морской бой

чонгук целуется странно: будто по стратегии, кропотливо разработанной индивидуально под юнги. целуется так, будто в морской бой играет. f6 (за ухом), f5 (под челюстью), j3 (плечо), b8 (уголок губ) — ранен. ранен к чертям собачьим. f7 (висок) — убит. юнги почти задыхается от того, насколько малой меткий; воздух как будто становится тяжелее, наполняется практически осязаемой взвесью. юнги тяжело сглатывает.

— сворачивай лавочку, малой. иди зубы чисти — и в кроватку, а то не встанем завтра.

чонгук недовольно бурчит, по-вредному примазывается ещё теснее и выводит большими пальцами круги на животе у юнги под футболкой. ну конечно, разбежался он, ага. юнги мысленно прикидывает, в скольких местах у него переломится позвоночник, если он попробует чонгука на руки поднять. юнги объективно сильный (не зря же время не только в студии, но и в качалке убивает), дело в чонгуке, который вымахал до размеров самой высокой в мире секвойи и почти сравнялся по росту с намджуном. тёплое фырканье в чужое ухо вырывается само собой: вспомнилось вдруг, как он ныл на съёмке с малышами из txt и мечтал в следующей жизни переродиться повыше. за кадром юнги с чимином дружно оттянули ему уши за неуместное нытьё. если уж кому и мечтать о росте побольше, то только им.

увлечённый воспоминаниями, юнги не сразу понимает, что чонгук уже практически отрубился — он вон на той самой тонюсенькой грани между сном и явью, и, если юнги не поспешит, останется там на ближайшие 5 часов — до побудки. он, не слишком церемонясь, выпутывает руки из смеси рук чонгуковских и одеяла и щекотно касается загривка, с силой зарываясь пальцами в волосы.

— я почти уснул, — устало вздыхает чонгук.

— если решил остаться у меня, то будь добр, слушайся меня, — ворчит в ответ юнги. он на самом деле совсем не злится и не раздражается, потому что чонгук его очаровал уже много лун назад, но для здоровой профилактики младшего иногда надо вот так тормошить. хотя, разумеется, сейчас уже всё реже и реже. детки быстро растут, мысленно язвит сам для себя юнги.

— да встаю я, встаю, — снова вздыхает, резко поднимается на руках, и юнги почти жалеет, что чонгук ещё в футболке — не видно, как красиво напрягаются мышцы. стоя на четвереньках и утопая в одеяле, малой прогибается в спине, и позвонки тихонько прохрустывают. он стонет от облегчения и, сползая с кровати с неуклюжестью, практически равной чиминовой, движется ровнёхонько по траектории до ванной.

— что-что? — нарочито громко переспрашивает юнги, когда слышит бормотание, подозрительно похожее на «посмотрим, как ты сам утром заговоришь, хён». в ответ прилетает такое же нарочито громкое, гладенькое-сладенькое и послушное «ничего». подлец, как есть.

чонгук кажет свой подлый нос из ванной спустя минут 10. от него через полкомнаты пахнет мятной пастой и успокаивающим тоником для кожи. под глазами влажно поблёскивают фиолетовые патчи, в руках — упаковка с такими же, только молочно-белыми.

— твоя очередь, хён.

— я умылся уже сто лет назад, — довольно парирует юнги, радуясь, что лишний раз можно не менять уютную и комфортную позу в одеяле.

— тогда ладно. можно я наклею тебе патчи? — юнги посвежевшего после вечерней рутины чонгука рассматривает с удовольствием: у малого глазищи блестят, кожа распаренная немного, по-здоровому розоватая и вкусно, тонко пахнет — юнги чувствует, потому что чонгук уже подобрался к нему близко-близко.

— валяй, — легко соглашается он и доверительно закрывает глаза. слушает, размеренно дыша, как чонгук возится с плотной фольгой, тихо мурлыкая строчки своего последнего кавера. почему-то вдруг это напоминает юнги о ночах, проведённых в жадном, жарком угаре и голоде друг по другу. чонгук тогда так же чертыхался, пытаясь открыть свой презерватив, и выглядел до одурения здорово и притягательно с малиновыми блестящими губами и влажной чёлкой.

