Лучи утреннего солнца, пробивавшегося сквозь занавески, раздражали. Сонно морщась, Мэй машинально перевернулась на другой бок — и тут же пожалела, застонав от резкой боли. Ложиться на покалеченную руку, очевидно, было не самой хорошей идеей.

      — Ещё одно «чудесное» утро моей «чудесной» жизни… — она вернулась в прежнее положение, и снова закрыла глаза, пытаясь уснуть. Безуспешно — рука слишком сильно ныла, чтобы расслабиться и не обращать на неё внимания. Странно даже: другие обожженные части тела и, в частности, спина, её так сильно не беспокоили. Это потому, что руке досталось сильнее всего? Или дело в подвижности конечности?

      Она попыталась пошевелить пальцами перебинтованной руки. Двигались вроде бы как обычно — с поправкой на тугие бинты, конечно. Интересно, шрамы останутся? И, если да, то насколько…

      Слово «уродливые» Мэй не решалась произносить даже в мыслях. Как будто всё в ней противилось даже мысли о том, что теперь она будет не такой красивой. То есть, не то, чтобы Мэй была очень красивой. Но другим нравилось. А ей, в свою очередь, было очень по душе то, каким полезным в той или иной ситуации оказывалось её миловидное личико. Но теперь, похоже, с этим будут некоторые проблемы…

      Уж не потому ли над умывальником нет зеркала? Чтобы не расстраиваться раньше времени? Но ведь она так или иначе увидит все во время перевязки. Руку — так точно.

      «Зачем я полезла в то подземелье, это же даже не по заданию было…» — от этих мыслей к глазам подступили слезы.

      Мэй лежала так ещё некоторое время, прокручивая в голове того дня и ругая себя за излишнее любопытство. Сколько раз уже такое было? Ничему жизнь не учит. То выследила главаря банды Похитителей сокровищ просто потому, чтоб было интересно, где и как обустроено их логово, нарвавшись на эту самую банду, то однажды чуть в обитель Адептов не забрела, пока на птиц охотилась, то теперь вот это…

      «Может, оттуда все Стражи руин и берутся? То-то их там так много было. Только кто или что их создает? Не могут же эти машины сами себя собирать…» — размышляла Мэй.

      Надо бы, пожалуй, расспросить об этом у Чжун Ли — уж у него-то точно ответ на любой вопрос найдется. Чего он только не знает, прям-таки ходячая энциклопедия Ли Юэ, только к тому же говорящая. И как он умудряется держать в голове такое количество информации?

      Она поймала себя на том, что улыбается, вспоминая о нём. Шутка ли: столько лет знакомы, а темы для разговоров все не кончаются. А, может, все дело в том, что у Мэй короткая память… уж точно короче, чем у него. Взять хотя бы местные диковинки: ей что нефрит, что корляпис — камень и камень, чего с него взять? Красивые и только. А у Чжун Ли спроси — так он тебе целую лекцию выдаст о том, что это за камни такие, где чаще всего встречаются, чем ценны и как отличить настоящие от поддельных. Удивительный тип. Но оно же и восхищало.

      За размышлениями время пролетело быстро — вот уже и завтрак принесли, а там и до обхода недалеко. Мэй ждала прихода доктора с волнением и некоторым страхом. Наконец-то она узнает, что с ней случилось — между моментом побега от Стражей и пробуждением в её памяти была зияющая дыра Хотя, может, и к лучшему? По крайней мере она не помнит боли, а та, что есть сейчас, если неаккуратно пошевелиться или, чего хуже, прилечь, не такая уж мучительная. Где-то на уровне боли в мышцах после тренировки или синяков. Неприятно, конечно, особенно, если как сейчас — спросонья, но и только.

      И вообще вопрос стоимости лечения пугал куда больше…

      Наконец, в дверь постучали — отчетливее и увереннее, чем ночью, когда приходила медсестра. Мэй напряглась, невольно выпрямившись по струнке. Как ей себя вести? Может, нужно было одеться? Хотя тут и одежды-то, не считая длинной больничной рубашки, не видно… нужно ли было заправить кровать или это нормально, что она встречает доктора, укрывшись одеялом? Мэй, никогда прежде не лежавшая в больнице, не на шутку растерялась.

