разбитое отражение

Когда Сукуна уходит, найти его невозможно. Поначалу Юдзи пытался спрашивать знакомых, обзванивать больницы и морги, как в дешевых сериалах, но брата нигде не было слышно. Может, пил он с чертями в аду — Юдзи бы вот ничуть не удивился. Но одно было ясно: Сукуна вернется тогда, когда сам захочет, когда выгуляет гнев, обиду и горечь, поселившуюся в нем с детства. Придет, может, приползет, хрипя из-за перебитых ребер. А может — явится мрачным, с чьей-то кровью на ботинках. И будет глядеть на Юдзи в упор, как демонье из кошмаров.

Юдзи ничего не может сделать. Знает, что остановить брата не проще, чем притормозить летящий по трассе на последней скорости грузовик. Разъебет в клочья, короче говоря. Так что он, как может, прикрывает Сукуну перед учителями, хотя Годжо смотрит проницательно, пугающе. Врет друзьям, что ничуть не волнуется. Если не может вернуть домой, то выправит хоть так…

Конечно, он волнуется. Иногда представляет, как ему среди ночи звонит полиция и просит проехать на опознание, и Юдзи просыпается, задыхаясь, как будто душит кто-то невидимый. Пялится в темноту и обнимает себя руками. Сукуна — последнее, что у него осталось от семьи, обломок, осколок. Родителей Юдзи никогда не знал; дед был упрямым стариканом, но вот и он ушел, и что-то окончательно разлетелось со стеклянным звоном. И теперь хрустит под ногами — неприятно так.

Сукуны снова нет. Устав маяться дома, Юдзи выходит на улицу. Аккуратно запирает дверь, спускается по лестнице, кивая соседке, что поздним вечером несет домой пакет из ближайшего минимаркета. Может, в другое время Юдзи и вызвался бы помочь, но сейчас что-то не дает ему покоя. Теплая летняя темнота давит на виски. Невыносимо. Ему хочется вырваться, оказаться где-то далеко, спрятаться от своих страхов и вины, но бежать некуда.

Юдзи оказывается под сенью деревьев совсем один.

Пока не оборачивается и не видит темную фигуру, скользнувшую ближе. Тело само собой отскакивает, не успевает Юдзи даже задуматься, подбирается для драки. Грабитель? Да что с него брать…

Когда стремительная тень стаскивает капюшон толстовки и Юдзи видит лицо брата, ему хочется громко вздохнуть от облегчения. И заорать. Но он молчит, а ветер шелестит в ветвях дерева. Спокойно, как морской прибой.

— Ты что наделал, — свистящим шепотом выдыхает Юдзи, рассматривая Сукуну. Это даже не вопрос; это обреченный стон.

— Да остоебенило, что нас постоянно путают, — хмыкает Сукуна, щурится нагло. — Вот. Решил проблему.

— И поэтому ты решил набить татухи сразу на лицо, — севшим голосом замечает Юдзи. — Конечно, нельзя было, например, покрасить волосы. Или там ухо проколоть. Или еще что-нибудь. Это ж грим, да? — хватается за последнюю надежду он.

Сукуна молча показывает ему средний палец.

От брата сильно пасет каким-то дешевым пойлом, и он, кажется, до сих пор пьян, а еще примешивается совсем новый запах, химический, похожий на мазь от ожогов. Присматриваясь, Юдзи замечает, что черные рисунки на лице Сукуны слегка поблескивают в свете ночного фонаря. И что кожа немного облезает, как будто клочьями идет. Отслаивается. Юдзи отшатывается, как будто его кто-то по хребту огрел.

— Это хрень какая-то, надо постоянно лицо мазать, чтобы зажило нормально, — поясняет Сукуна, когда его спрашивают. Ведет себя так, будто все как обычно.

Ну, по крайней мере, он пришел не в крови.

— Тебя же теперь на работу никуда не возьмут, — бормочет Юдзи, и собственный скулеж кажется ему жалким, непонятным. Он не может представить, что это не плохой сон, ожесточенно щипает себя за запястье.

— Я очень похож на человека, который хочет работать?

Сукуна проходит мимо, как будто назло задевая плечом. Ему хватит сил сбить Юдзи с ног, но он лениво поглядывает на небо, смотрит на луну с какой-то волчьей тоской. Ночь сегодня странная, тяжелая; расплавленным серебром растекается лунный свет. Не говоря ни слова, Сукуна направляется домой, а Юдзи в тревожном молчании шагает за ним.

