Ви не сразу замечает что-то неладное. Помимо того, что у нее в башке застряла бомба замедленного действия, конечно.
Она, вроде как, продолжает жить. Рыскает по городу в поисках подработки, потому что ей нужно на что-то существовать и на что-то сражаться; ищет способ выкорчевать чип из головы, но не слишком-то преуспевает. Ей уже не страшно. Все закручивается в безумный клубок из неоновых разноцветных нитей. Дернешь не за ту — разнесет в клочья, как башню ебаной «Арасаки».
Но Ви, в общем, человек, далекий от искусства. Ее потолок — это врубить радио фоном, пока она едет до фиксера, задолжавшего ей, и отключить голову, потерявшись в бессмысленной трескотне. Не думать минут двадцать дороги. У нее есть пара любимых станций, которые показал ей Джеки. У него музыка играла на полную мощность. Чтобы весь город знал, что он едет. Только кому было на него не плевать?..
Она как-то впервые замечает, что подпевает, качая головой и отстукивая в такт по рулю. Дико смотрит на свою руку и силой заставляет себя перестать. Остаток пути Ви проводит в тишине, от души ткнув кнопку радио. Ей не хочется признавать, что это не она. Что кто-то поет ее голосом.
А потом в душе. Банально, казалось бы. А потом — просто так, когда у нее хорошее настроение после свидания с Джуди, которая была на удивление мила и не рычала, уставшая от работы с «Шельмами», Ви вдруг понимает, что мурлычет себе под нос. Какой-то незамысловатый мотив — вторит шагам.
Она влетает к Вику так, как будто город уже горит, а он отвлекается от очередного матча и с легким отеческим волнением смотрит на Ви. Дает ей время, чтобы подобрать слова.
— Слушай, в этом нет ничего удивительного, — успокаивает Виктор. Он откидывается на спинку кожаного кресла и задумчиво рассматривает ее. — Ты видишь его воспоминания, так что ваши мысли уже начали соединяться. А Сильверхенд все-таки… музыкант. Особый тип людей, считай.
— О да, этот урод-то особенный, — без особой злобы тянет Ви, складывая руки на груди.
Потом упрямо мотает головой и меняет позу: руки по швам, как у солдата перед командованием. В ушах ей слышится ехидный смешок, и она гневно озирается по углам, ожидая засечь там мерцание синих глитчей. При Вике Джонни почему-то не высовывается, хотя завоевывает все больше пространства в ее жизни.
— Не думаю, что это повод для беспокойства, Ви, — пожимает плечами Вик. — Это всего лишь песни. Может, ему это нужно.
Она выходит раздосадованная, пинает попавшуюся под ногу банку. Ви страшно думать о том, что она теряет контроль, стирается. Что какой-то электронный паразит пожирает ее мысли. Сколько своих привычек ей получится сберечь спустя неделю? Что еще может прятаться в памяти безумца?
Сперва она начала курить, потому что ему, видите ли, было нужно, теперь это. Выщелкивая из пачки сигарету, Ви размышляет, как скоро Джонни захочет пристрелить кого-нибудь — хотя в этом они и так сойдутся. Но одно дело — убить по своей воле, а совсем другое — подчинившись чьему-то желанию. Гордость ей не позволяет. Перекручивает душу, вяжет в морской узел.
— Может, я тут совсем и не виноват, от такого дерьма кто угодно закурит, — подсказывает Джонни. Вертится вокруг, пока она идет к машине, устало игнорируя его болтовню.
Должно быть, ему одиноко. Вернуться к жизни, чтобы единственной, кто может с тобой поболтать, оказалась заебанная наемница — не так-то это весело. Вздыхая, Ви клянет себя. Она уже относится к нему как к человеку, а не программе или паразиту. «Этот придурок поет в душе, надо же, блядь», — думает она раздосадованно и победно ухмыляется, хлопая дверцей машины. Ей почему-то приятно знать про него что-то… эдакое. Делающее его почти человеком.
— Я все слышу! — шумит голос Джонни прямо в ее ушах, перекрывая мощный рев двигателя.
***
— Мы должны купить гитару! — как-то лезет к ней Джонни. — Да, мне срочно нужна гитара! Желательно электронная, но для первого времени сойдет…
— Что еще тебе нужно? — мрачно спрашивает Ви. — Организовать наркоту и девочек? Ты, может, мне райдер набросаешь, чтобы я хоть знала, к чему быть готовой?
— Слушай, давай по-честному! Часть выручки с последнего задания законно моя! — пытается втолковать он.
— С какого это хера, поясни? — мигом напрягается Ви.
Может, он и часть ее сознания, но драться за честно заработанные эдди она готова с кем угодно. Ви даже откладывает в сторону пистолет, который разбирает и смазывает, отирает руки тряпкой и выжидательно смотрит на Джонни, облокачиваясь на колени. Он шатается по квартире и листает ее порножурналы. Ви знает: если подойдет посмотреть, они все окажутся на полке.
— Я увидел, как тот долбоеб рванул к черному ходу! — напоминает Джонни. — Без меня ты бы получила куда меньше. Заказ-то был на него, а не на кучу дохлых шестерок. Так что по крайней мере половина…
Она обрывает его:
— Я все равно не умею на ней играть, уймись.
Он роется в ее памяти — Ви это чувствует. Скалится ликующе: нашел что-то, нашарил. Джонни тоже явно нравится узнавать о ней больше — это дает ему власть. Пока что призрачную, но все равно уступать Ви не хочет.
