Первые дни сентября ещё давали фору настоящей осени, позволяя чувствовать на лице греющие лучи солнца и слушать шепот медленно меняющих окраску листьев, однако сейчас погода вовсе не идет на уступки, нагоняя постоянные дожди и сильный ветер.

Мокрый асфальт кажется зеркалом, отражающим параллельный мир. Рассматриваю растянутые блики от фар, светофоров и неон вывесок, к одной из которых мне нужно подойти.

Из машины вылезаю, как из теплого кокона, где тишина и тепло, а снаружи — пронизывающий ветер, какофония звуков и больно бьющий по лицу и макушке ливень. Быстрой перебежкой, точно персонаж в какой-нибудь видеоигре, у которого началось задание на время, перебираю ногами в направлении нужной двери. Тот самый момент, когда игрок практически бьет по шифту, лишь бы быстрее.

Я, собственно, не просто прошел локацию с наименьшими потерями — благо куртка дутая и промокает не так быстро, но и успешно завершил целую цепочку заданий. Съездил к родителям, потому что попросили помочь, вернулся, заехал домой, снова сел за руль и добрался по пробкам до заранее оговоренной пекарни. Оказалось, даже раньше назначенного времени, что не очень-то и приятно. Потому что, заняв один из немногочисленных столиков, мне ничего не оставалось, как снова начать думать-думать-думать.

Это происходит невольно, безоговорочно и точно зря. В голове жуткая мешанина, из-за которой стало трудно спать, ведь в одной куче оказываются мечта о временных скачках, размышления об ошибках, которые люди допускают каждый день, собственные весьма странные идеи и усталость. Словом, на вид — если представить, конечно, что мысли могут стать чем-то вроде овощей и фруктов — как самый здоровый смузи, в котором огурец намешан с сельдереем, яблоком, и бог знает, чем еще. Не в обиду Чимину, который, благодаря своей бывшей, подсел на такую экзотику.

Пропутешествовать бы обратно. Не важно, как будет выглядеть машина: синей телефонной будкой, маленьким маховиком, автомобилем или громоздким ящиком. Главное, чтобы доставил целым и невредимым во время, когда не было на плечах тяжести выбора и моральной дилеммы.

Когда путь был единственно верным.

Когда для меня в человеческих отношениях не было ничего сложного, а любую беду или ссору можно было решить извинением и обещанием на мизинчиках.

Лишь бы вернуться туда, где чувства имеют индивидуальный яркий оттенок и не смешиваются в серую массу, в которой ничего и не видно. Обида, злость, тоска, противоречивое чувство любви, которое разрывает на части — всё в одной куче, как пестрые осенние листья в грязных лужах.

Самое неприятное, неестественное, то, что раскраивает кожу и выкручивает кости — я уже знаю, что будет в день, который Тэхен назначил. Одна часть меня, находящаяся глубоко внутри, до которой и не достать вовсе, а можно только услышать эхом, всё решила. А тот я, который снаружи, который двигает руками и ногами, отвечает за положение в пространстве и хоть какой-то рационализм — в ужасе. Пытается препираться, отрицать и выстраивать баррикады, потому что нельзя вот так! Втаптывать в землю гордость и себя самого.

А если тянет с такой силой, что по ночам воешь?

Та самая «рациональная часть меня» ядовито напоминает, что, если я снова получу по лицу теми же граблями, то вряд ли смогу себя снова собрать. Это будет концом. Где-то на подкорке всё равно ведь печатью оставлено «измена».

Слово ещё такое… неприятное даже на слух, не говоря уже о смысле и всём, что за ним стоит. Неверность, блуд, прелюбодеяние, от французского — адюльтер. Синонимов масса, а который из них подходит под ситуацию? Всё это обобщенно описывает половой акт между человеком, находящимся в браке, и человеком, к этому браку не имеющему никакого отношения.

Мы были в браке? Нет.

