— Эй, что случилось? — спрашивает Ви.

Она оглядывается, неверной рукой касается затылка — биочип как будто перегревается, опаляет ее, и Ви почти ожидает ощутить на пальцах жалящие искры. Накатывает знакомая мигрень, поселяется где-то внутри черепа, долбится в стенки. Но все терпимо, жить можно — она уже привыкла.

Вид у Джонни тоже как-то растерянный и потрепанный, и Ви настороженно понимает: что-то пошло не так. Ее грызет чужая досада. В этот раз Ви не вышвырнуло обратно в мир, когда измученное тело в очередной раз перетряхнуло будто бы разрядом молнии, нет, это Джонни ее вернул. Он сидит на машине, подобрав ноги, и задумчиво пялится в большой киноэкран, и взгляд у него слепой, и картинки на экране нет — Ви это пугает на каком-то подсознательном уровне.

Ви чувствует на ноющих губах привкус крепкого виски и еще чего-то терпкого. Бестия. Ее кусачие поцелуи. И Ви вдруг охватывает нечто вроде странного щекочущего смущения, когда она на задворках памяти призрачно улавливает то, как Бестия выгибается и размеренно стонет, какая у нее кожа — мягкая, гладкая, вдруг переходящая в твердый имплант; как она довольно извивается, если касаться и ласкать на стыке… Оглушенная чужими ощущениями, Ви тяжело приваливается к машине.

— Ты знала, чем закончится этот вечер, даже не придуривайся, — огрызается Джонни, когда Ви кидает на него красноречиво-жгучий взгляд.

— Явно не твоим кислым ебалом, — поддевает она. Джонни живет, когда злится, поэтому Ви и пытается немного пошатнуть его, чтобы наконец-то вызнать, что случилось. Он в ответ косится почти вымученно:

— Извиняться не буду.

— Да ладно, я бы тоже дала Бестии, — пожимает плечами Ви. — Она охуенная. Самая горячая женщина, которую я знаю, без шуток. Но у меня, если помнишь, есть девушка, и я сейчас задумалась… — Джонни смеется как-то особенно презрительно. — Что, концепт верности слишком сложный для великого Сильверхенда?

— Ты сама только что сказала, что хочешь трахнуть Бестию.

— Я имела в виду… гипотетически, — ворчит Ви.

— Ага, начинается софистика…

— Мы сегодняшним томным вечером хвастаемся, кто знает больше умных слов, или ты скажешь, что произошло? — обрывает Ви решительно и прямолинейно.

— Иди ты нахуй, — без особого огонька говорит Джонни и устало трясет патлатой головой. — Я не понял. Наверное, дело не во мне, она была какая-то дерганая, словно в чем-то виновата, но все равно… — он рассеянно взмахивает руками.

— Тебе стало так одиноко здесь, в пустом кинотеатре, когда она развернулась и ушла? — вкрадчиво спрашивает Ви. — Потому что ты понял, что Бестия чуть ли не одна во всем гниющем мире, кто еще мог бы в тебя поверить. А она просто… отказалась.

Она может его чувствовать. Это не как чтение мыслей, хотя Ви слышит Джонни иногда, даже если он не проявляется, а он может болтать с ее внутренним голосом. Это что-то на уровне воспоминаний, чувств. Ви нихуя не понимает в этом, но, наверно, как-то все же связано с мозгом. Эмоции, переживания. Чистая химия, на самом деле.

Ви не кривит душой: ей нравится Бестия. Странное чувство преклонения и немного — надежды. И Ви даже не собирается скрывать, что любуется ей, властно раздающей приказы или прикрывающей в бою; смотрит на нее с почтительного расстояния. Непокорная, самоуверенная женщина, наполовину сделанная из стали — метафорически и буквально. Такой Ви хотела бы себя видеть в зеркале — легендой, снисходительно поглядывающей на новичков, хозяйкой если не ебаного Найт-Сити, то его части.

Ну, в зеркале Ви иногда появляется изумленное ебало Джонни Сильверхенда, когда хваленая оптика сбоит, поддаваясь зараженному биочипу — это как, достаточно легендарно? Джонни слышит ее размышления и усмехается. Понемногу отходит. Ви разваливается на капоте, неудобно поглядывая на угасший проектор.

