<center></center><right></right>
<center></center>В бальном зале душно и рука Робера то и дело ложится на воротник камзола в тщетной попытке ослабить его давление на горло. Одежда, конечно, сшита точно по размеру, да и сидит отлично, но ему все равно неуютно: постоянно хочется повести плечами, переступить с ноги на ногу, дёрнуть ворот. Дело ведь не в одежде, а в атмосфере, удушливой липкой атмосфере зала, в жарком воздухе, пропитанном запахом духов, от которого щекочет в носу и слезится в глазах. А еще дело в людях. Во взглядах, направленных на него, в странных, непонятных улыбках, заигрывающе-оскорбительных, словно их обладатели и обладательницы знают о Робере что-то, что ему ещё неведомо.
Может, Робер просто привлекает слишком много внимания своими нервными движениями. А может ему вообще все кажется. Робер медленно расслабляет кулаки, которые сам не заметил, как сжал, ловя на себе это липкое пристальное внимание. К кошкам, нет никакого внимания, а если и есть, никто все равно не знает, просто не может знать, на кого смотрит. Всё-таки есть некоторые плюсы в дворцовых маскарадах. Робер на мгновение даже преисполняется благодарности к инкрустированной маске на лице, хотя до того весь вечер только и мечтал о том, чтобы наконец снять её. Тяжёлая, неудобная и закрывающая все лицо, с марикьярскими узорами, она прекрасно подходит пиратскому костюму Робера и столь же прекрасно скрывает его личность, но на этом её достоинства кончаются. В ней тяжело дышать, и, что страшней, невозможно пить, а выпить Роберу просто необходимо, чтобы расслабиться, хоть на миг отвлечься от непривычной и неприятной атмосферы зала, заглушить режущую уши музыку и невнятную, но давящую тоску в душе. Но, к сожалению, при выборе маски Робером руководило стремление остаться неузнанным, раз уж не появиться на приёме совсем он не мог, а потому сейчас ему только и оставалось, что подпирать стенку, да следить тоскливым взглядом за эрами и эреа в удобных полу-масках, дающих им возможность беспрепятственно поглощать вина и крошечные закуски.
Нет, положительно, дворцовая жизнь не для него. Да и столичная, пожалуй, тоже. Надо будет попросить у господина регента дозволения уехать в Эпинэ, хотя бы на весну, а лучше до конца года. Всё равно его присутствие в столице несёт в себе мало практичности, в последнее время Роберу вообще кажется, что Алва держит его при себе исключительно из собственной прихоти, чтобы было кем разнообразить пьяные посиделки с Валме.
Робер вздыхает. Каким-то невероятным образом его мысли снова и снова возвращались к Рокэ. Именно к Рокэ, а не к господину регенту или герцогу Алва. Роберу повезло узнать его разным: пугающим, но талантливым полководцем с бешенным огнём в глазах; мудрым и серьёзным правителем с холодной головой и усталым взором, и, наконец, пьяным в стельку, горланящим пошлые кэнналийские песенки, чей смысл был понятен даже не знающему языка Роберу, потому что взгляды и жесты Алвы объясняли все куда доходчивей слов. В такие моменты регент Талига напоминал разбитного юнца, наконец вкусившего столичной жизни, и Роберу казалось, что он тоже молодеет вместе с Рокэ. Словно бы не было у них двоих долгих и тяжёлых лет за спиной, не было множественных потерь и поражений. Будто никогда и не случалось между ними затяжной вражды и не стояли они по разные стороны баррикад, и жизнь их только начинается, и пройдут они её бок о бок, а может и рука об руку…
Робер вздрагивает. Последнее было явно лишним. Слишком смелые мысли, слишком тщетные надежды — Робер как будто полностью состоял из них, и ему это не нравилось. А взгляд его, тем временем, против воли, искал Алву в толпе. Ещё одна глупость, маскарад же, на что он только надеется.
— Скучаете, герцог? — от звука бархатного баритона позвоночник словно прошивает молния. Верно говорят, помяни Леворукого — он и появится. Робер оборачивается на знакомый голос, в раз готовый простить маске её тяжесть и непрактичность за то, что она скрывает сложную гамму чувств, наверняка отразившуюся на его лице. Алва стоит напротив, вертя в изящных пальцах бокал «Крови» и задумчиво рассматривая облачение Робера. Сам Рокэ, по всей видимости, выбрал себе костюм Лесного короля. Чарующие переливы ткани всех оттенков зелёного, усыпанные мелкими бесцветными топазами, словно капельками росы, вышитые золотыми нитями цветы и листья, искрящаяся полупрозрачная накидка на плечах и венок из ветвей и листьев в волосах, видимо, играющий роль короны. Довершает образ изящная маска с вуалью в тон остальному одеянию.
— Прекращайте пожирать меня глазами, герцог, это уже становится неприличным, — в голосе привычная насмешка и ещё что-то, что Робер никак не может охарактеризовать, но сердце почему то начинает биться сильнее, а слова застревают где-то в горле.
Алва тихо смеётся и залпом допивает вино, отставляя пустой бокал на стоящий рядом маленький мраморный столик. Робер невольно провожает этот жест взглядом, цепляясь глазами за унизанные перстнями пальцы, мысленно отмечая, что Алва в погоне за инкогнито изменил привычным сапфирам, надев вместе них топазы и ненавистные ему изумруды. Руки в зелёных и белых искрах смотрелись непривычно, но ему все равно до одури шло, и Роберу пришлось одернуть себя, лишь бы не дать мыслям снова завертеться вокруг этих красивых, изящных, но таких сильных кистей, которые…
— Герцог, вы ещё с нами? — Алва щёлкает пальцами прямо перед носом маски Робера, привлекая его внимание. Взгляд смешлив и требователен, и Робер замечает в них странные, знакомо-опасные искры, жгущие даже сквозь ткань вуали.