Был ли половой акт? По словам Тэхена — нет. Я уже говорил, что верю ему. К тому же, нет смысла в чем-то убеждать самого себя или давать кому-то презумпцию невиновности. Сейчас-то от этого ничего не поменяется. Поздно.

Однако предательство, желание другого человека… было. У меня точно скоро появится с десяток морщин, и быть может, первые седые волосы. Нужно прекратить, а не получается.

Если подумать, немного размыслить и покопаться в залежах воспоминаний, можно чудесным образом вытащить из памяти картинки, как на вечеринки приходят пары, и как они с них уходят. А в промежутке «между» происходят весьма занятные вещи. Я сам не раз был свидетелем, как один из партнеров на глазах у другого кого-то целует, будь то игра или просто высокий градус, с кем-то неприлично танцует, как с кого-то слизывают соль. А сколько делается под шумок, за углами, за закрытыми дверями! Практически ни у кого на лице не было после такого разочарования, гнева. Разве что недовольство, которое нередко могло пройти через некоторое время на том же мероприятии. Никто не смотрел на «половинку» — партнера, как угодно можно назвать — с такой всеобъемлющей виной и сожалением. С тем океаном невысказанных извинений, с каким на меня смотрел Тэхен через год после того, как спьяну поцеловал какую-то коллегу в баре.

Дело, вероятно, не в том, что я должен или не должен простить его, потому что даже общественной точки зрения единой на это нет. Кто-то скажет, что ни в коем случае нельзя прощать и закрывать глаза на измену, будь она короткой — единичной, случайной связью — или тем более длительной (в данном аспекте я полностью согласен). Кто-то же скажет: «бывает, люди по природе своей полигамны». Решил парень погулять просто.

Дело в том, что чувствую конкретно я и как к этому отношусь, ведь единого рецепта счастливой жизни нет. От бесконечного анализа голова пухнет. Пытаться установить рациональные связи между своими ощущениями и поступками бесполезно. Нельзя записать математической формулой свои чувства. По крайней мере, у меня не получается, и что-то подсказывает, что и не нужно.

Внутренней необъяснимой уверенности в своем выборе достаточно. В конце концов, жалеть или не жалеть о собственном решении будет понятно лишь мне, а мнение других мало интересует.

В какой-то момент мне даже стало казаться, что тот вечер, когда я сорвался на поиски, а после, когда услышал, убедился, что всё в относительном порядке — отпустил себя, оказался всего лишь сном. В любом случае, что угодно может оказаться иллюзией, миражом, кроме того, что я чувствую в трех интонациях.

Я хочу его. Даже если это зависимость, пугающая других людей, не испытывавших ничего, кроме страсти и мимолетной влюбленности. Им могу только посочувствовать, вероятно, получив соболезнования в ответ. Плевать.

Я хочу его. Видеть, просыпаться рядом, касаться, оберегать, помогать, смеяться с ним и разговаривать. Говорить не только пустое, но и преисполненное важности, переживаний, любого недовольства, чтобы не допускать уже изученных ошибок снова.

Я хочу его. Конкретного человека — Ким Тэхена, которого знаю еще с выпускного класса. Мальчишку, юношу, мужчину, имеющего за спиной определенный опыт, желания, цели и неверные шаги, неправильно выбранные дороги, по которым он прошел.

Потому что я тоже. Тоже заблудился без указателей, на которых должны быть слова. Конечно, разговор — не панацея, но ведь даже рак, выявленный на ранней стадии, теперь, к счастью, можно вылечить. Тут главное вовремя начать действовать.

Тучка на меня который день смотрит так, будто всё понимает. Пронзительно, глубоко и подолгу. Подходит к подушке, заглядывает в лицо, точно еще секунда — и скажет что-то на человеческом. А потом сворачивается рядом в клубочек и долго мурчит. Убаюкивает.

Приходит и Чимин после затяжного молчания. Вероятно, в его личной драме уровня низкобюджетного фильма либо пауза, либо — боюсь даже надеяться — финал. Делает он примерно то же, что и мой питомец, разве что не сворачивается и не мурлычет, но смотрит так же в душу, а остальное как раз заменяет речью.