— Ты прав, фильм хуйня какая-то, — критично замечает Ви. — Может, Бестию кинцо не вдохновляет?

— Ой, твои попытки меня разговорить не изящнее включенной бензопилы, конечно, — кривится Джонни. — Я… Да, мне стало как-то… зверски херово одному. М-м, представляешь, не помню, чтобы мне хоть раз отказывали! — рассеянно говорит он. — Девки были рады запрыгнуть в мою койку, мне достаточно просто быть охуенным и иногда улыбаться. Хотя большинству все-таки нравились жестокие мудаки…

— У меня тоже были неудачные свидания, мир не закончился, — фыркает Ви.

— В тот раз, когда ты чуть не утонула, хотя я, блядь, говорил не лезть на дно? — рычит Джонни. Ви еще тогда показалось, что он просто боится смыкающейся над головой толщи воды и тьмы, притаившейся у дна — чужой страх барахтался в ней, пока она плыла вслед за Джуди. — Ну, тебе-то в тот раз дали, — припоминает Джонни с детской мстительностью, видно, пытаясь отвлечь ее от размышлений.

— Не в этом смысл, придурок, — говорит Ви.

Джонни как-то вяло от нее отмахивается.

Ему хочется быть живым, и Ви сомневается, что дело только в сексе. Хотя Сильверхенд, конечно, пытается вести себя так, будто ничего не происходит и он все тот же наглый рокер, каким был полсотни лет назад. Ви варится с ним в одном, нахуй, адском котле, и, когда Джонни смотрит на Бестию, его захлестывают и странная, инстинктивная вина, тревожная и колючая, и желание — быть рядом, поговорить, поглядеть на нее хотя бы, коснуться… Она часть его прошлой жизни, еще бы он к ней не тянулся — да Джонни вцепился бы в нее зубами, если б можно было. Но теперь, когда он осознает, что все изменилось…

— Давай я ей позвоню, может… — предлагает Ви.

— Бегать я за ней не буду, ну нахер, — тут же вскидывается гордый Джонни. — Не хочет — пожалуйста. Я и без нее прекрасно проживу…

Взгляд у него лихорадочный; Джонни как-то невразумительно дергает руками, и Ви понимает: это ему хочется взять что-нибудь — желательно такое, чтобы разлетелось на тысячи осколков с пронзительным звоном — и от души запустить в ночь.

— Жалко, что все так получилось, — искренне говорит Ви. — Вам бы обоим не помешало отвлечься и вспомнить старые добрые…

— А потому что не было, сука, их, — обрубает Джонни. — Я просто… пользовался ей, когда было нужно. Во всех смыслах. Не думал, что после смерти что-то поменяется. А как ты стала с ней работать… Как будто меня крюком подцепило.

— Больно, — договаривает за него Ви, царапает куртку возле сердца.

Он злится на себя, и это, кажется, хороший знак. Иногда полезно почувствовать, каким бы был уебком, что не останавливаться, идти дальше. Но есть еще что-то — отчаянная обида, которую Джонни пытается душит голыми руками, совсем безыскусно — и адски обжигается. Ему нравится делать вид, что его ничем не задеть, что он свободнее всех живых, но…

Ви устало поправляет цепочку с жетонами, холодящими кожу. На свидание Джонни явился без бронежилета, конечно, и, хотя Бестия этого не видит и оценить не может, есть в этом какая-то болезненная уязвимость.

— Давай, пошли уже отсюда, — торопит он. — Нечего тут торчать, или ты надеешься, что она вернется?

Она встает, потягиваясь. Отходняк от таблеток почти прошел, и Ви даже может радоваться тихому ночному ветру, холодящему шею.

— Джонни, ты же знаешь, что ты не один? — на всякий случай уточняет Ви. И тут же зло вспыхивает: — Не в этом, блядь, смысле, старый извращенец! Я хочу помочь.

— Зачем? — кисло усмехается он. — Все, кто достаточно меня знает, понимают, что лучший выход — это бежать куда глаза глядят. Что Бестия нам, собственно, и продемонстрировала.

— От себя же не убежишь, — пожимает плечами Ви.

Джонни дали еще один шанс — а об остальном они поволнуются как-нибудь позже.