— Вообще-то насчет татуировок — это прошлый век, предрассудки; даже я не настолько древний, — ухмыляется Сукуна, не упускает шанс напомнить, что он тут старший — главный, значит. — По мне же видно, что я не очень-то похож на якудза…

— Ну да, — скептически говорит Юдзи.

Он не знает, откуда Сукуна взял, что их путают. Любой, кто заметит этот бешеный оскал, не предвещающий ничего хорошего, с легкостью отделит его от Юдзи.

Распахивая дверь, Сукуна довольно оглядывает их узкую комнатушку, потягивается, как большой кот, сразу тянется на кухню. Не найдя ничего алкогольного, хватает со стола открытую пачку сока. Сукуна всегда выглядит резким, порывистым и голодным — даже дома.

— Тебе нельзя пить, ты знаешь? — спрашивает Юдзи. Прислонившись к стене, он на телефоне быстро гуглит, как правильно заживлять татуировки. Вряд ли брат вообще удосужился это прочитать.

— Ага, я в курсе, — отмахивается тот.

Сукуна изчезает в ванной. Глухо рычит, потому что душ опять плюется только холодной водой. Юдзи садится на тумбочку для обуви в крохотной прихожей и угрюмо сверлит взглядом стену, вслушиваясь в шум воды. Когда Сукуна ушел, был сильный дождь, и Юдзи сначала подумал: а вдруг промокнет и заболеет? А потом спохватился и понял, что волноваться надо о том, чтобы Сукуна вообще вернулся домой.

— Слушай, а где куртка? — кричит Юдзи.

— Продал, — глухо отвечает Сукуна. — Натурой не взяли, пришлось немного разжиться деньгами.

Юдзи закатывает глаза и несколько раз ударяется затылком о стену. Сукуна как будто выводит его из себя, делает все наперекор из чистого упрямства. И все-таки Юдзи сторожит у двери, как будто боится, что брат просто исчезнет, испарится. Вылезет в окно и дернет куда-нибудь…

Он устало приваливается к стене, закрывает глаза. Как будто проваливается в сон, но вылетивший из ванной Сукуна с еще мокрыми волосами раздраженно шипит, спотыкаясь об него.

— Ну, чего ты у меня над душой тут стоишь, мелочь, — сходу наезжает он, блестит оживившимися глазами — кажется, душ пошел ему на пользу. — Юдзи?..

И правда не понимает. Даже не осознает, что не так. Как будто и не подозревает, что нормальные братья не исчезают невесть куда и не являются потом, как будто отлучились на минутку, чисто за молоком в магазин сбегали.

— Да потому что ты делаешь все, чтобы уничтожить то, над чем я стараюсь! — срывается Юдзи, стискивая кулаки. — Тратишь мои деньги, которые я на колледж откладываю! Пропадаешь где-то! Ты когда последний раз был в школе?

— Мир не ограничивается школой, мой тупой брат.

— Ты в курсе, что у меня когда-то была своя жизнь? — рявкает Юдзи.

Сукуна придвигается, опасно вздыхая. Юдзи все еще не верит, что его могут ударить — всерьез, по-взрослому. Они, конечно, когда мелкими были, грызлись постоянно, а Сукуна в детстве очень подло кусался и царапался, но…

— Перестань. Ты не дед и не наши родители, — жестоко выговаривает Сукуна. — Ты вообще не можешь за меня решать. Какого хера я вернулся…

И это, пожалуй, больнее всего. Юдзи немеет, только неловко пропускает его в комнату, где Сукуна сразу заваливается на матрас и отворачивается носом к стенке. Ничего не говорит, и молчание от него — это жутко, неправильно, не так. Юдзи почему-то чувствует себя преданным, покинутым, и у него ноет в груди, хотя Сукуна ничего такого не сказал — а он знает, каким безжалостным может быть брат.

— Эй, ты же несерьезно? — тихо спрашивает Юдзи, садясь на постель рядом. — Ты не уйдешь?

Ему вдруг жутко — остаться совсем одному. Знать, что Сукуна просто решил не тратить на него время. Что он ему не нужен. Что он настолько не хочет иметь с ним ничего общего, что даже лицо разукрасил.

Сукуна поворачивается, молчит. Из-за рисунков кажется, что у него не два глаза, а как минимум четыре. Юдзи, пожалуй, сможет к этому привыкнуть.

Сукуна похож на его разбитое отражение.