— Блудный сын вернулся, — непонятно к кому конкретно относится обращение, с которым Чимин грузно падает на стул напротив, и кладет на стол мокрую шапку.

— Это ты про себя? — Всё-таки не могу не внести ясности с кривой улыбкой и медленно раскручивающимся узлом в груди, который не давал дышать последний месяц к ряду.

Пак вертит головой, точно собака, отряхивающая шерсть, и бросает тяжелый взгляд исподлобья:

— Про обоих.

— Тогда сыновья. А чьи?

Наша старая схема: на ворчание одного другой отвечает каким-нибудь отвлекающим и абсурдным способом. Часто получаются забавные диалоги, которые надолго запоминаются и вызывают улыбку.

— Есть какая-нибудь богиня несчастий? Как Фортуна, только наоборот?

Удивительно быстро для самого себя нахожу ответ и только потом понимаю, что волей случая во время работы, пока вырисовывал чернилами под эпидермисом у довольно-таки хрупкой девушки, неформального вида, крупный Иггдрасиль с полной заливкой, слушал трехчасовую лекцию о древнегреческой мифологии. Она сказала, что начала изучать тонкости мифов и легенд именно со Скандинавии, а теперь перешла к Древней Греции, я против не был. Издержка профессии, которая, на мой взгляд, дает весьма интересный опыт.

— Ата — богиня бедствий, — поймал внимание и решил выпендриться. — Вроде как она одурманила Зевса, сбила с пути, заставив сделать что-то ужасное, и он самолично сверг ее с Олимпа. Как-то так.

— Даже не буду спрашивать, откуда ты это знаешь, — Чимин вздохнул, но, я уверен, оценил.

С такой легкой разминки, просто чтобы зацепиться хоть за что-то, наш разговор под два высоких стакана горячего кофе перешел с шуток и мифов на вполне реальные истории, которые вовсе не касаются свержения кого-либо с Олимпа. Вполне себе земные дела, ради обсуждения которых мы тут и собрались.

— Ну, и что он тебе сказал на этот раз?

Я даже не сразу успеваю перестроиться.

— В смысле?

Чимин смотрит на меня очень даже красноречиво, очевидно спрашивая, не дурак ли я.

— Тэхен. Вы о чем-то договорились, я это вижу по тебе.

— И что же видишь?

Могу робко предположить, что видно должно быть долгий разговор под звездным небом посреди дороги, в ходе которого два сильно уставших и самых обычных человека решили дать себе волю и объяснить всё, что сильно тревожило, гнило внутри долгое время и не имело должного выхода. Подытожили они это договоренностью в формате одной из сюжетных арок «Секса в большом городе», где Миранда со своим мужем назначили дату и место, где должны были встретиться в случае, если хотят продолжать отношения.

Слава, вероятно, уже упомянутому Зевсу, что Чимин ничего из этого увидеть и узнать не может. Вглядывается, а в итоге спрашивает не то и не так:

— Не думаешь, что стоит его отпустить насовсем? Я всё понимаю, но ты не размышлял начать что-то новое? Ведь из-за Тэхена ты только страдаешь последний год, будем честными.

Отпустить.

Страдаю.

Как бы больно правда ни била, как бы объективно Чимин ни видел картинку моей жизни, я не могу сопоставить эти слова с Тэхеном. Тэхен вот уже девятый год это…

Крепко держать.

Люблю.

Зависимость, от которой я осознанно не хочу и не могу лечиться.

— Ну, а ты?

— А что я?

— Когда в последний раз виделись с Дженни?

Контрнаступление с прямым попаданием. Чимин тут же тушуется, хмурится, скрещивает руки на груди. Защищается и защищает. Прямо как я.

— Ты же знаешь, что мы расстались несколько месяцев назад.

Мы во многом похожи.

— Ага, а виделись-то когда? Вчера?

