Проблемы занятости

***

— Тебе не кажется, что Бакуго сегодня злее чем обычно?

— Да, соглашусь с тобой…

— Я вас слышу, идиоты!

Одноклассники мелко вздрагивают, когда Кацуки всем корпусом разворачивается к ним на стуле, являя всему миру недовольное выражение лица. Оба сразу же пытаются свинтить куда подальше, лишь бы не попасть под горячую руку Кацуки, потому что тот выглядит так, словно готов переубивать всех и каждого на своём пути.

Ибо он правда зол.

Очень. Зол.

И во всём виноват этот тупоголовый Киришима, у которого мозги не могут встать на место и работать быстрее, чем нужно. Видите ли ему надо готовиться к тестам, он ведь «не такой умный, как ты Кацуки-кун».

Чёртов идиот, который ни черта не понимает в элементарной математике, а ведь она так проста, если копнуть поглубже и разобраться.

И ведь Бакуго хотел ему помочь. Самостоятельно поднатаскать немного и разобрать всё, что этому придурку не понятно, но собственная гордость элементарно не позволяет сделать этого.

Потому что они поссорились.

Из-за сраных уроков!

Это даже звучит нелепо и настолько глупо, что уму непостижимо.

Хотя, скорее, как всегда, Бакуго первый развёл конфликт — считай на пустом месте, — и Киришима просто подхватил, а после, уже Кацуки, благополучно послав своего «друга» на три весёлые буквы, свалил от него и…первым извиняться он не собирается!

Да просто потому, что Кацуки не собирается терпеть подобное отношение к себе. У него есть все права на этого чёртового придурка, от которых парень, из-за каких-то там пробелов в учёбе, отказываться не собирается.

«У меня нет сейчас времени, Кацуки, подожди немного.»

«Не сейчас, Кацуки, мне надо доделать задание.»

«Кацуки, потом!»

Это «потом» настолько затянулось, что у Бакуго, при наличии, так сказать…парня, развился недотрах! Это всё так же нелепо, как и их ссора на пустом месте. Настолько тупо, что хочется на стенку лезть и выть от того, как сильно желание потрахаться.

Просто нормально потрахаться, это что, так сложно?

Обычно они делают перерывы размером…с день, а может два? Чтобы просто немного отдохнуть и восстановить силы, а после опять заняться более интересным делом, чем прогулки с друзьями и учёба.

Но этот, так называемый, «перерыв» затянулся чуть ли не на месяц. Кацуки скоро в календаре отмечать начнёт, честное слово.

И, так же, почти месяц они не разговаривают.

Киришима всё так же кардинально занят своей учёбой, совсем позабыв про Бакуго, у которого уже скоро крыша поедет от недостатка близости между ними. Он даже словечком с Кацуки не обмолвился за всё прошедшее время, насколько же козлом нужно быть, чтобы вот так себя вести? Это роль Бакуго, а не чёртового Киришимы, вдруг включившего в себе мелкую обиженную сучку.

Это Кацуки должен полностью игнорировать это придурковатое существо, это он должен обижаться.

Это Бакуго должен смотреть полностью пустым взглядом, без доли эмоций, когда Киришима проходит мимо.

Это не он должен думать об этом чёртовом красноволосом придурке двадцать четыре на семь. Не он должен искать компромиссы и придумывать план, как бы подобраться к Киришиме поближе!

По-началу хотелось схватить Эйджиро и хорошенько долбануть об стенку, показав, кто тут главный и перед кем нужно извиняться.

Хотелось ещё больше его обматерить, чем в прошедшую ссору, и, чёрт возьми, просто выбить всё дерьмо, но, когда Бакуго в последний раз постарался хоть как-то с ним контактировать, тот просто кинул Кацуки в игнор, лишь больше разозлив.

В тот день Кацуки был ещё злее, чем на данный момент. У него ещё не было такого жёсткого недостатка внимания от Эйджиро, поэтому, решив немного подгадить своему парню, Бакуго решил «случайно» столкнуться с ним плечами в проходе общежития.