      Однако все оказалось куда проще, чем она думала.

      Доктором оказался симпатичный зеленоволосый молодой человек в очках по имени Бай Чжу. Очевидно, именно о нем ночью говорила медсестра. Правда змея, обвивавшая его шею на манер экстравагантного ожерелья (Мэй поначалу подумала было, что это оно и есть), немного пугала. Не то, чтобы она боялась змей… но вот людей, которые носят их на шее с настолько невозмутимым выражением лица — вполне.

      — Уверяю, бояться нечего, Чан Шэн не кусается, — улыбнулся Бай Чжу, заметив испуганный взгляд пациентки.

      — Только если очень попросите, — поддакнула змея.

      Глаза Мэй расширились. Ей же не показалось, правда?

      — Она… говорящая?

      — Вполне себе. Однако давайте перейдем к гораздо более важным вещам: как вы себя чувствуете?

      Мэй честно рассказала: и о болях, и о кошмарах, и о провалах в памяти. После осмотра — настолько обычного, насколько обычным он мог быть в компании говорящей змеи, Бай Чжу заключил:

      — Частичная амнезия в таких ситуациях — частое явление. Как и то, что некоторые особо яркие воспоминания приходят к вам во снах. Я выпишу вам снотворное, крепкий сон вашему организму сейчас особенно необходим.

      Мэй растерянно кивнула.

      — А когда меня выпишут?

      — Не раньше, чем через неделю.

      — Через неделю? — она нервно хохотнула, — боюсь представить, сколько это всё будет стоить…

      — О, не беспокойтесь об этом. Все оплачено.

      — Кем это? Гильдией?

      Это было первое, что пришло ей в голову. А иначе кто бы ещё мог это сделать? Впрочем, вариант с Гильдией и своего рода «моральной компенсацией» тоже звучал довольно сомнительно… Мэй ведь не на задании пострадала, так с чего бы?

      — Гильдией авантюристов? Нет, счет оплатил господин Тарталья. Он же, к слову, и принес вас сюда.

      — Господин… кто?

      Мэй впервые слышала это имя. И, даже изо всех сил напрягая память, не могла вспомнить ни его лица, ни обстоятельства, так сказать, «доставки». Да и как он вообще оказался в тех руинах? Да ещё и так удачно… и лечение её оплатил. Слишком странно. Если не сказать — подозрительно. Разве кто-то стал бы спасать совершенно чужого ему человека? Да ещё и до города нести, а потом отдавать кругленькую сумму из своего кармана за лечение… звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Наверняка у него был какой-то план — и Мэй обязана его узнать.

      — Разве вы с ним не знакомы?

      Мэй покачала головой.

      — Может, вы ещё и знаете, где его найти? Хочу поглядеть на своего спасителя да лично поблагодарить. А то даже как-то неловко получается… он меня спас, а я даже «спасибо» ему не сказала.

      — Знаю. В банке Северного королевства, например. Хотя, строго между нами, — Бай Чжу загадочно усмехнулся, — проще всего будет спросить у вашего друга Чжун Ли. Уж он-то точно знает.

      Она понимающе хмыкнула. Было бы совершенно не удивительно.

      — А глазурные лилии — это тоже Тарталья?

      — О, нет, он не появлялся здесь с тех пор, как спас вас. Цветы принес Чжун Ли.

***

      Время, проводимое в больнице, было тягучим, будто пузырь водного мага Бездны. Не происходило почти ничего, кроме бесконечных процедур, перевязок, завтраков, обедов и ужинов. Мэй вдоль и поперек перечитала все журналы, лежавшие на посту дежурной медсестры, и начала коситься на стопки документов, хранившихся там же. Может, помочь ей с заполнением бумажек? Хоть какое-то развлечение.

      Было одиноко: с тех пор, как Мэй очнулась, не приходило ни одного посетителя. Все как будто о ней забыли: не считая, конечно, медсестер и самого Бай Чжу. Глазурные лилии, стоявшие в широкой стеклянной вазе, начали понемногу увядать. Мэй их понимала: внутри она ощущала себя примерно так же. Кто бы мог подумать, что она так зависима от простого общения? И медсестер для него было явно маловато.

