разруби меня мечом, застрели меня в упор, я так соскучился, так соскучился

И да, если бы Дзигена кто спросил — он совершенно точно считал себя безнадёжным. 

Сколько они не виделись? Года два? Это была очередная «залечь на дно и не отсвечивать» фаза. Люпен Третий — снова мёртв, снова занимается чем-то безобидным где-то далеко-далеко, где Зенигата не сможет его вычислить. На этот раз — фермер во Франции. Дзиген подозревал, что ещё одно такое укрытие в славной стране его предков — и Люпена здесь будет всякая собака способна вычислить, уж слишком он тут примелькался. Но не оспаривал. В конце концов, эти два года его дела остальных членов банды не касались. 

Наверное.

Наверное, правильнее было бы сказать не «не касались», а «не должны были касаться». Потому что резко ухнувшее вниз сердце при виде знакомой статной фигуры в традиционной шляпе, возникшей за забором, Дайске не мог объяснить иначе как «меня касается всё, что связано с Гоэмоном, чёрт его побери, Ишикавой». Рука стрелка дрогнула, когда он отставлял на садовый столик стакан с виски. 

— Эй, Гоэмон!

И голос тоже дрогнул, и всё внутри дрогнуло, когда шедший по садовой дорожке самурай остановился, молча глядя на Дзигена.

— Давно не виделись. 

— Верно, — кивок и снова шаги по дорожке. — Ты ни капли не изменился.

— Да и ты, кажется, не особенно, — Дзигену пришлось повернуть голову, чтобы взглядом задеть проходящего мимо самурая. Хоть ещё секунду. Хоть слово, сказанное этим родным глубоким голосом. 

— Где Люпен? 

Это уже с крыльца, кажется.

— Взял велик и в город поехал, сказал, скоро будет. Ты располагайся там. Наверняка поехал за чем-нибудь для Фудзико. Он в этот раз какого-то бородатого фрика изображает, так что не пугайся.

Подначивает? Да, именно — Гоэмон ничего не боится. Нельзя так опрометчиво бросаться словами, но именно сейчас — хочется до дрожи, чтобы услышать наконец лязг его меча, увидеть азартную усмешку на этом точёном лице. 

— Мне ли пугаться бороды?

И, судя по звуку, исчез в доме.

О, это было совсем, совсем нечестно! Дзиген почувствовал, как его сердце забилось чаще, ведь он был почти уверен — за этой фразой на грани дозволенного следовала усмешка. И ведь ушёл в дом и, возможно, там и останется сидеть, уставший после долгой дороги, и Дзигену просто не позволит гордость пойти вот так за ним — ведь разве это не будет значить, что в этот раз в их маленькой игре он проиграл? Поддался, повёлся, не сдержался — нет, снова поддаваться ему не хотелось, и всё же… Они не виделись два года. 

Два года без вездесущего прикрытия, без стычек, без запаха лапши быстрого приготовления. Без этой пронзающей до самого сердца улыбки, без шёлка этих чёрных косм, делающих его похожим на горную ведьму, без Гоэмона… Два года без самого дорогого создания на земле. 

И только на этой мысли Дайске всё же очнулся и выдохнул. Так, старина, раскис ты совсем, вдох-выдох, сожми пальцы на подлокотниках и надейся, что тебе всё это показалось, что вся эта буря чувств просто… Недомогание? Как же глупо звучит! Но… Неужели ему и впрямь так легко принять, что он скучал по Гоэмону больше, чем по кому-либо ещё?

Шаги — деревянная обувь издаёт характерный хруст, соприкасаясь с дорожкой из мелких камешков. 

Пока Дзиген думал, Гоэмон вышел сам. Медленно — каждый шаг отдавался у Дзигена в ушах непривычно громко. В саду стояло несколько кресел вокруг стола, и Гоэмон, остановившись, придирчиво окинул взглядом каждое, после чего в конце концов сел на ближайшее к Дзигену. Или, может, оно было самым удобным, а близость роли не играла и Дайске сам себе напридумывал? Но а как же не напридумывать, когда вот он садится, а на него так удачно падают лучи солнца, подсвечивая невероятно нежную кожу на его сильной шее, когда он так небрежно и привычно поправляет волосы?