На фразу — «Что, в глаза долбишься, придурок?» — Эйджиро лишь окинул Кацуки таким холодным взглядом, будто последний являлся самым главным врагом человечества, и просто пошёл дальше по своим делам, никак не обращая внимания на застывшего в проходе Бакуго.

Кацуки тогда чуть не подорвал весь коридор общежития, но, милосердно решив оставить всё как есть, быстрым темпом пошёл к себе в комнату, напоследок гневно хлопнув дверью, что все стены жалобно затряслись от его злости.

Да как он вообще смеет игнорировать Кацуки? Кто ему давал право на это? Почему это придурок продолжает так глупо себя вести и обижаться, когда уже сам, давным давно, мог прийти и просто извиниться, а после они бы уже занялись друг другом с такой страстью, что крышу у обоих снесёт.

Почему он не может сделать первый шаг? Бакуго ему что, надоел? Типо…больше не нужен?

Поматросил и бросил, это так называется?

Что вообще делать то теперь?

Бакуго, на протяжении всего урока, продолжает яростно сверлить взглядом красный затылок, перекидывая в голове всевозможные варианты событий и их исходы.

Возможно стоит просто прийти и молча взять своё, а потом свалить в закат уже полностью удовлетворённым? Позволит ли Эйджиро нечто подобное, а встанет ли у него хоть что-то в штанах, когда Кацуки, считай, насильно заставит парня.

Так много вопросов и так мало ответов.

Бакуго тяжело вздыхает от собственной безысходности, хмурясь лишь сильнее, и утыкается в сложенные на парте руки, полностью осознавая своё бессилие.

Раньше Эйджиро всегда извинялся первым, всегда первым шёл на контакт, стараясь успокоить Кацуки и найти этот чёртов компромисс. Но теперь то что изменилось? Почему ему так сложно просто подойти и сказать «извини». Кацуки сейчас хватит даже одного слова, не надо падать перед ним на колени и вымаливать прощение сотню раз, лишь слово и всё будет как раньше!

Одно слово. Это же так ничтожно мало!

Ему так тяжело извиниться первым?!

Чёрт, хочется вцепиться в чужие волосы и хорошенько оттаскать Киришиму за тупую голову.

Зачем устраивать такие глобальные проблемы из-за обычной ссоры? Почему надо продолжать игнорировать Кацуки, совершенно не обращая на парня никакого внимания, которое ему так нужно!

Он настолько привык к Эйджиро, вечно находящегося рядом, буквально руку протяни — можно спокойно дотронуться. Настолько ему не хватает чужой близости, этого чёртового тепла и милых улыбок, дебильного смеха и постоянных глупых шуточек, что он скоро повеситься на туалетной бумаге в толчке!

Хочется выть от недостатка Киришимы, который, по видимому, окончательно привязал Кацуки к себе, крепко вцепившись в его сознание, как мелкий и надоедливый клещ.

Кацуки даже спать становится некомфортно, когда на подушке не отпечатывается чужой, но такой любимый, запах Киришимы. Когда он со спины не прижимается каждую ночь, чересчур любвеобильно сжимая в своих медвежьих объятиях и не выпуская даже в туалет, когда приспичит, что его приходится каждый раз будить. Когда его просто нет рядом.

Отвратительное чувство какой-то пустоты в груди, уже медленно, но верно, зарождается. Поселяется там конкретно с каждым днём, прожитым без Эйджиро.

Как будто мелкий, недостающий элемент пазла. Этой маленькой детальки не хватает для целостности идеальной картины. Именно это и раздражает, бесит неимоверно!

Чёртов Киришима и его математика…

Бакуго уже кажется, что он готов прибить его на пустом месте, когда этот парень просто проходит мимо, да даже сейчас, когда тот сидит себе спокойно и непринужденно слушает преподавателя!

И, кажется, это уже конечная стадия чего-то неизбежного.