— о чём думаешь, хён? — вдруг спрашивает малой, будто почувствовав окатившую юнги волну приятного щекотливого тепла.

— о нас, — просто отвечает старший.

— и как, что надумал? — любопытствует чонгук, с приоткрытым ртом приклеивая патчи и размазывая излишки сыворотки на веки и зачем-то на переносицу.

— только хорошее, — губы сами собой в улыбке разъезжаются, потому что юнги очень любит такие вечера. у него есть классификация, по которой он делит удачные и не очень дни и ночи. сейчас определённо одна из лучших.

— спасён, — отзывчиво улыбается чонгук. — готово, хён, теперь арми не догадаются, что ты спал за последние двое суток в сумме едва ли часов семь, — улыбается шкодливо и морщит нос смешно, по своей милой привычке.

— льстишь мне, да? издеваешься над старым хёном? — вздыхает юнги, откровенно и нещадно драматизируя. хотя, быть может, и не слишком-то он преувеличивает: 27 ощущаются ужасно большим и неподъёмным грузом. в силу профессии и уровня загруженности ему иногда кажется, что уже перешагнул порог и пятого десятка, но потом он отсыпается, получает свой американо со льдом и поцелуи от чонгука — и становится легче.

— а я с любовью и уважением! — заваливается рядом, смешно шевеля пальцами на ногах и крутя ступнями так, что раздаются щелчки где-то в щиколотках. юнги бы посмеялся, если бы сам так не делал — это и привычка, и способ размять ноги после многочасовых практик.

юнги пролистывает чаты в телефоне: напоминалки от менеджера и стаффа, сообщения от друзей и семьи, общий групповой чат бантан, в котором все привычно спамят всем подряд. справедливости ради, у них есть отдельный, серьёзный, взрослый чат, посвящённый работе. называется он почему-то «сегодня юнги вновь не выпустил микстейп», но юнги готов простить это ребятам, пока чат реально отвечает своим функциям: правки к трекам, закреплённое расписание на неделю, короткие видео-туториалы от хосока, по которым можно тренироваться и дома, что особенно удобно для джина, намджуна и юнги, и ещё уйма всего.

он едва замечает, что чонгук рубится в какую-то игрушку — серьёзно, проще не обращать внимания, чем разбираться в его коллекциях, однако сейчас все улики указывают на то, что рубится мелкий не во что иное, как candy crush. собственно, и выдает его бесстыдно-громкое «sugar crush!» на всю комнату. юнги сначала слышится свой ник, а потом он складывает два и два и гадает, специально ли чонгук в неё играет или сам не заметил.

— двадцать минут прошло, снимай патчи, — пихает малого локтем и с кряхтением встаёт с кровати, стаскивая склизкие полосы и сминая в руке упаковку от них. — давай, я выброшу.

— спасибо, хён, — чонгук торопливо доигрывает уровень, отклеивает патчи и подаёт их юнги. тот, проходя через полкомнаты до мусорной корзины, чувствует спиной чонгуков взгляд, осторожный, мягко оглаживающий позвонки, проступающие сквозь футболку, и разлёт плеч. это приятный взгляд.

— ну теперь-то, надеюсь, спать? — ехидно интересуется юнги и удовлетворённо гудит, когда получает утвердительный кивок. чонгук держит в руках оба телефона — и свой, и юнги — и ставит будильники. чонгуку вставать раньше, потому что у него тренировка по боксу с утра, а юнги нужно съездить в компанию, порешать там что-то по трекам. и намекнуть, что хочет мятные волосы обратно — но это уже программа-максимум.

— лёг? — уточняет юнги и после приглушённого «да» из-под одеяла выключает большой свет; в комнате остаются только тлеющие глубоким красновато-жёлтым лавовым цветом бра над кроватью. юнги возвращается в постель, взбивает себе подушку и подтягивает её повыше. в его бедро тычется округлое чонгуково колено, и юнги почти чертыхается — почти, потому что привык к чудаковатой излюбленной позе для сна у младшего. всё равно ночью он распутает свои конечности, подкатится поближе к юнги и станет «большой ложечкой». губы горят от предвкушающей улыбки: чонгук очень хорошо обнимается.