— Стал бы я тогда снова и снова возвращаться, а? — презрительно выговаривает брат. — Я не знаю. Все слишком сложно.

— Ты мог бы рассказать…

— Тебя все равно не переубедить. Ты жутко правильный, Юдзи. Ты хоть раз спросил, нужно мне это твое образование или нет? Просто брал и тащил меня в школу. А потом я вырос, вот и все; а ты, похоже… — он безнадежно взмахивает рукой. — Давай спи, тебе завтра вставать же рано.

И — делать нечего — Юдзи слушается. Наверное, впервые.

***

Утром Юдзи просыпается от звонка в дверь и тут же оборачивается на соседний матрас, боясь, что Сукуна опять свалил куда-то, воспользовавшись моментом: пока вымученный Юдзи спал глубоким сном. Но Сукуна все еще валяется рядом, во сне какой-то сглаженный, расслабленный, как разленившийся кошак. Но если разбудить — вцепится всеми когтями, вгрызется.

Солнце бьет в глаза, невыносимо душно. За дверью оказываются Нобара с Мегуми, а еще две его собаки, которые не прекращают вертеться на месте.

— Ты собрался куда-то? — спрашивает Мегуми, удивленно осматривая Юдзи. Тот запоздало понимает, что так и не сподобился переодеться перед сном.

— Нет. В общем, Сукуна вернулся.

Нобара медленно проходит в комнату, как будто ожидает нападения. Наклоняется над Сукуной, прищуривается. Приоткрыв один глаз, он сначала подбирается, невольно лезет рукой под мятую подушку, словно хочет там что-то нашарить, но потом умудряется расслабиться, вальяжно развалиться. Слишком нагло для человека, спящего на старом матрасе.

— Как был уродом, так и остался, — замечает Нобара.

— Так и знал, что ты оценишь, Кугисаки, — тянет он. — Ты всегда была ко мне неравнодушна.

От пинка Сукуна ловко уворачивается, со смехом поднимается. Юдзи мельтешит у холодильника, собирается быстро приготовить что-нибудь, но его оттесняют. Слишком много людей для такого крохотного жилья. Громко, хорошо. Квартира наконец-то живая, не как вчера ночью. Рассеянно погладив по холке собак, Юдзи поворачивается к плите, ставит сковородку.

Сукуна, которому не хватило стула, с важным видом устраивается на столе, точно так и было задумано. Подтягивает ноги, чтобы собаки не покусывали за пальцы.

— Я слышала, что-то произошло в соседней школе, — начинает Нобара, внимательно следя за Сукуной. — Какая-то большая драка. Одного увезли с множественными переломами. Он при смерти.

— Спасибо, что подрабатываешь радио, детка, нам как раз его не хватает, — вставляет Сукуна.

Юдзи старается вздыхать не слишком громко. Его странно напрягает, что все по-прежнему, ничего не переламывается, не летит в очередной пиздец. Может быть, половина прошлой ночи ему приснилась?..

— Ага, только мне нашептали, что там был какой-то пацан с метками на лице, — весомо добавляет Нобара. — Что это мог быть за дурак, подумала я, раз у него такие четкие приметы. Его же могут найти.

— Так, может, он прославиться хочет, — ухмыляется Сукуна, салютуя ей кружкой с апельсиновым соком, которую ему протягивает Юдзи.

Сукуну никогда не любили. Никто. Он сам все для этого делал. Улыбаться людям не умеет, а учиться не хочет — да и поздно ему уже. Юдзи никогда не притворяется, ему это не надо, а Сукуна презирает его открытость. И исправляться сам не собирается. Делать вид, что он чуть лучше, чем есть — это уже нечто подлое, обманное. Сукуна — мудак совершенно честный.

— Э-эй, Фушигоро, это не ты ли в свое время отпиздил половину нашей школы? — издеваясь, спрашивает он.

— Ну, я этим не горжусь, — хмуро заявляет Мегуми.

— Очень зря.

— Перестань лезть к моему другу, — несерьезно ворчит Юдзи, тыкая в него лопаткой, которой он делит на порции омлет. — Ешь давай, кожа да кости, ты в лесу жил?

