Без четверти полночь. Мори не нужны были часы, чтобы точно определить время. Не в этот день. И приближающиеся шаги за спиной послужили этому лучшим подтверждением.

– Ваша пунктуальность достойна похвалы, – произнёс он, даже не оборачиваясь.

– Вы повторяете это каждый раз, Мори-доно.

Тот, кому эти шаги принадлежали, плевать хотел с высоты птичьего полёта на похвалу Огая, как, впрочем, и на пустые, бесполезные, отдающие фальшью приветствия. Они оба не нуждались в формальностях слишком давно, чтобы даже обратить на это внимание, но Мори зачем-то из раза в раз повторял одну и ту же фразу, стоял на одном и том же месте, приносил один и тот же виски, упорно заставляя их обоих соблюдать какую-то негласную странную традицию. Фукузава предпочитал думать, что его это раздражает.

– Это значит лишь то, что вы каждый раз приходите вовремя, – отозвался Огай, бросая насмешливый взгляд и, наконец, повернувшись к нему лицом.

Приморский ветер на такой высоте ощущался на порядок холоднее и с гораздо большей настойчивостью норовил сорвать с плеч красный шарф, забраться под зелёную юкату и растрепать волосы, отчего Огай то и дело поправлял лезущие на лицо пряди, а Фукузава прятал кисти рук в широких рукавах хаори. Едва справляясь с желанием набросить его на явно продрогшего… [не]друга.

Вместо этого Юкичи сделал несколько медленных шагов, сокращающих расстояние между ними до трёх десятков сантиметров. Достаточно близко, чтобы взглянуть на раскинувшийся под их ногами величественный город. Недостаточно близко, чтобы покрыть этим простым [и бесконечно сложным] жестом всё то нагромождение из статусов, событий, условностей и рамок, существующее между ними в глазах этого города.

– Красиво, правда? – неожиданно вкрадчиво поинтересовался Мори, не сводя пристального нечитаемого взгляда с лица Юкичи.

– Безумно, – практически одними губами проговорил тот, глядя прямо в рубиновые глаза перед собой.

Фукузава предпочитал сравнивать их с вином вовсе не за цвет.

Йокогама – зияющая чёрными провалами подворотен и миллиардом светящихся окон и фонарей, фар проносящихся по автостраде машин, – словно маленькая Вселенная, прямую ответственность за которую они двое несли чуть больше десятка [триллиона световых] лет. Будто два демиурга, слишком утомлённые извечным противостоянием и в конце концов осознавшие, что их лишь двое таких, одного вида.

Мори растянул губы в лисьей улыбке, безошибочно чувствуя: его понимают и слышат, даже если он молчит. Фукузава же нахмурился и отвернулся, давая понять насколько это взаимно.

Нельзя сказать, будто они виделись лишь раз в году к условленному времени, в условленном месте под самым небом, чтобы предаться искусству созерцания своего города с высоты двух с лишним сотен метров. Просто раз в году два демиурга Йокогамы позволяли себе быть свободными достаточно, чтобы ощущать только ту нить, которая связывает их двоих.

– По случаю юбилея я решил немного изменить обычаям, поэтому сегодня мы пьём вино.

– Какая несвойственная сентиментальность, Мори-доно.

– Что вы, Фукузава-доно. Просто надежда, что вместо ухода по-английски вы сделаете сегодня хоть что-то по-французски.