То, что надо бы прекратить пялиться, Дайске понял поздновато — Гоэмон уже заглянул ему в душу этими своими чёрными глазищами. Не сказал ни слова, и тем не менее Дзиген замер. Стрелок тут он, но вот этим взглядом Ишикава выстрелил ещё точнее, чем Дзиген когда-либо вообще мог. 

— Не хочешь поделиться новостями? Всё-таки два года не виделись, — сказал, чтобы сказать. Чтобы хоть попытаться оправдаться за эти бессовестные взгляды. Гоэмон моргнул (наконец-то, господи, Дзиген бы не выдержал ещё и секунды гляделок) и прикрыл глаза, как всегда, обняв свой меч. 

— Бывало так, что не виделись и дольше. Это вы с Люпеном, разойдясь, ищете, на что бы сменить стиль своих жизней, я же не сходил с тропы самосовершенствования… И не думаю, что ты сочтёшь интересным то, как далеко я по ней продвинулся. 

— Значит, по-старому всё. Так и сказал бы, — хмыкнул Дзиген, слегка хмурясь. — Недалёким меня считаешь, а?

Лёгкая улыбка, заставившая бы Дзигена выронить стакан, если бы тот не стоял на столе.

— Я бы так не сказал.

Дайске спрятал всю необоснованность возникшей паузы в стакане — вот он пьёт виски и отвечать не обязан. И вообще, что отвечать? Слова Гоэмона всегда для него были голой скалой без единого уступа — не за что уцепиться. И от этого желание забраться на самый верх становилось только сильнее. 

И всё же, что ему сказать, ну что? Пауза тянется, и стакан уже на столике — что говорить?

— Хм, странно. Я думал, ты съехидничаешь насчёт моей физической формы в таком случае. Неужто так рад меня видеть?

О, чёрт. Сказал самое глупое и самое честное, что мог — и беспомощно замер, глядя на то, как Гоэмон снова поднимает на него взгляд. И — о боги — кажется, всё ещё улыбается. 

— Мне незачем это делать. Ведь ты и так знаешь, что проиграешь мне, как бы ни старался стать сильнее.

О.

Гоэмон знал, как избавиться от неловкости в разговоре. И правильно. Оружием у них лучше получалось, чем словами. 

— Это вызов, — констатировал факт Дзиген, с готовностью поднимаясь с кресла и усмехаясь. — Я не верю, что проиграю мечнику, хоть бы я даже лежал сотню лет под землёй. 

— Не верить — твоё право, — Гоэмон медленно поднялся с кресла и, взяв в руки стакан Дзигена, одним махом допил оставшийся виски. — Для равновесия я должен выпить столько, сколько и ты. Сколько ты выпил?

— Ещё немного — и ты превысишь лимит оскорблений на сегодня, — фыркнул Дзиген, стараясь не думать о том, как Ишикава секунду назад изящно запрокинул голову. — Да я и в стельку пьяным тебя уделаю. 

— Вот как. Посмотрим, — и снова хруст камешков садовой дорожки. — Пустое бахвальство до добра не доводит, и ты это знаешь.

— Знаю, поэтому мне тебя заранее жалко, — парировал Дайске, вполне охотно следуя за Гоэмоном. Кажется, самурай направлялся на задний двор. Или даже дальше: он легко перепрыгнул ограду и оказался на пустыре за домом Люпена. Дзиген про себя снова восхитился — в стотысячный, наверное, раз — изяществу его движений и тоже перескочил через забор. 

Пустырь зарос мягкой зелёной травой и какими-то мелкими цветочками, один вид которых заставил Дзигена горько пожалеть, что он не умеет плести венки. Почему он вообще сейчас об этом думает? Какие венки? Старый сентиментальный дурень, выпил, вот и поплыл… Как бы действительно Гоэмону не проиграть. Физически, конечно.

Ведь в другом смысле Дзиген уже давно не то что проиграл — сдался. Сдался этим сильным и крепким рукам, сдался чёрным бездонным глазищам, сдался. Опустил руки, открыл сердце — дерзай, руби, разрежь. 

