в памяти раз и навсегда.
Вода пустила Люка неохотно: он уместился на щербатой ступеньке, спускающейся от кольца в пучину таинственного озера. Его колени болтались в маслянистой черноте: Хан чуял их, расставленные по обе стороны от его брюха, острые, со шрамами.
Когда Люк не затягивался в монашеские одежонки, от него глаз было нельзя оторвать. И если на большинство миссий, так или иначе связанных с возможной дракой, он облачался в китель, черный, выглаженный, то во времена покоя он оборачивался в дурацкую робу, похожую на дешевый халат. В этом было что-то по-своему очаровательное. И все же Хан предпочитал видеть Люка в парадной форме, когда тот сучился с Леей и фыркал на безобидные подколы: горячий, желанный, притягательный.
Черный был ему к лицу так же, как и невзрачный белый, в котором отпечатался его первый образ. Удивительно, как много времени прошло с тех пор, и мальчишка в бесформенном пыльном балахоне превратился в генерала, пусть не слишком высокого, широкоплечего, мощного, но с хищной грацией в каждом движении, железной ручонкой и таким же характером.
Люк зубоскалил всякий раз, упирался, словно голодная банта, а теперь льнул к его рукам, словно утопал, хотя камень из-под его задницы деваться уж точно никуда не собирался. Хан куснул светлую кожу на плече, и во рту не возникло чувства, будто он жевал обивку Сокола. Хотя на языке осел вкус черной воды, подобный приторному яду, от которого сильнее вскружилась голова.
Лея ни за что не поверит, что их генерал несгибаемая воля так охотно поддавался всякой ласке, не витиеватой и изощренной, а полной жадности и желания откусить кусочек побольше от любезно предложенного пирога. Хотя слишком усердно Хан не спешил пускать в ход зубы: он впивался глазами, надеясь поглотить возникшее перед ним чудо, будто божество снизошло на него, готовое благословить.
— Не представляю, почему империя еще не отняла у нас такое сокровище, — Хан припечатал жадный поцелуй под ямкой ключиц, подгоняемый сбившимся дыханием, — у Вейдера невероятно хороший вкус, раз он охотится за тобой.
Глаза Люка закатились в недовольстве, и он пресек следующую реплику, беспощадно цапнув желанные губы с раскатистым вздохом.
— Такой ты болтун, Соло, что мне хочется тебя утопить.
— Целовать будет некого, — Хан нагло подмигнул, предпочитая действительно занять рот на минуту-другую и изучить горячее тело, плененное им и чарующими водами.
Ему казалось, будто он поглощал звезду — с каждым движением пламя внутри бушевало сильнее. Хан жадно прижался к отрывисто вздымающейся груди Люка собственной, готовый разделить грохот сердцебиения, подобный планомерной бомбежке целой планеты. Затем темнота сомкнулась над головой, превращая воспоминания в горячие урывки, полные влажного дыхания, растерянных вздохов и жалостливых просьб, от которых все податливо скручивалось в желудке.
А утро они встретили на одной койке. Люк без всякой доли смущения перебросил через него дюрасталевую тяжелую руку и сопел. Плечи его, усыпанные следами зубов, покатые и горячие, Хан хотел поцеловать вместо завтрака, но вместо этого он продолжал завороженно не шевелиться. Голова ныла просто нещадно, словно кто-то хорошенько шандарахнул затылком о камень с закорючкой возле озера.
Озеро.
От его возни Люк недовольно приоткрыл один глаз. Возможно, Хану стоило не так крепко сжимать руку, покоившуюся на нежном теле где-то под одеялом.
— Если собираешься сбежать, то сделай это попозже, мы вчера поздно легли, — раздалось внизу тихое бурчание, и Люк разинул рот, зевая.
— Ты же так жаждал дырку в полу обнаруженного тут сарая. После вчерашнего не грех подсуетиться, — не растерялся Хан.
Люк не стал сильно расторопнее. Вопреки ожиданиям, он ленно выполз, потянулся, позволяя разглядеть свою совершенно очаровательную идеальную задницу, разукрашенную вчерашним усердием на манер леопардовой шкуры.
— Что-то ты не чешешься, — оторопело заметил Хан, когда не последовало никакого движения, кроме разлохмачивания завившихся от воды светлых волос в кошмар на голове, такой же, как в их первую встречу.
— Ну, артефакт мы не только нашли, но и опробовали, — Люк почесал спину и запрокинул голову чуть назад, — правда, я думал, что круг — это голокрон, а не полный рун камень в озере. Воды потаенных желаний — вот, что притянуло меня сюда, — звучало разочарованно.
— Смотрю, вообще не то, что было надо, да?
Люк только кисло улыбнулся и повел плечами. Утром он выглядел даже лучше, чем вчера, в объятиях вселенной, рожденной из звезд и самой Силы.
— Забей, если ты в поисках сыворотки правды, то и эта жижа из озера сгодится, — прозвучало не особенно утешительно, — тем более, врага можно начать пытать. Метод немного негуманный, но у Вейдера пользуется спросом…
— Ты его так часто поминаешь, что мне уже кажется, будто он тебе нравится больше меня, — заметил Люк с усмешкой.
— Еще чего! А вот он на тебя глаз положил уж точно, ситх драный. Романтических писем не слал еще на АрДва?
Люк нахмурился, потом опустился на кровать и принялся гладить шрам на ладони. Так он принимался делать, когда нервничал.
— Только не говори, что присылал, — прозвучало с тихим ужасом.
Уж куда контрабандисту соревноваться с главкомом имперской армии, у которого с верфей так и сходят новенькие малышки.
— Он вообще-то мой отец, Хан. И я искал эту древнюю ерунду в надежде вызнать, с кем он так развлекся, что я вообще на свет появился.
Соло задумчиво присвистнул.
— Ну, пожалуй, если ты опоишь его этой гадостью, он тебя скорее слезно расцелует, — затем Хан оторопел, — или прирежет. У вас что-то очень сложные отношения. Не пробовал написать ему? Ну, война войной, а уж два слова: имя и фамилию матери — он тебе сможет написать. Это ж не полное имя Трауна через астромеха выписывать.
Люк без особой радости громко вздохнул, и Хан позволил себе проглотить этот разочарованный шум поцелуем. Оставалось надеяться, что в Вейдере не проснется родительский инстинкт, и он не захочет придушить Соло с воплем из вокодера, что тот обесчестил его единственного наследника. Представленная картина вырвала из груди смешок.
— То есть тебя вообще не волнует, что мой отец — главный враг революции? — Люк с волнительным недоумением поймал его взгляд, позволил крепко сжать руки на расцелованной талии и вздохнул.
— Слушай, ничего нового, что бывают отцы-говнюки. Он куковал где-то, пока ты там тусовался со своими родственниками, так что пускай катится в синдикат пайков и предлагает им продать тонну спайса за один кредит — мне вообще по барабану. Правда, знаешь, я думал, что Вейдер все-таки дроид.
Люк только с облегчением рассмеялся.