Киваю на открытую шею, покрытую следами, которые оставили скорее всего одни конкретные губы. Конечно, Чимин тушуется и обратно наматывает свой шарф. Его картину вижу отчетливо я, как и он — мою. Вот оно, чувство, когда в тебя, точно в дартс, попадают дротиками слов, от которых никуда не деться.

Чимин ведет внутреннюю борьбу, косо на меня смотрит, как смотрят на обидчиков дети, но понимает, почему я спросил именно это, поэтому лишь раздраженно машет рукой.

— Позавчера. Ладно. Я понял.

А мне больше ничего и не нужно. Понимания более чем достаточно.

— Спасибо, — срывается с губ, на которых уже появилась легкая улыбка, потому что хорошо. Легко стало.

Пак качает удрученно головой и проводит ладонью от затылка к макушке против роста волос. Мы не те друзья, которые знают каждый шаг друг друга и обижаются, если вовремя не оповестить обо всех новостях, но мы те друзья, которые в любой момент готовы выслушать и подбодрить, если это необходимо.

На работе я то и дело думал, как бы поговорить с Юнги. Нужно объясниться, извиниться за ложные надежды, которые дал по собственной глупости, а правильных, подходящих слов не подобрать. Наверное, в таких ситуациях ничего «верного» нет в принципе, поэтому приходится изъясняться чаще всего словами неосторожными, острыми, как шипы, и в целом не очень приятными.

По-другому никак, а, значит, я стою в небольшой комнатке отдыха рядом с Юнги, который запускает руки в белый чуть мятый халат, мелко дрожу и мну собственные пальцы.

— Что-то мне подсказывает, что разговор будет не о Паучке.

Киваю.

— Я не отниму много времени. — Хмыкаю из-за собственной фразы, ведь действительно, больше не буду тратить чужое время попусту. — Прости, Юнги, за то свидание и за то, что потом просто исчез… Я не могу ответить на твою симпатию.

Незримо выворачиваюсь наизнанку от переливающейся через край неловкости и искреннего сожаления, ведь Юнги заслуживает взаимности, чтобы на его чувства отвечали с пылом, чтобы сам он получал лишь удовольствие и энергию от влюбленности, а не то, что имеет сейчас.

А имеет он ровным счетом ничего, потому что я не его человек совсем.

Вразрез со всеми моими представлениями и уже отснятыми на внутреннюю сторону век сценами развития дальнейших событий Юнги не кричал, не злился, не выглядел расстроенным.

Он улыбался.

— Я знаю. Просто решил тогда попытать удачу.

А после негромко засмеялся, вероятно, находя мое выражение лица более чем уморительным.

— Расслабься, Чонгук. Мы взрослые люди, такое бывает. — Его веселость утихла, и продолжил он куда серьезнее, отчего каждое слово, точно когтями, вонзилось в меня. — Я же видел вас с Тэхеном. Конечно, ты не секундное увлечение для меня, чтобы забыть всё за неделю, но у тебя к Тэхену очевидно то, до чего мне, наверное, не дожить. И у него к тебе — то же.

Взрослые люди. Верно. А у взрослых людей бывает всякое, так что, вопреки договоренности и здравому смыслу, после встречи с Юнги я сразу сел за руль, точно понимая, что нужно делать.

Идти к своему человеку.

Зная, где Тэхен живет, мне оставалось лишь выяснить номер квартиры, однако и это труда не составило. Нужно было лишь проявить немного смелости и уверенности в своих действиях, чтобы Тэхен без вопросов и уточнений лаконичным сообщением скинул набор цифр. А потом — уверен — стал ждать, отчего улыбка непроизвольно появилась на лице вовсе не тенью, к чему сам привык, а в груди всё задрожало от предвкушения и заклокотало почти детской радостью.

Полчаса и я, запыхавшийся, скорее всего, раскрасневшийся и взъерошенный, второй раз подряд нажимаю на дверной звонок. Зная, что он за единственной железной преградой. Кусая губы, представляю, как он сначала поворачивает голову на звук, потом поднимается с насиженного места и мягкой поступью идет в коридор.