— Не думаю, что ты готов. 

Гоэмон смотрел на него с сомнением. Какая прелесть.

— Я всегда готов, — соизволив вытащить пистолет, Дзиген усмехнулся, легко прокрутив его на пальце. — Глушителя при себе нет. На выстрелы сбежится вся округа. От Люпена достанется.

— Волнует ли тебя? — и Дзиген даже не отвёл взгляда. Слишком сладким было томление в груди. 

— Волнует, — солгал Дайске. — Можем отойти к лесу. 

— Отойти, — хмыкнул Гоэмон, цепляя верный Зантетсукен обратно на пояс. В его глазах мелькнула смешинка. — Может, лучше отбежать? 

— Бросаешь вызов курильщику? — ухмыльнулся Дзиген, пряча пистолет в кобуру. — Хорошо. Чур потом не жаловаться. 

Дерзкая усмешка — и Гоэмон стартовал по склону вниз, в сторону леса, побежал ровно, привычно, корпусом наклоняясь вперёд. Красиво побежал. А Дзиген как всегда — быстро, с размахом длинных худых ног, тяжело и громко, но вполне ритмично дыша. Склон становился всё круче, бег их — всё быстрее, и Дзиген никак не мог позволить себе затормозить почему-то — хотя ясно, почему: как тут попытаться затормозить, когда Гоэмон вот он, за руку схватить можно, вот-вот обернётся и засмеётся, в очередной раз доказав, что Дзиген пропал с концами. Вот, уже почти, рука потянулась к плечу Ишикавы…

Чёртов камень — Дзиген всё же споткнулся на почти полной скорости и полетел вниз, уже совершенно не контролируя свои передвижения. Но впереди был Гоэмон — и вскоре они оба катились кубарем по склону, причём чем быстрее, тем ближе друг к другу. Как это сработало — Дайске понятия не имел, но факт оставался налицо: как только они выкатились на более-менее ровную местность, не влетев, между прочим, ни в один кустик, Гоэмон, оказавшийся на нём, кое-как сел на его животе и вонзил Зантетсукен в землю у самого горла Дзигена. Его глаза хитро сверкали, и Дайске не был уверен, что это значило что-то хорошее… Равно как и не был уверен в том, что это плохой знак. Он вообще не то чтобы был в чём-то уверен. Будешь тут, если не помнишь, как дышать. По разным причинам. И расположенное неподалёку от его шеи лезвие меча, на который одной рукой опирался Гоэмон, явно не было даже в первой тройке этих причин. 

«У него в волосах веточки», — как-то отстранено подумал Дзиген, зачарованно глядя на Ишикаву. А тот не прекращал смотреть на него в ответ. От тяжёлого сбитого дыхания грудь Гоэмона часто вздымалась и опадала, и, кажется, он не мог издать ни звука. А может, не хотел. 

— Гоэмон… Прости, — выдавил Дайске, боясь пошевелиться. — Я случайно.

— Это… было нечестно, — всё же смог изречь Гоэмон спустя несколько мгновений. — Но, кажется, ничья. 

— Ага, — как-то бестолково отозвался Дзиген, и снова наступила пауза. Не из разряда тех самых неловких пауз, от которых покрываешься потом и думаешь, как бы поскорее исчезнуть — Дзиген, например, совершенно точно не хотел исчезать. Он хотел лишь смотреть в эти совершенно дикие глаза и ни о чём больше не думать. 

Некоторое оцепенение спало, когда Гоэмон слегка наклонился к нему. Кончики его растрёпанной шевелюры ненавязчиво защекотали скулы стрелка, и Дзиген приоткрыл рот, но не издал ни звука. В самом деле, что тут можно сказать? Возможно ли как-то разбавить это словами? Нет, пожалуй…

— Ты невыносим, — с губ Гоэмона сорвался ещё один выдох, и Дзиген был готов поклясться, что на этот раз произошло это не из-за потребности отдышаться после падения. И перебивать мысль было нельзя, он чувствовал, что она не закончена, но не мог изменить себе.

— Потому ты сейчас не хочешь с меня слезать, я прав?