      Поэтому Мэй считала дни до выписки, честно выполняла все предписания и даже почти не думала о том, чтобы сбежать из больницы. Свобода — это, конечно, хорошо, но за лекарствами все равно придется идти к Бай Чжу. Да и со снотворным, которое давали по вечерам, очень хорошо спалось. Ни один Страж руин так и не сумел пробраться в её сны, что несказанно радовало. Так что, глядишь, если будет хорошо себя вести и как следует высыпаться, то скоро выздоровеет — и сможет наконец-то вернуться домой.

      Вот только шрамы от ожогов все никак не хотели заживать. Да, болеть постепенно перестали, но рубцов меньше не становилось. И цвет их тоже не менялся, оставаясь все таким же розоватым и явно выделяющимся на фоне бледной кожи Мэй. Бай Чжу говорил, что для полного заживления нужно время и регулярное использование специальных мазей, мол, со временем они станут светлее и тоньше. Вот только «нужно время» — это сколько? Что, если они останутся такими навсегда? Мэй и самой смотреть на них во время перевязок тошно, а тут есть вероятность, что с таким придется жить всю оставшуюся жизнь. Неужели даже магическая медицина ничего не сможет сделать?

      А ведь рано или поздно повязки придется снять. И однажды все эти шрамы увидят другие. Не только Чжун Ли, но и Синь Янь, Сян Лин и вообще все, кто её так или иначе знают или не знают. Вдруг им станет противно смотреть? Вдруг из-за этого отношения испортятся? Да, друзья на то и друзья, чтобы ценить тебя в любом виде, но… вдруг? Люди разные.

      Каждый раз, когда Мэй думала об этом, ей хотелось плакать. И, оставаясь наедине с собой в палате, она не сдерживала слез. Было жаль себя, было жаль всех тех, кому это придется видеть и, в конце концов, было стыдно, что она сама же виновата в том, что все эти шрамы и получила.

      В один из таких моментов в палату постучали. Мэй в спешке вытерла слезы и попыталась придать лицу непринужденный вид — настолько, насколько он был возможен после стольких безмолвных истерик.

      — Войдите, — она принялась нервно расправлять складки на одеяле, будто бы мятые простыни — единственное, что её сейчас беспокоило.

      — Мэй, к тебе посетитель, ты не против?

      — Конечно, пусть заходит, — попытка придать голосу бодрости успешно провалилась.

      Кто же это? На самом деле, в другой ситуации Мэй была бы рада кому угодно — хоть Чжун Ли, хоть Синь Янь, хоть Ху Тао (вот уж чьего мрачного юмора здесь определенно не хватало, причем без капли сарказма). Но не сейчас, после очередного приступа уныния и карнавала тараканов в голове по поводу собственной внешности. Кто бы мог подумать, что это было настолько важным для неё…

      — Приветики, — радостно улыбнулась Синь Янь, присаживаясь на край кровати. — Я гляжу, ты совсем тут скисла в четырех стенах.

      — И вовсе я не скисла, — фыркнула Мэй. — Так, немного плесенью покрылась…

      — Звучит ужасно, но ничего, скоро выпишут и снова расцветешь. Ты как вообще? Я как узнала, что ты в больницу загремела, да ещё так серьезно…

      — Уже гораздо лучше, — Мэй вкратце пересказала ей события последних дней.

      Синь Янь слушала её молча, то сочувственно кивая, то удивленно (или испуганно) вздергивая брови. Идеальный слушатель, словом. И лишь, когда Мэй закончила, с веселой усмешкой сказала:

      — Ну ты даёшь. Очень в твоем стиле — пойти черти куда в одиночку. Но больше так не пугай, пожалуйста… лучше меня возьми, я тебя в обиду не дам. Я, конечно, из лука стрелять не умею, но зато у меня щит есть. И меч крепкий. Ни один Страж руин не устоит. Даже Руинному охотнику мало не покажется!

      Жизнерадостности Синь Янь оставалось лишь позавидовать — и Мэй завидовала.