К черту эти две недели. Мы и без них потеряли год.

Дверь распахивается, а за ней тот, без кого прожить я, безусловно, могу, но это будет тяжело и в разы менее приятно, чем с ним. Тот, за кого я буду бороться, если понадобится, потому что люблю.

— Привет.

А еще, сразу пересекая порог, закрывая за собой дверь, убеждаюсь, что меня ведь любят в ответ. Смотрят украдкой, как бы случайно скользя по моему лицу, зажевывают улыбку, не знают, куда деть руки и всего себя целиком.

Сразу из всего выделяю деталь, которой раньше не было. На переносицу Тэхена давит аккуратная оправа очков. Большие, почти круглые стекла, тонкие светлые дужки. Ему безумно идет, но первая моя мысль, идущая впереди чувства эстетики и красоты, вылетает раньше, чем я успеваю подумать и взвесить собственные слова.

— Ты уволился, потому что зрение начало падать?

Тэхен на пару секунд замер с явным замешательством, а следом, когда фильтр в моей голове снова начал исправно работать после воображаемого удара, и неуместность вопроса окатила волной стыда, что вылилась на щеки, он опустил глаза в пол и мягко усмехнулся. Плавным движением руки снял очки и снова встретился со мной блестящими глазами.

— Нет, с моим зрением всё в порядке. Это просто стекляшка.

Кажется, облегченный выдох прозвучал слишком громко. Только на фоне слышны отрывки фраз, из гостиной — телевизор был включен на канале с какими-то фильмами.

— Пройдешь?

Точно. Я же здесь не только ради неловких вопросов невпопад. У меня, вроде, есть определенная цель.

В квартире Тэхена будто уютнее, теплее, несмотря на оставшиеся по углам коробки и пыль на пустой полке над телевизором, который не раздражает. А еще Тэхен, в отличие от меня, не прячет никакую обиду под слоями раздражения и пассивной агрессии.

— Ты будешь чай? Я недавно купил улун.

Мы доходим до кухни, Тэхен лезет в холодильник, когда невзначай задает свой вопрос, словно я просто пришел с работы, а не упал на его голову из неоткуда. Будто нет между нами той пропасти, через которую только-только перетягивается шаткий мостик.

— Даже не спросишь, зачем я здесь или что случилось?

Тэхен пожимает плечами, доставая кимчи.

— Очевидно, это что-то не очень срочное, раз ты приехал, а не позвонил. К тому же не сказал всё сам еще на входе. Вот я и подумал, что мы могли бы… перекусить сначала?

Продолжает кружиться по кухне, хлопая дверцами шкафчиков, гремя тарелками, чашками. Боится остановиться. Выглядит это абсурдно — попытка создать иллюзию спокойствия, которая нам совсем не нужна.

— Я сегодня виделся с Юнги. — Он замирает на месте, когда я выключаю все прожекторы и сценический дым. — Даже до этого ходил с ним на одно свидание.

Тэхен поворачивается, опирается поясницей о раковину, скрещивает руки на груди и начинает тихо, но твердо:

— Мы вроде договорились, что если я не тот, кого ты хочешь видеть рядом с собой, то просто-

— Свидание было после того, как ты пришел и рассказал о… Обо всём. — Перебиваю специально, не желая дослушивать до конца. Мне все условия хорошо известны. Подхожу ближе, но намеренно оставляю достаточно пространства, чтобы самому не задохнуться. — Я очень разозлился, мне казалось, что, отними время у другого человека, и самому станет легче. Посмотри на меня, Тэхен. Пожалуйста. Я пришел сюда и говорю всё это, потому что хочу быть честным без опозданий. Потому что на наших общих, слышишь, общих ошибках учусь, чтобы этот год не повторился снова. Я ведь тоже идиот. Ты ушел, а я не сделал ничего, даже не узнал толком причин. Пару раз позвонил, и не получив ответа, посчитал, что ладно, черт с ним.