— Неправ. И не даёшь мне сказать, — и ни хмуринки, всё то же странно сосредоточенное выражение лица. Всё ещё держась одной рукой за меч, Ишикава коснулся пальцами свободной ладони щеки Дзигена, мягко, почти неощутимо, как будто специально не хотел давать ему почувствовать. — Ты действительно невыносим. 

И снова пауза, так отчаянно требовавшая «но», что у Дзигена в горле пересохло от волнения.

«Но»?

И, как всегда, Гоэмона не получилось предугадать. «Но» не было. Гоэмон лишь склонился ещё ближе. Они дышали друг ругу в губы; Гоэмон даже оставил меч, чтобы упереться руками прямо в землю… И, о боги, Дзиген бы умер, если бы хоть на секунду перестал смотреть в эти глаза цвета ласковой ночи. 

— И я… 

О нет, о нет, нетнетнет — и да, чёрт подери, да, наклонись ещё немного, совсем чуть-чуть, просто брось все формальности, кодекс чести, всё, что мешает!..

— Я соскучился. 

И вот он совсем близко, и вот их губы соприкоснулись — и Дзиген забыл обо всём, забыл себя, своё имя, прошлое. Всё, что сейчас имело значение, сейчас сидело у него на животе и целовалось так нежно, немного неумело и тягуче, что сердце едва ли не останавливалось. Дайске протянул руки, обвив руками шею нависшего над ним Гоэмона, правда, тут же получил лёгкий шлепок по ладони. 

— Урониш-шь, — прошипел ему в губы Ишикава. 

— Может, я специально? — усмехнулся Дзиген, заправляя ему выбившуюся прядку волос за ухо. — Я, между прочим, соскучился побольше тебя. 

— Вот как? — вскинул бровь Гоэмон, усмехаясь. — Это просто невозможно. 

— Хочешь сказать, не веришь мне? Так проверь, — хитро прищурился Дайске. Он сам понятия не имел, откуда в нём такое берётся, но точно знал, что это всё из-за этого совершенно невозможного в своей очаровательности мечника. Каждая встреча с ним переходила во взаимное подначивание, в то, чтобы взять «на слабо»… И в итоге заканчивалась либо дракой, либо уж очень очевидными зажиманиями друг друга у стенки. 

— Проверить? — Гоэмон задумчиво поджал губы, а затем выпрямился, но лишь затем, чтобы в следующий миг целиком и полностью лечь на Дзигена. Тот тихо охнул — мускулистый Гоэмон был естественным образом его тяжелее — и тут же замер, чувствуя, как кровь приливает к голове: самурай бессовестно нежно целовал его шею. Вот же бессовестный, все слабые места изучил, хренов воитель!..

— Э-эй, Гоэ…

— М? Неужто слишком для тебя? — хмыкнул Гоэмон, да так, что Дзиген кожей почувствовал каждый звук. 

— Н-нет, просто… — Дайске осторожно приподнял пальцами его подбородок. Долгую секунду их взгляды творили нечто невозможное, просвечивая души хозяев насквозь, а затем Дзиген всё же нашёл в себе силы усмехнуться и съехидничать:

— Просто ты попался.

Ещё один поцелуй, куда более длительный, чувственный, многозначительный — настолько, что Гоэмон в процессе позволил Дзигену перевернуть себя и оказаться сверху. Правда, Дайске был уверен, что это ненадолго и что сейчас, как только Гоэмон прекратит доверчиво расплываться под его ладонями на своих щеках, они основательно изваляются в траве, в шутку борясь за первенство… Впрочем, это Дзигену нравилось. Главное — откатываться подальше от воткнутого в землю Зантетсукена. Главное — не потерять ощущение времени из-за этих слегка дрожащих пушистых ресниц, приглушённых вдохов и выдохов, из-за сильных рук, лезущих ему под пиджак, да в целом… Ох.

— Я из-за тебя с ума сойду, — шепнул он, с усилием отрываясь от губ Гоэмона на несколько мгновений. 

— Сойдёшь? — приоткрыв глаза, усмехнулся Ишикава, в следующий миг выбивая из груди Дзигена воздух одним из многих переворотов, позволяющих ему занять позицию сверху. — Я уже сошёл.