Потому что это ненормально для Бакуго. Ему нельзя настолько сильно зависеть от другого человека, желая поскорее оказаться рядом и ощутить на себе всё естество Киришимы. У него столько планов на жизнь, на свою карьеру, что какой-то там человечишка и сильная привязанность к нему не может всё испортить!

Но, чёрт возьми, как же не хватает этого придурка…

У Бакуго уже голова кругом идёт от переизбытка тупых мыслей, будто бы он медленно превращается в Киришиму, у которого любовных загонов херова туча в башке.

Настолько всё плохо складывается на данный момент, что у Бакуго просто выбора не остаётся.

И нет, извиняться он не собирается.

Кацуки, будто в неком трансе, идёт по коридору общежития, совсем не разбирая дороги, лишь понимая, что за цель он сейчас преследует. Ему надо оказаться в его комнате, почувствовать его запах и получить желанные объятия.

В голове не укладывается, насколько же надо быть ничтожным, чтобы пойти на такое самостоятельно, без чьей либо помощи.

Он, наверное, сейчас выглядит мрачнее грозовой тучи во время шторма. Люди, проходящие мимо, отшатываются в сторону, ощущая исходящую от Кацуки злость.

Опираясь о косяк давно знакомой двери, Кацуки бросает взгляд на время в телефоне, даже не имея представления, во сколько вернётся этот чёртов Киришима и где тот вообще пропадает в такой час. Сколько Бакуго придётся тут стоять в ожидании чужого возвращения, будто бы собачка, ждущая своего хозяина прямо на пороге.

Но Эйджиро не заставляет себя долго ждать, сверкая своей яркой красной макушкой в конце коридора, прямо на входе.

Кацуки безэмоционально наблюдает за ним, как он весело перекидывается фразочками с Денки, улыбаясь во все тридцать два и сверкая белоснежными клыками направо-налево. А ведь он даже не удосужился за весь прошедший месяц улыбнуться перед Бакуго, о каких тогда разговорах речь идёт?

Такой же жизнерадостный Денки исчезает с горизонта, скрываясь в своей комнате, оставляя Эйджиро одного. Отличный шанс, второй придурочный не пошёл за первым, события складываются просто великолепно и уж точно в пользу Кацуки.

Эйджиро продолжает весело шагать в направлении своей комнаты, с идиотской улыбкой до ушей, что, кажется, у него скоро заболят щёки, но когда он останавливается напротив Кацуки — улыбка сразу же пропадает и выражение лица становится полностью безэмоциальным.

Холодный взгляд больно стреляет, ударяя куда-то в грудь, заставляет сердце неприятно сжаться под таким напором.

Эйджиро молчит и, наверное, даже не собирается что-либо говорить. Он лишь мельком оглядывает хмурого Бакуго с головы до ног и устало вздыхает, начиная привычно копаться в своей школьной сумке, ища ключ-карту от двери.

Кацуки молча наблюдает за чужими действиями, лишь крепче сжимая кулаки в карманах, до побеления костяшек. Он не знает что можно сейчас сказать. Не знает, с чего можно начать разговор и можно ли вообще? Нужно? Стоит ли оно того…?

Все мысли откровенно заходят в тупик, растворяясь в разгорающемся раздражении и не оставляя после себя абсолютно ничего. Что он хотел сказать с самого начала? Как он хотел подобраться к Эйджиро? Все, он ничего не помнит.

Киришима, наконец-то, находит долгожданные ключи и подходит ближе к своей двери, не обращая никакого внимания на рядом стоящего человека, который гневно выжигает дыру в его теле своим взглядом алых глаз.

И, так же молча, открывает дверь, заходя внутрь и собираясь уже благополучно закрыть за собой, но чужая рука неожиданно хватается за бедную деревянную поверхность, чуть ли не сминая её под напором ладоней, и открывает вход уже для себя.

Да что это такое?

— Ты вообще собираешься со мной разговаривать, а?! — гневно выкрикивает Кацуки, по-хозяйски проходя в комнату и громко захлопывает за собой дверь.