Кухня незаметно сужается до квадрата метр на метр, дальше этого пространства для меня уже ничего нет. В фокусе только мокрые глаза Тэхена и звук его прерывистого дыхания.

— Тогда зачем вы встречались сегодня? — Он хмурится, сдерживаясь, пытаясь наладить операции вдоха и выдоха.

— Чтобы поговорить. Я сказал, что у нас ничего не получится, потому что я весь для другого человека, даже если его рядом нет. А он ответил, что почти сразу понял это.

Тэхен всхлипывает, а я не могу точно установить, ведь нет никаких судей или камер слежения, чтобы безапелляционно постановить, кто стал инициатором столкновения губ. Это произошло. Точка. Вернее, не точка, а начало.

Голова начинает кружиться моментально — стоит только языкам друг друга коснуться. Я не забыл, что Тэхен до поцелуев и любого тактильного контакта жадный до ужаса. Прикосновение для него обязательно, необходимо — особенно руками, особенно во время телесной и душевной близости. Он любит вести и знать, что ему доверяют — я доверяю, множественное число лишь для абстрактной формулировки! — что его хотят, что ему хотят отдавать тоже. Однако сейчас нет и намека на кокетство или желание подразнить. Тэхен кусает мои губы, тут же зализывая кончиком языка, пытается вытянуть весь резерв воздуха моих легких, а длинными пальцами пересчитывает шейные позвонки, поднимает волосы на затылке. Каждое быстрое, размашистое движение оставляет след отчаяния, страха, будто я прямо сейчас его оттолкну и уйду, а потому нужно урвать максимум, который получится.

Снова неправильно, Ким Тэхен. Неужели за столько лет не понял? Или не придавал значения? Или мы просто не обсуждали детали. Всё приходилось узнавать либо посредством тщательных наблюдений, либо доступным всем методом проб и ошибок, что в корне неправильно.

Кто бы сказал об этом раньше, да?

Лучше всего освоить у нас получилось один язык — и это не про профессиональный английский у всех важных летчиков. Язык тела. Все-все правила, тона, тонкости и каждое исключение. Подтверждением тому служит низкий стон прямо в ухо, когда моя рука пробирается под футболку, и кожа касается кожи. Очерчиваю знакомые рельефы обеими ладонями, прохожусь по ребрам, груди, задевая соски. Перехожу на спину, ловлю каждое движение разгоряченного тела. Тэхен ластится, подставляется под руки, беспрерывно целуя, куда только может, и между чувственными вздохами что-то шепчет.

— Я так скучаю, Гуки.

Ничего не отвечаю, лишь коротко смотрю в раскрытые глубоко-карие глаза. Тэхен сейчас близко, буквально в руках, выглядит расхристано с взъерошенными волосами, румяными щеками, очевидно зацелованными малиновыми губами и абсолютной уязвимостью. Он кажется младше своих лет, показывает, что ждет любого приказа, решения, приговора, специально избегает фраз, которые пускают по моему телу электрические импульсы каждый раз. Никакого «люблю», «солнце», даже однажды подаренного «звездный мальчик», которого, я уверен, в итоге сегодня дождусь тихим шепотом. Последнее вообще является особенной категорией, неким запрещенным приемом, который всегда мог меня растопить, потому что тому следовало большое количество нежных поцелуев поверх созвездий моих родинок, как называл их Тэхен. Сейчас же довольно сдержанное «скучаю» — на что я даже не могу толком ответить — мысли разбежались по разным углам, и собрать их вряд ли получится — просто затыкаю требовательным поцелуем.

— Ты загадал желание, когда мы смотрели на звезды? — Всё-таки вспоминаю заготовленную заранее фразу, когда голова уже тонет в мягкой подушке.

Вес тела взрослого мужчины совсем не напрягает, наоборот, пробуждает уже практически забытые воспоминания, от которых ведет. Собственное тело отзывается на каждую ласку, каждый поцелуй. Дыхание моментально сбивается вместе с сердечным ритмом, мышцы живота напрягаются, как только длинные пальцы пробираются под футболку — толстовка понятия не имею где — оглаживают, поднимаясь выше. Губы Тэхена же спускаются по шее и ключицам вниз, а мне нужно, чтобы выше, чтобы на моих губах, и дыхание одно на двоих.