Сукуна скалится, ничего не говорит. Взгляд орет за него: не нужна мне твоя забота, не надо мне этих плясок. Но голод сильнее гордости, и он ненадолго затыкается, сметая омлет. Наблюдая за ним, Юдзи примечает то, как Сукуна чуть неловко двигает левой рукой. И пару синяков, что не были заметны ночью в темноте. Он всегда выглядит как человек, едва вывалившийся из драки, конечно…

Нобара тоже не отказывается от еды. Мегуми подкармливает собак. И все так мирно, что можно обмануться; Юдзи до крика хочется это сделать.

— Все в порядке, ребят, правда, — говорит Юдзи. — Спасибо, что зашли. Сейчас я соберусь…

Просто отправиться в школу, послушать пару скучных уроков… Если Нобара знает, наверняка о похождениях Сукуны болтают все подряд, а Юдзи совсем не хочется ловить на себе обжигающие, любопытные взгляды. Он внимания никогда не хотел, это Сукуне охота вписать себя в историю. Пока, правда, получается только в пару полицейских протоколов.

Мегуми понемногу вытаскивает наружу бестактную Нобару, которая, если и видит, что Юдзи надо поговорить с братом, то непременно хочет при этом присутствовать. Наконец, дверь закрывается, как будто отрезая их от внешнего мира в захламленном маленьком гробу. Одним на двоих — по традиции. Только через окно слышно шум.

Сукуна сидит, запрокинув голову к потолку с облезающей штукатуркой. Как будто высчитывает, когда она свалится им на головы. Юдзи приглядывается к татуировке, уже не чувствуя злости. Красиво, все-таки. Резкие углы, непокорные. Словно черный дикий терновник, что рос в Сукуне и наконец-то пробился побегами наружу.

— Что там случилось? — спрашивает Юдзи.

— Думаешь, мне нужна причина, чтобы почти оторвать кому-то руку?

— Думаю, да, — спокойно кивает он.

Юдзи лучше других знает: его брат — не чудовище. Просто озверелый мальчишка, за которым некому присмотреть, потому что сам Юдзи, ну, не справляется, и от этого еще больнее.

— Была какая-то неприятная история с девчонкой, которую они замучили. Схватили за школой, изнасиловали. Она в больничку попала. А разговоры начали ходить…

Юдзи молчит, кусая губы. Отвратная история, мерзкая — он что-то такое слышал, но предпочел не вникать. И теперь мучительно стыдно, что он, такой понимающий и честный, не знал, а его брат с хреновым характером как-то ввязался в это.

— И ты…

— Вот только давай без этой брехни про героизм, — обрывает Сукуна. — Мне нужен был повод. Им тоже. Все сошлось к весьма веселой сваре… Мне это нужно было.

— И в честь победы ты решил разукрасить себе лицо?

Нет, что-то не сходится. Он же сначала это сделал.

— Нет, придурок, — вздыхает Сукуна. — Я не хотел, чтобы они потом пришли за тобой, если что. Отвечать буду своей шеей, а ты в это не втягивайся.

Юдзи стоит и ошарашенно рассматривает рисунки на его лице, похожие на колдовские метки. Лицо брата кажется каким-то нечеловеческим, а может — просто наконец-то повзрослевшим.

— Мне кажется… дед бы не стал тебя ругать, — негромко говорит Юдзи. — Он бы понял.

Сукуна вздрагивает. И ничего не отвечает, только устало проводит рукой по взъерошенным волосам, будто пытаясь почувствовать теплое прикосновение старика. Он не хочет признаваться, но ему тоже одиноко и хреново.

Юдзи пытается забыться рядом с друзьями, сделать что-то хорошее, быть полезным, помогать другим. Сукуна радостно срывается в тотальное разрушение. Но и ему кто-то нужен. С хотя бы крупицей понимания.

Поэтому Юдзи не спрашивает, собирается ли брат в школу, а просто идет переодеваться.

— Ты вчера хотел знать, уйду я или нет. Так вот — не дождешься, от меня так просто не отделаться! — кричит Сукуна, когда Юдзи выскакивает в коридор и ищет кроссовки. Все-таки надо поторопиться.

Не уйдет. Сукуна не проклясть Юдзи этими рисунками хотел, а защитить. Он улыбается; что-то тепло сворачивается в груди, и день, кажется, приветствует его, купает в блеске яркого солнца. И становится проще, будто кто-то вынул раскаленную иглу у него из сердца.

— Морду мазать не забывай, облезаешь весь, — напоследок напоминает Юдзи. — Ты же не сгинешь, пока меня нет?.. — чисто для справки уточняет он. Хотя знает ответ.

— Да куда я денусь.

И Сукуна тоже улыбается. Как умеет.