Конечно, в детстве она пыталась, могла взять простенькое баре. На улицах всегда играют, даже если откровенно хуево получается — а чем еще заняться? Она предпочитала выбирать те компании, что веселятся и романтически бренчат на старой гитаре из другого времени, а не обдалбываются — Ви всегда слишком ценила свой разум. Иронично, что она так закончит.
— У меня был дружбан в детстве, представлял себя рок-звездой, — ухмыляется Ви. — Может, даже тобой. Я никогда не разбиралась. Он научил меня кое-чему, буквально на одной струне играть. Будь ты живой, тебя бы от этих художеств наверняка хватил удар, блядь. А мне даже нравилось.
— И что с ним стало? — любопытно спрашивает Джонни. Как будто сам не знает.
— То же, что со всеми наивными дурачками, — скалится Ви. Прикладывает к виску указательный палец, агонически дергает головой. — То же, что и с тобой…
Ему не нравится, когда напоминают о смерти. Ви тоже не хотелось бы возвращаться в то место, где они впервые столкнулись. Ошметки пикселей. Рассыпавшаяся на части башня. Место, где все измерения перекривились и перемешались: неясно, то ли идешь назад, то ли падаешь вверх. И Джонни, метающийся там алым сгустком ярости.
Это ли посмертие?
— Ты скучаешь по сцене, да? — спрашивает Ви. Почти… понимающе. Она научилась различать, когда этот урод злится, а когда ему весело. Но ему никогда не хочется покоя — наверно, это из-за всего времени, что его держали в плену.
— Сначала я просто хотел сбежать и затеряться в Найт-Сити.
— Поэтому стал легендой панк-рока? Хуевый способ спрятаться, — подначивает Ви.
Он смеется, садится рядом. Крутит в руках ее пистолет. Ви не хочется разбираться, насколько происходящее реально. Может, она заснула и видит кошмарный сон. Может, это в ее пальцах пушка.
— Нет, это получилось почти случайно. Но мне понравилось. Музыка… то, во что можно выплеснуть ярость, — поразительно спокойно рассуждает он. — Сцена — это единственное место, где ты можешь орать от боли, пока воздуха хватает. Там у тебя есть на это право. Я хотел рассказать о том, что корпораты делают с людьми, но поначалу получался просто… вопль.
— Но толпе нравится, когда перед ней кричат от ужаса, — отзывается Ви. Устало зарывается пальцами в волосы. — Ладно, глянем, что там с твоей гитарой. Надо кормить внутренних демонов, да?
***
Усталость наваливается на нее сразу, как будто она и не спала. Только прилегла, когда солнечные лучи ворвались в окно и разбудили ее. Еще не открывая глаз, Ви тихо стонет. Джонни ебаный Сильверхенд. Она забыла выпить таблетку. Она не хотела ее пить. Куда он ее забросил?
Ви почти готова снова очнуться на помойке среди пластиковых отходов и чьих-то старых протезов, но обнаруживает себя в собственной кровати. Под рукой лежит что-то — листок… Выдранный лист из журнала, где бумага побелее. Испещренная загадочными письменами — почерк одновременно ее и какой-то незнакомый. Все сплошь перечеркнутое, исправленное, буквы прыгают. Нервное. Когда мысли руку обгоняют.
Что он мог написать? Манифест против корпоратов? Заставит ее идти на улицы и зачитывать? Кто-то вроде Джонни мог бы начать революцию, но ее скорее запинают. Ви истерически смеется. Смотрит на свои пальцы, перепачканные карандашным грифелем, потемневшие и глянцево блестящие. Трет друг о друга. Проскальзывают.
— Джонни, это что за хуйня? — возмущается она, крутя в руках листок так и эдак.
— Песня, конечно!
Он мелькает рядом. То появляется в одном углу, то появляется в другом. Ему весело, понимает Ви. Ему хорошо. Он почти живой.
— Ты, бля, когда-нибудь слышала про такую штуку как вдохновение? — патетически заводится Джонни. — Ты понимаешь, как это важно? Настроиться, почувствовать что-то…
— Тебе обязательно этим заниматься ночью, сволочь? — ворчит Ви, протирая ноющие глаза. Она не сможет встать с кровати в ближайший час так точно, а этот урод скалится, довольный и наглый.
— Так и надо! — убеждает он. — В этом весь смысл.
Она лениво поворачивает голову к листку, вчитывается. Кто в их время вообще пишет от руки? Неудивительно, что и здесь вылезла какая-то причуда. Какой-то ритуал. Для него это нечто особенное, красота, создание. Ви никогда ничего не творила, не умела, ее стезя — исключительно разрушение. Отстрелить кому-нибудь половину ебала. Отрубить руки, смотреть, как кровь туго выталкивается из тела.
Джонни делает нечто похожее. Только это не тупая ярость, похожая на извержение вулкана, а нечто более направленное. Сгущенная злость, нарисованная широкими мазками. Она представляет картину на холсте. Может, ему бы и пошло рисовать. Миру было бы спокойнее, если бы Джонни изощрялся с постимпрессионизмом, а не лез вливать свой яд в уши толпе.
— Это про нас, да? — спрашивает Ви, читая последние строчки. — Мы могли бы сражаться вместе, а в итоге убиваем друг друга. Ирония так и хлещет.
Складывает листок аккуратно, не зная, для чего он ей. Но четко знает, что хочет его сохранить.
— Эй, Джонни, а ты можешь спеть? — безнадежно зовет Ви. — А капелла или как это у вас называется?
— Могу, — улыбается, вроде как. Ему это нужно. Так же, как и Ви.
И она обессиленно закрывает глаза, убаюканная его воплями.