Притягиваю к себе, целую глубоко, не особо давая отчет собственным действиям. Вот его руки уже на моей спине, накрывают лопатки, оглаживают бока, а я лежу сверху, опираясь на локти, и вглядываюсь в каждую морщинку, родинку и черту знакомого лица.

— Загадал. Оно сейчас сбывается. — Низкий шепот пускает по всему моему уже горящему телу мурашки.

Внизу живота скручен узел. Совсем не такой, от какого я только избавился. Не удавка, перетягивающая тело постоянными переживаниями — одно из креплений, прочно привязывающих меня к Тэхену.

— Во мне так много всего к тебе, Тэхен.

Говорю с закрытыми глазами, как в бреду шепчу всё, что давно хотелось, между поцелуями, потому что не хочу утаивать ни хорошее, ни плохое. Видели уже, к чему приводит недостаточная искренность — не понравилось.

Я хочу говорить Тэхену о том, что люблю его, что он важен и дорог мне, так часто, как только смогу. Хочу говорить и о проблемах, чтобы решать их вместе, чтобы не прятать обиды. Но это прямо сейчас получается только отчасти, потому что оторваться от физического подтверждения этой самой любви не получается.

Провожу пальцами по контуру единственной татуировки на теле Тэхена, после запечатываю губами, думая о том, что хорошо, что он пришел именно ко мне, что доверяет именно мне, что…

— Я хочу тебя.

Больше мне слов и не нужно.

Подготовка заняла какое-то время. Тэхену было дискомфортно и неприятно даже с двумя пальцами, я хотел остановиться, потому что причинять боль — последнее, чего мне хочется. Вернее, не хочется совсем. Я старательно отвлекал россыпью поцелуев по всему лицу, словами, что из запаса нерастраченной нежности. Тэхен постепенно стал дышать глубже, расслабился и застонал. Сам я едва сдержался, видя и чувствуя его возбуждение. Как же давно…

— Давай. Чонгук. Пожалуйста.

Он потянул вниз мои еще не снятые боксеры. Вот тут от прикосновения голой кожи с кожей, у меня почти посыпались искры из глаз. Тэхен обхватил оба члена длинными пальцами и сделал пару фрикций, слушая уже мое отрывистое дыхание.

— Стой. Иначе я…

Собрав, кажется, всю имеющуюся силу воли, отстраняюсь, только чтобы немного прийти в себя и дотянуться до пачки презервативов и смазки. Тэхен тут же садится, хватает за руку, видимо, не поняв. Оборачиваюсь, напарываясь на растерянный взгляд, а Тэхен то смыкает, то размыкает чуть припухшие зацелованные губы в попытке подобрать слова.

— Я здесь, — улыбаюсь и коротко чмокаю его в нос.

Нас не хватило надолго, как бывало в особые дни «марафонов» в выходные на учебной неделе, но то и не нужно. Суть ведь была не в том, чтобы заняться сексом ради разрядки или от скуки, или от чего там еще можно. Мы изучали карты тел друг друга заново, по старой памяти находя верные пути. Я толкался медленно и глубоко, как, помнится, любил Тэхен, но сегодня он попросил быстрее, резче. Подстраивался сам, прогибался, принимая полностью, и целовал-целовал-целовал.

Тэхен красивый всегда, но в моменты интимные, моменты оргазма — особенно. Когда кончает первым от трения членом о животы, от меня внутри, а я за ним следом, потому что он сжимается, стонет, царапает мою спину короткими ногтями. За семь лет не приелось, не надоело, а сейчас, после долгого перерыва, накрывает до шума в ушах.