И если бы кто у Дзигена спросил, когда он окончательно сдался, растаял, поддался — он бы отметил именно тот миг, когда после этой простой, как будто бы ни к чему не обязывающей фразы Гоэмон снова увлёк его в поцелуй.

________

— Дзиге-е-н! Дзиге-е-ен! 

Дайске поднял абсолютно лохматую и измазанную в траве голову, прислушиваясь к крикам, доносившимся с холма. Крики были знакомые. 

— Вернулся, — констатировал Дайске и хотел было сесть, но Гоэмон, лежавший на его груди головой, прижал его обратно к земле. 

— Лежи. 

— Эй, Гоэ-чан, я понимаю, что ты очень хорошо устроился... 

— Дай мне ещё минуту, — Ишикава закрыл глаза и крепче обнял Дзигена. Ну как тут устоять? Дзиген улыбнулся и, немного сдвинувшись, чмокнул его в макушку. 

— Дзиге-ен! 

Через примерно минуту, кажется, кричавший выдохся и замолчал, но, только Дзиген спокойно выдохнул, думая, что теперь Люпен успокоился, как над холмом разнёсся ещё один выкрик:

— Гоэмо-он! 

Дайске не сдержался и фыркнул. Гоэмон, тут же открывший один глаз, нахмурился, а Дзиген, видя его недовольное лицо, только сильнее заулыбался. 

— Что, оставил шляпу в коридоре? 

— Это не шляпа. И нет, не в коридоре, — отозвался Ишикава, всё-таки садясь. — Готов спорить, он наобум перебирал варианты причин, по которым тебя нет на месте. 

— Как поэтично, что главная из них — это ты, — усмехнулся Дзиген, тоже принимая сидячее положение и довольно глядя на возвышающегося над ним Гоэмона, уже успевшего вытащить Зантетсукен из земли. В следующую секунду стрелок уже удостоился абсолютно уничтожающего взгляда, и это окончательно его добило — он рассмеялся громче, чем думал, что способен, так сильно, что снова завалился на спину, держась за живот. 

— Эй! Что смешного? — конечно, Ишикава мог продолжать делать вид, что возмущён до глубины души, но лицо его смягчилось. 

— Как же ты похож на котёнка, — выдавил Дзиген, пытаясь отдышаться. Гоэмон мгновенно вспыхнул и, сжав кулаки, подошёл к Дайске. 

— На котёнка, значит?

— Эй, ты же любишь кошек-

Договорить Дзиген не успел — его тут же подняли в воздух и закинули на плечо самым бесцеремонным образом. Дайске не мог видеть лица Гоэмона, но знал наверняка, что тот ехидно улыбается.

— И что это? Собрался к Люпену меня отнести?

— А почему нет? Нашёл тебя, пьяного, в лесу, подобрал, спас… — хмыкнул Ишикава, шагая в сторону холма. 

— Да-да, и Люпен сразу же поверит, — отозвался Дзиген, аккуратно вытаскивая веточку из волос Гоэмона. Он сам не замечал, насколько довольно щурился. — И всё-таки, что не так с котятами?

— Это… Слишком. Я опасный разыскиваемый преступник, а ты — «котёнок»… — спустя какое-то время отозвался Гоэмон, заставляя Дзигена пожалеть о том, что они сейчас не лицом к лицу. Хотя, в общем-то, там и так всё было понятно — Ишикава совершенно не умел скрывать свои эмоции. Он был сам по себе одним резким порывом, сколько бы ни пытался искоренить это медитациями, и именно этот мятежный дух Дайске так в нём цеплял. Особенно тогда, когда Гоэмона удавалось смутить.

— Вот я и нашёл твоё слабое место, — Дзиген хохотнул, подпирая рукой голову. — Буду знать, что меч из твоих рук надо выбивать не пулями, а добрым словом.

— Сейчас кто-то пойдёт пешком, — стрелка слегка подкинули на плече, заставив охнуть и схватиться за шляпу. — Это не просто доброе слово, это… Ты и сам знаешь.

— Знаю, радость моя.

— Ещё хоть раз!..

И Дзиген снова засмеялся, негромко, но заливисто, счастливо.