— Прошу прощения, господин регент, — Робер, наконец, берет себя в руки и заставляет голос звучать как можно спокойней, — вы что-то хотели?
— Как грубо, Ро, — Робер давит судорожных вздох. Рокэ использует это обращение только в неформальной обстановке, когда никому нет дела до герцогов, регентов и монсеньоров, и каждый раз слыша это сокращение, что то внутри Робера наполняется каким-то тёплым чувством. От того слышать это имя сейчас, во дворце, в окружении кучи придворных шаркунов и сплетников, кажется неправильным и даже неприятным, хотя поблизости и нет никого, кто бы мог его услышать.
— Я просто подошёл поздороваться со своим другом, — произносит Алва, покручивая на пальце одно из колец.
Друг. Рокэ Алва только что назвал его своим другом. Это, наверное, должно пугать, но Робер в мгновение слишком воодушевляется, чтобы думать о какой-то дурной подоплеке.
— И пригласить вас на танец.
Сердце Робера пропускает удар. Алва в своём репертуаре — сначала возвысить до небес, а затем свалить на землю и втоптать в грязь, и все — одними словами!
Но Робер старается взять себя в руки, хотя голос его все равно окрашивается тёмными тонами злобы и сарказма:
— Смешно, монсеньор, я оценил.
— Однако, Робер, двор вас все же испортил. Право, я рад, что вы научились сочиться ядом, но мне обидно, что отработать этот навык вы решили на мне. Я не шутил. — смешливый тон резко сменяется на последней фразе, а сам Алва действительно слегка кланяется, приглашающе протягивая руку.
Роберу показалось, что звуки в зале смолкли и все до единого взгляды направлены прямо на них с Алвой. Хотелось повернуть голову и посмотреть, так ли это, убедиться, что все, затаив дыхание, наблюдают за этим от чего-то постыдными, гротескным действом, но он не мог оторвать взгляда от протянутой ладони.
— Чем дольше я так стою, тем больше внимания мы привлекаем, — говорит Алва, словно прочитав его мысли, — Соглашайтесь, отказываться все равно не вежливо. Один танец, герцог, и больше я вас не потревожу.
Робер судорожно вздыхает. Как хорошо, что под маской не видно пылающих скул!
— Зачем вам это, Рокэ? Вы в состоянии придумать множество способов унизить меня, почему именно этот?
Алва резко выпрямляется, опуская руку. В его новой позе чувствуется напряженность и Роберу хочется поежиться от осознания, что он, кажется, оскорбил Ворона.
— Унизить? — нет, голос его спокоен и лишён угрозы, но Робер все равно не спешит расслабляться, — Нет, двор влияет на вас просто отвратительно. Право же, если вы и действительно находите простое приглашение на танец оскорбительным, странно, что вы не вызываете на дуэль за, скажем, пожелание доброго утра. Молчите, герцог, дайте договорить, — Алва поднимает руку в предупредительном жесте. — Я, признаться, порой забываю, что вы тоже южанин, а нашей породе присуща некоторая… горячность. — Алва на мгновение замолкает, словно собираясь с мыслями, — Делая вам это предложение, герцог, я не преследовал цели вас унизить. Я нахожу тот пункт этикета, где указывается, что приглашать на танец могут исключительно кавалеры и исключительно дам, идиотским. У морисков, и, следовательно, у кэнналицев, такого нет: на наших праздниках однополые танцующие пары — не более чем обыденность.
Робер готов был поклясться, что, закончив свой монолог, Алва улыбнулся той самой обворожительной улыбкой, которая могла обезоружить кого угодно. Робера в том числе, в любой другой ситуации он бы простил Алве все прегрешения за эту улыбку, но сейчас, за плотной вуалью её попросту не было видно, и потому у Робера ещё нашлись силы спорить:
— Мы не в Кэнналоа, господин регент. Тут нас не поймут.
— Не поймут, — легко соглашается Алва, — Но и не узнают.
Робер промолчал, обдумывая услышанное. Правда ведь, не узнают. Маскарад снова может сыграть на руку: пара вальсирующих мужчин, конечно, привлечёт всеобщее внимание, но почём любопытным дворцовым крысам знать, кто скрывается за масками и костюмами? С другой стороны, Алва каким то образом узнал его сразу, безошибочно выделив из толпы, но то Алва… Нет, узнать их могут. Савиньяки, скажем. Виконт Валмон, Марианна, если она здесь. Близкие люди, хорошо знающие их, их повадки, и, вдруг понял Робер, как раз те, кто точно не осудит. Одни примут за забавную шутку, а другие… Марианна, вон, давно знает. В свое время она поняла, что творится в душе Робера чуть ли не раньше, чем он сам. Советов давать не стала, она вообще обошлась без лишних комментариев, чему Робер был безмерно благодарен. Она лишь многозначительно смотрела на него, позволяя Роберу самому додумывать неозвученные слова, и молчаливо выражая поддержку любому его выбору.
А еще Робер хотел этого. Шутка ли, объект твоего воздыхания сам предлагает разделить с ним танец. Но, как обычно, оказавшись на пороге исполнения мечты, Роберт начинал искать пути отступления, придумывая отговорки, полагая себя недостойным подобного. Но — Робер окинул собеседника взглядом — Алва не делает одного предложения дважды. Счастье, что он все ещё не ушёл — ждёт ответа.
Робер набрал полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду, прикрыл глаза и протянул руку ладонью вниз.
— Я согласен.