— Ты доверяешь мне?

Хонджун поднимает голову, чтобы заглянуть в глаза своего парня. Тот сидит, одной рукой держа пульт и изредка щёлкая каналы, другую устроив на животе под футболкой откинувшегося на его грудь Джуна. Юноша держит в руках концы пледа, в который оба завёрнуты, и происходящее в телевизоре его мало волнует — гораздо больший интерес вызывает сам Сонхва.

— Даже больше, чем себе.

В ответ фыркают: как будто они в дораме какой! Столько пафоса! Нет бы ответить простое: «Да».

— Позёр, — бурчит Хонджун, переводя взгляд на телевизор. — Я тебе тут предложить хотел…

Замолкает, кусает губы, а Сонхва не думает торопить: он уже привык к этой милой привычке своего мальчика подбирать нужные слова в моменты, когда тот смущён или потерян. Всего лишь надо дать время.

— Можно, в этот раз в постели поведу я?

Сонхва ощущает, как Джун напрягается, замирает, то ли опасаясь ответа, то ли, что более очевидно, своего желания. Приходится успокаивать его, целуя за ухом и крепко прижимая к себе.

— Всё, что захочешь.

Дует на покрасневшее ухо — Хонджун протестующе вскрикивает, пытается выбраться, но кто же его отпускать будет? Тем более когда тот так очарователен в своих фантазиях.

— А если я захочу завязать тебе глаза? И заткнуть уши? — Вновь отводит взгляд, как только оба успокаиваются.

— Ооо…

Сонхва хочет ещё что-то добавить, но слов пока не находит. Зато становится в разы любопытнее, и внутри сжимается от странного чувства предвкушения.

Не зря Ёсан утверждает, что Сонхва — инкуб, готовый на любой изврат. Именно поэтому и знакомить их двоих не хотел, но судьба всё равно свела вместе.

— Малыш уже такой взрослый, что даже свои требования предъявляет, — смеётся, пытаясь поцеловать брыкающегося бесёнка. — Всё, что захочешь!

— Сонхва! — протестующе кричит тот, когда прикосновения сменяются щекоткой. — Прекрати! Хватит!

Только с ним этот недотрога готов принимать ласки и становится таким податливым. Только с ним — и это лучшее, что только можно желать.

***

Приглушённый свет ночника. Свежие простыни, на которых, раскинув руки, лежит Сонхва — на спине, полностью обнажённый, готовый постигать новое. В его ушах беруши, которые, конечно, не убирают звуки полностью, но блокируют большую часть. И Хонджуну этого достаточно, ему больше и не нужно. Ему хочется самому доставить наслаждение партнёру и не пылать от чужих взглядов, не краснеть, пытаясь сдержать стоны, не останавливаться на полпути, зная, что Сонхва готов взять на себя большее. Это и приятно, но и сковывает порой. А потому Джун остановился на подобном варианте, давая себе возможность раскрепоститься.

Он и сам полностью нагой, чтобы не тратить время на раздевание. Садится на край кровати, протягивает руку к лицу Сонхва, чтобы для начала осторожно провести ногтями по щеке. Ладонь ложится на шею, ведёт ниже — Хонджун изучает, точно в первый раз прикасается к этому человеку, как будто это в новинку для него. Кожа тёплая, под ладонью — твёрдость мышц, грудная клетка поднимается и опускается, бьётся сердце — юноша сглатывает, ощущая, как внутри зарождается восторг. Сонхва обещал молчать, обещал вообще никак не мешать — и это так непривычно, так странно, но в то же время невозможно приятно. Необыкновенно. Так, будто целый мир бьётся в руку, а не качающая кровь мышца.

Хонджун забирается на кровать полностью, в полумраке разглядывает тело — на его взгляд совершенное, как античная статуя. Какое же банальное сравнение, но какое точное! Руки оглаживают плечи, голова начинает кружиться, и внутри всё сильнее полыхает пламя.

А ведь это только начало.

***

Для Сонхва это в новинку — быть ведомым, но нисколько не плохо. Наоборот, он готов позволить своему мальчику многое, лишь бы тот чувствовал себя комфортно.

И вот сейчас, когда его тело изучают, так сложно оставаться безучастным: хочется целовать самому, гладить, прикусывать чувствительную кожу и слушать рваные вздохи и стоны, слизывать слёзы с щёк: когда Джун на пределе, он плачет, и это тоже очаровательно.

Но сейчас нельзя. Сонхва облизывает губы, запрокинув голову, и прислушивается к своим ощущениям. Прикосновения становятся всё увереннее, а вскоре Джун и вовсе садится на его живот, касается дыханием губ — и скользит по ним языком, надавливая, заставляя открыть рот.

Пальцы в мимолётном порыве сжимают простыни: от такого Хонджуна запросто можно сойти с ума. Незнакомый, притягательный, которого хочется постигать всё глубже и глубже — хоть в прямом смысле, хоть нет.

А тот продолжает — целует горячо, проводя руками до кистей и переплетая пальцы.

Это точно колдовство, и если Сонхва — инкуб, то Джун определённо колдун. И кто ещё кого совращает? Кто кого околдовал?..

И вот уже губы изучают шею лёгкими поцелуями, отмечают пульсирующую нить. Зубы прикусывают косточку ключицы — и мужчина тяжело выдыхает, понимая, что согласился не зря. Конечно, валяться и ничего не делать — му́ка ещё та, но тем слаще происходящее, тем волнительнее и интереснее. Особенно когда Хонджун становится решительнее, языком пробуя его соски, облизывает живот, а после Сонхва едва ли не подбрасывает, когда тот смещается ниже, прикасаясь губами к члену — и сразу же наполовину заглатывая.

Пульс подскакивает, ноги сгибаются в коленях, а сам Сонхва заорать готов — настолько это невозможно хорошо, но только кусает губы и ногтями скребёт простыни. А когда рот сменяется подготовленной, но всё ещё узкой задницей, то он готов возблагодарить всех богов, что это создание готово терпеть все его закидоны и даже предлагать свои.

Пожалуй, мужчина потом обязательно попросит добавки. И вряд ли Хонджун будет против.