      — Звучит заманчиво… но в ближайшее время я за пределы города ни ногой. Хватит с меня, и так эти консервные банки в кошмарах снятся… а я и без того их боюсь.

      — Тогда… как насчет прийти на мой концерт? Он через две недели, как раз успеешь выписаться. Я как раз пару новых песен написала, тебе понравится, обещаю, — задорно подмигнув, она расплылась в улыбке.

      — Только не говори, что ты пришла сюда только, чтобы позвать меня на концерт? — шутливо поинтересовалась Мэй.

      — За кого ты меня принимаешь? — Синь Янь рассмеялась и, проведя ладонью по воздуху, материализовала рядом с собой мандолину. — Чтоб сыграть тебе, мне концерта ждать не нужно. Просто любое выступление — это ещё и возможность развеяться да повеселиться как следует. Ставлю мандолину: после двух недель в больнице отдых тебе чертовски необходим. Так что приходи, захвати друзей и повеселись как следует. А после концерта можно даже вечеринку чисто для «своих» устроить. Чтоб наверняка.

      Синь Янь провела пальцами по струнам, извлекая мелодию — на удивление плавную и мелодичную, учитывая её страсть к рок-н-роллу. Мэй опустила взгляд, радуясь, что в ближайшие минуты отвечать что-либо будет совсем не обязательно.

      Потому что она не знала, действительно ли хочет пойти на концерт. Раньше — конечно, это даже не обсуждается, но теперь? Вдруг на неё будут коситься? Вдруг будут смеяться?

      Из глаз невольно брызнули слезы.

      Синь Янь, заметив это, тут же остановилась.

      — Эй, ты чего? Что случилось? Почему ты плачешь? Только не говори, что тебя так мелодия растрогала, — она испуганно убрала мандолину в сторону и та тут же растворилась в воздухе.

      — Я… — Мэй всхлипнула. — Прости. Но ты же видишь все эти бинты? Под ними шрамы от ожогов, и я переживаю… переживаю, что…

      — Что теперь не сможешь выйти в люди, потому что все будут пялиться?

      Та кивнула.

      — Ну, и зря. Подумай об этом с другой стороны: эти шрамы остались на тебе после того, как ты отважно отправилась исследовать руины в одиночку и сразилась с множеством Стражей руин. Это же круто! Это не делает тебя хуже. Наоборот, это показывает, что ты смелая и крутая. И что не боишься показать это другим. А тот, кто будет думать о тебе хуже только из-за того, что на твоей коже теперь есть шрамы… да пошел он. Такие люди не стоят твоего внимания — я так считаю. В конце концов, у меня тоже есть шрамы. Такая уж жизнь у приключенцев.

      Мэй застыла, задумавшись над речью подруги. А ведь и правда, она ещё ни разу не думала об этом с такой стороны. Что, если шрамы могут быть гордостью?

      Но в голове мгновенно возник червячок сомнений. Синь Янь говорит о шрамах, полученных в ходе совершения какого-то подвига или просто чего-то значимого. Шрамы Мэй не такие — никакой это был не подвиг. Она пострадала из-за собственного любопытства, так что никакой это не орден гордости, а скорее уж жалкая позорная медаль. И чему тут радоваться?

      Но возражать не решилась и просто кое-как улыбнулась:

      — Спасибо. Я… я не думала об этом с такого ракурса. Возможно, ты права. Я правда постараюсь прийти, — последнее сорвалось с губ само и Мэй тут же пожалела. Нельзя давать обещаний, если не уверена, что сможешь их выполнить. Но что уж тут поделать…

      Синь Янь бросилась её обнимать — так, что Мэй аж ойкнула от неожиданности. Прикосновения уже не были такими болезненными. Просто её уже давно никто не обнимал, а тут ещё она и в таком неприглядном виде. Заплаканная, опухшая — да ещё и в бинтах.

      Мэй обняла её в ответ.

      Они болтали ещё какое-то время, пока в дверь вновь не постучалась медсестра с напоминанием, что время для посещений истекло. И только, когда Синь Янь ушла, Мэй вспомнила, что хотела попросить принести ей книг или журналов, чтобы было не так скучно коротать время.