У Тэхена есть масса особенностей, как и у любого человека, если приглядеться. Кто-то называет подобное недостатками, слепо влюбленные чаще говорят нечто в духе «изюминка», я же стараюсь держаться на линии нейтралитета. Так вот одна из особенностей, присущих конкретному человеку — удивительная и абсолютная неспособность тихо чихать. Каждый раз происходит звуковой взрыв, заставляющий вздрагивать. Именно из-за этого я подрываюсь с кровати, распахивая глаза.

В его квартире. В его кровати. От его чиха. И совокупность перечисленных элементов дает результат, превосходящий все ожидания. Я как алхимик, который долгое время выливал содержимое разных склянок в свой котелок не в тех пропорциях, нарушая последовательность, а теперь наконец-то нашел правильный рецепт. От получившегося зелья пахнет прохладой, что пробирается в спальню через открытую дверь, и чем-то немного горелым.

Видимо, воздух пущен непрерывным потоком, чтобы скрыть следы преступления. Мне как-то зябко, теперь бы не простудиться. Заворачиваюсь в одеяло, как в кокон, и сажусь, еще щуря глаза. Вставать совсем не хочется. До дрожи пугает вероятность, что всё это лишь дымка после сна, когда организм еще не до конца пробудился. Однако на мое кряхтение пришел вполне реальный человек. Взъерошенные волосы, завязанные на макушке резинкой, чтобы не лезли в глаза, широкая белая футболка, такие же широкие спортивные шорты и босые ступни на полу. Хорошо, что пол с подогревом.

— Доброе утро. Который час? — Получается хрипло, не потому что хотелось, а потому что только проснулся, но взгляд Тэхена заметно темнеет. Это видно даже на расстоянии нескольких метров, а у меня самого пробегают мурашки по спине.

— Доброе. Половина десятого, — ответ с запозданием. — Я там пытаюсь сделать что-то поесть. Сейчас налью кофе.

А потом Тэхен тихо исчезает за дверным проемом. Очевидно, направляется обратно на кухню, негласно прося идти следом.

Это утро официально можно считать чем-то вроде выписки из больницы. Когда выходишь со всеми вещами и документами на воздух, вдыхаешь полной грудью, чувствуя свободу от напряженной сковывающей атмосферы, и понимаешь, что впереди дорога домой. Нужно еще доехать, скорее всего, прибраться — протереть пыль, помыть холодильник от остатков еды, в которой давно уже завелась новая форма жизни — разобрать вещи, но всё это кажется даже в радость впервые за долгое время.

У нас ведь то же самое. Наводить порядок предстоит еще долго и точно не разом всё чистить, однако это и есть долгожданное возвращение домой. Длинный путь, который привел всё равно в знакомые края. Помог встретить родные руки и губы, низкий бархатный смех — человека, с которым я чувствую себя вовсе не астронавтом, повисшим в космосе, а вполне себе обычным землянином, под чьими ногами твердая земля.

Могу себе больше не отказывать в желании обнять со спины, обвить руками талию и уткнуться носом в загривок — или, например, раздражающе дышать в ухо, чтобы вызвать реакцию. Потому что мы оба совершили цепочку определенных выборов в пользу друг друга без цинизма и излишней гордости.

Смотрю на почерневшие ломтики хлеба, печально находящиеся в сковородке, вздыхаю с полным принятием и надеюсь, что в холодильнике продукты еще не закончились.

— Ты за последние пять лет так и не освоил кухню. — От шепота по шее Тэхена пошли мурашки, а сам он замер, не дыша. Я мазнул губами куда-то в скулу и потянул за собой, бережно обхватив запястье.

— Куда ты меня тащишь?

Прямиком через кухню, минуя дверь ванной комнаты, в спальню к большому шкафу. А в голове звенит «забрать все вещи, отдать ключи хозяину квартиры и уехать отсюда домой как можно скорее».

— Твой человек займется завтраком, как только потеплее оденется. И ты тоже наденешь как минимум носки. Мне холодно на тебя смотреть.

All around the world

People like you and me falling in love.

All around the world,

All around the world

People like you and me can’t get enough

People Like Us by Hurts