юнги сползает по подушке, ставит телефон на зарядку и выключает бра. в комнате остаётся тихо шуметь кондиционер и изредка долетает шорох шин по автостраде за окном. невысказанное, но яркое и чёткое «хороших снов» повисает мягко искрящимся волшебным пологом над их сонными лохматыми головами.

///

юнги вырывают из сна чонгуковы будильник и — его же — поцелуи по той самой непонятной стратегии. ранен, ранен, ранен, ранен — убит. чонгук ошеломительно горячий после сна, льнёт тесно-тесно, и юнги греется об него, как о печку, хотя в комнате, в общем-то, тепло. юнги бурчит недовольно чисто для приличия и толкается пятками в чонгуковы голени под одеялом. того это только раззадоривает: рукой сгребает за пояс, подтягивает поближе, как добычу, и неудобно вытянутой рукой копается в волосах старшего. юнги со вздохом понимает, что придётся лишний раз мыть голову, что равноценно подъёму на полчаса раньше. хотя его и так уже разбудили. хрен теперь чонгуку, а не дополнительная порция мяса вечером.

чонгук в последний раз потирается всем телом о юнги (в том числе и утренней «радостью») и выпутывается из одеяла. юнги сквозь дрёму слушает, как он шарится по комнате, делает привычную утреннюю рутину, шумит на кухне крышкой кастрюльки — наверное, собирается сварить яйца или собрать перекус на тренировку. юнги на секунду посещает мысль, что надо бы ему заранее приготовить что-то на завтра, а то ошалеет малой с такими резкими перескоками со спортивного рациона на еду из доставки.

окончательно сон покидает его, когда собственный телефон начинает тихо, по нарастающей проигрывать мелодию будильника, а чонгук — как самый благородный подлец — заваривает кофе. сам чонгук его не слишком любит, только если какой-нибудь навороченный сладкий или ягодный, с кислинкой, но для юнги это больше, чем утренняя привычка и чем любой его ежедневный ритуал.

— утра, хён, — уже довольно бодро произносит малой, и юнги, щурясь от утреннего серовато-голубого света, кивает. — я и на тебя приготовил.

— не стоило, — хриплым ото сна голоса говорит юнги, но чонгук-то знает, что это один из его способов сказать «спасибо». — ты успеваешь?..

— да, ещё 40 минут, такси уже заказал. там тебя намджун-хён в общем чате вызывает, кстати.

чонгук хихикает, когда юнги абсолютно по-стариковски бормочет «ни минуты покоя», и ластится, как огромный кот, не мурчит разве что успокаивающе.

— не драматизируй, хён.

— не буду, — легко соглашается юнги, уплетая за обе щеки стряпню малого. немножко не доварено (торопился), но вкусно. — неплохо вышло, вари только в следующий раз подольше. — чонгук согласно кивает.

уже через 20 минут чонгук сидит, скрючившись, в коридоре и подтягивает шнуровку на ботинках. юнги убирает контейнер с ланчем в его спортивную сумку, и это похоже на детство, которого у него никогда не было: он чувствует что-то похожее на родительский инстинкт, когда вот так кладёт еду в сумку человека, которого он любит и о котором ему совершенно не лень позаботиться.

— спасибо, хён, словимся, если что? я буду в зале на 6 этаже, но ещё хотел спуститься к хосок-хёну и чимин-хёну и прогнать хорео.

юнги небрежно машет ладонью:

— я сам проторчу в компании полдня, кто кого ещё искать пойдёт.

— чур, если придётся мне, то ты купишь мне мороженое!

— спешу и падаю, — хмыкает юнги и любовно пихает чонгука в плечо, всучив ему в руки спортивную сумку. — лети отсюда.

— грубо, — дует губы чонгук, быстро касается ими носа юнги (куда пришлось) и натягивает маску до самых глаз. — хорошего дня, хён.

— и тебе, чонгук-и.

нос чешется после поцелуя. ранен, ранен, ранен, ранен, ранен — убит. а все его корабли затоплены в чонгуке. ну что за подлец, а.