      «Пустая моя башка, я спросила обо всем, кроме этого…» — со вздохом она откинулась на подушки. Ладно, ничего, всего-то ещё столько же переждать — и свобода. (Отпроситься «погулять» до дома или, тем более, до книжного, Мэй даже не надеялась — в вопросах соблюдения больничного режима Бай Чжу был очень категоричен.)

      Она пролежала в кровати ещё какое-то время, растерянно уставившись в потолок. От белого цвета постепенно начинало тошнить. Он и без того не был её любимым цветом, в отличие от красного или, как Мэй называла этот оттенок, «приключенчески-зеленого» (по цвету униформы искателей приключений). А здесь его, к тому же, было очень много — начиная от стен и потолка, и заканчивая тарелками, полотенцами и прочими мелочами. Это навевало тоску.

      Будущее снова пугало: раз за разом Мэй ловила себя на том, что боится. Боится «выйти в люди», не говоря уже о том, чтобы отправиться на задание или просто за пределы Ли Юэ. Не только из-за шрамов. Что, если ей снова встретятся Стражи руин? Их в окрестностях хватает, что уж говорить о подземельях и, собственно, руинах. После случившегося Мэй, наверное, даже пошевелиться от ужаса не сможет. Стражи руин и прежде казались ей жуткими: шутка ли — гигантский механизм, живущий сам по себе. Было в этом что-то неправильное и противоестественное. А после случившегося в голове девушки ещё и сложился паттерн: Стражи руин — смертельная опасность, от которой надо бежать. Другого шанса и ещё одного Тартальи, который спасет твою жизнь в последний момент может и не быть.

      Мэй мрачно вздохнула.

      И куда подевались её смелость и решительность? Она всегда считала себя сильной — если и не физически или магически, то хотя бы морально. Как тут ею не стать, когда живешь одна и вынуждена быть сама по себе? Заговорить с незнакомцем, отправиться путешествовать в одиночестве, ввязаться в драку с бандой Похитителей сокровищ или отрядом хиличурлов — все это и многое другое со временем стало простым. Пригласить поужинать кого-то, кто тебе нравится — уже менее, но всё ещё простым. А теперь вся эта уверенность в себе и безрассудность как будто куда-то подевались. Остались, видать, в тех руинах.

      «Неужели ты настолько слаба, что какие-то шрамы настолько выбили тебя из колеи? Видела бы мама — рассмеялась бы так, что её хохот был бы слышан в Натлане», — думала Мэй.

      Прия (именно так звали её мать) была именно тем типом людей, которых представляют, говоря о Натлане — храброй, сильной духом и воинственной. Она была совсем не такая, как Мэй, которая даже внешностью больше походила на отца и других, более дальних родственников. От матери ей не достались ни рыжие волосы, ни высокий рост, ни загорелая кожа, ни даже карий цвет глаз.

      О своей настоящей родине Мэй узнала случайно, когда ей было тринадцать, подслушав разговор Прии с соседкой. Пыталась не подавать виду, что знает их «секрет», но, в конце концов, любопытство взяло верх.

      — Мам, это правда, что ты из Натлана? — спросила она как-то раз вечером, когда та, стоя у плиты, готовила ужин.

      Прия удивленно застыла. После недолгой паузы, она повернулась к Мэй, сидевшей в тот момент за столом:

      — Откуда ты узнала?

      — Случайно услышала, — честно ответила та. — А почему ты переехала?

      — Мы, — поправила её мама. — Я была на восьмом месяце. Собственно, это и вся причина — я хотела для тебя лучшей жизни. Дети не должны знать, что такое постоянные войны. Хорошо, что ты спросила, потому что я не знала, как заговорить с тобой об этом…

      Она смущенно кашлянула.

      — А папа?

      — Он решил остаться. Не понимал моего желания уехать — в Натлане у нас было всё, а в Ли Юэ пришлось бы начинать с чистого листа.

      — Так он бросил нас?

      Мэй уже давно догадывалась об этом и, чем старше становилась, тем больше мирилась с этой мыслью. Но все равно узнать правду было… неприятно. Неужели он не любил ни её, ни маму? Потому что тот, кто любит, никогда не бросит.

      — Нет, ну что ты? Он наверняка ждет нас в Натлане и очень скучает, — слова Прии звучали совсем не убедительно.

      — Мам, ты сама-то в это веришь? Он за все время даже письма нам не прислал, не будь наивной, — Мэй осеклась. Кажется, это было грубо.

      Но мама не стала ругаться — вместо этого подошла и потрепала её по макушке, взъерошив темные, как уголь, волосы.

      — Иногда я забываю, насколько ты папина дочка. Он тоже всегда говорил, только то, что думает — это-то мне в нем и нравилось. У тебя даже волосы такие же — и тоже с красными кончиками.

      Мэй надулась.

      — Неправда, я не такая, как он. Тех, кого люблю, я ни за что не брошу. А кончики… они просто на солнце выгорели, — но неожиданная ласка, конечно, была ей приятна.

      За воспоминаниями о прошлом незаметно подошло время ужина. Его принесла та же медсестра, с которой она познакомилась первой ночью здесь, когда очнулась. Поставив поднос с едой на стол, она уже хотела было удалиться, как вдруг остановилась:

      — Ах, пока не забыла… сегодня к вам приходил тот молодой человек, что приносил цветы пару дней назад. Я ему отказала: правила есть правила, не больше одного посетителя в день, сами понимаете. Но он обещал, что заглянет завтра, — улыбнулась девушка.

      Мэй почувствовала, как её сердце забилось быстрее. Значит, Чжун Ли не забыл о ней? Сначала Синь Янь, теперь вот он… внезапно ощутить себя не такой уж и одинокой было очень радостно.

      — Правда? Это отличная новость… хоть я и немного расстроена, что вы не дали нам повидаться, — она смущенно кашлянула. — Но все равно спасибо.

      — Не за что, — вежливо кивнув, девушка поспешила удалиться.

      Мэй покосилась на ужин. Есть вдруг перехотелось. Вместо голода в груди теперь обитала тревога.

      «В бинтах или без — я не хочу, чтобы он видел меня такой», — думала Мэй. От одной только мысли об этом ей стало ужасно неловко. Выглядеть жалко перед кем-то, кого уважаешь — врагу не пожелаешь. А именно жалкой она себя сейчас и чувствовала.

      Как в тумане, девушка встала с кровати и, не обуваясь, подошла к умывальнику. Может, холодная вода немного её успокоит.

      Не помогло.

      Бинты вдруг стали тесными и колючими, захотелось поскорее их снять. Но нельзя. Под повязками компресс из мази, ускоряющей заживление ран. Бай Чжу обязательно заметит — хотя бы потому, что правильно забинтовать все обратно Мэй не сможет. Ругаться, конечно, не станет — кодекс врачебной этики не позволит, но лекцию прочитает знатную. Так себе перспектива.

      — Он никогда не полюбит меня такую, — главный страх, в котором Мэй было стыдно признаться даже самой себе, сорвался вдруг с языка.

      Да, все так. Не нравиться кому-то чужому — такое она легко могла пережить. Да пусть даже знакомому — неприятно, но не смертельно. Но не нравится тому, кто нравится тебе? Причем эстетически и как девушка, а не как личность и бесполый друг… это было действительно грустно и обидно.

      Мэй тряхнула головой, будто пыталась буквально выбросить из головы все эти мысли. О чем это она думает вообще? В смысле — нравиться «как девушка»? Что за романтика лезет ей в голову, причем по отношению к тому, к кому она совершенна неуместна?

      Они с Чжун Ли друзья. Давние друзья. И точка. Какая уж тут романтика? Она только всё испортит — не может все быть нормально, когда один безответно влюблен в другого. А в том, что это безответно, Мэй не сомневалась. Как и в том, что ему нравится другая девушка, которой она была не ровня во всех планах. Одно только то, как он смотрел на неё, уже о многом говорило. Так на Мэй никто и никогда не смотрел. И, похоже, уже не будет.

      А потому оставалось смириться с ролью верной боевой подруги и получать от этого удовольствие. Так, по крайней мере, очень хотела думать Мэй.

      Но сердце упорно твердило обратное.