Он весь пыхтит, как закипающий чайничек, и чуть ли не плавится от настигающего его гнева.

Кацуки дышит тяжело и сильно хмурится, в своей привычной манере, яростно смотря на спокойно стоящего Киришиму, который, будто ни в чем не бывало, вальяжно проходит к кровати и скидывает на неё школьную сумку, совершенно не имея никакого интереса начинать какой-либо разговор сейчас.

— Алё, придурок, я к тебе обращаюсь! — на повышенных тонах вновь говорит Кацуки, пытаясь, хоть немного, привлечь к себе то самое внимание, которое ему так нужно.

Но Эйджиро, все так же игнорируя его, скидывает с плеч пиджак академии и, включая настольную лампу, усаживается за стол, принимаясь листать какой-то учебник. А после, находя нужную страницу, усаживается поудобнее и собирается начать читать.

…Ноль эмоций и никакого интереса. Абсолютный игнор. Будто бы Кацуки мелкий зверёк, разбушевавшийся у себя в клетке, стоящей где-то в углу комнаты. Будто бы Кацуки просто часть, мать вашу, интерьера!

И что делать теперь? Как ему поступить? Свалить благополучно, не пытаясь добиться чужого внимания и не получив ничего в ответ, или же благополучно продолжать долбить Киришиму по мозгам, которые, может быть, под конец монолога Кацуки включатся и тот соизволит ему ответить? Может быть, наконец, выключит в себе обиженную сучку и обратит на Бакуго внимание?!

Что ему, чёрт возьми, делать то?!

Его так сильно бесит эта ситуация.

Бесит, что в груди противно ноет, когда Эйджиро продолжает полностью игнорировать его.

Бесит, когда сердце больно сжимается в груди и будто бы выкачивает весь кислород из лёгких.

Бесит, что этот придурок просто не может пойти навстречу, когда Бакуго уже сам пришёл и старается хоть как-то поговорить с ним! Даже если его способы немного специфичны и не поддаются обычной человеческой логике, но он ведь пришёл!

Его бесит, что он так сильно зависит от кого-то, на типе Киришимы, что хочется самоубиться побыстрее и больше не мучить себя постоянными тупыми мыслями о нём.

— И-идиот, да поговори уже со мной! — его голос на секунду вздрагивает, когда поток противных мыслей в голове продолжает свой ход. Сейчас там, в голове, творится полная неразбериха, в попытке найти нужный план действий, но ничего не выходит.

Ещё и этот сидит себе спокойно, читает, всё также продолжая игнорировать.

У Бакуго руки мелко дрожат от осознания собственного бессилия и дыхание сбивается в подобной ситуации. Потом даже неожиданно приходит некая неловкость, будто бы Кацуки тут и не должно быть, будто бы у них уже всё давно закончилось и он, как надоедливая мошка в виде того самого бывшего, противно жужжит над ухом и пытается всё вернуть на круги своя.

Бесит, как же, чёрт возьми, бесит…

— Тебе так сложно поговорить со мной?

Голос предательски подрагивает, как у какой-то плаксивой девчонки перед любимым парнем, и чуть ли не срывается в тонах, когда Бакуго выговаривает слова, стараясь достучаться до Киришимы, сидящего к Кацуки своей широкой спиной.

— Д-да блять, Эйджиро, что не так то? Я уже сам пришёл, чтобы поговорить. Почему ты продолжаешь тупо игнорировать?

Чтож, Кацуки, наверное, готов первым извиниться, раз уж на то пошло, но его противная гордость до сих пор не позволяет сделать этого. Кажется, он даже готов упасть перед Киришимой на колени, жалко уткнуться лбом в пол и просить, чтобы тот просто поговорил с ним. Не прощал бы даже, а просто поговорил!

— Что за д-детский сад, почему мы не можем поговорить и найти ёбаный выход из ситуации?

Это настолько обидно. Настолько неприятно. Кацуки сейчас стоит, распинается перед ним, искренне пытаясь достучаться до тупой башки, но Киришима на все его старания не обращает внимания, продолжая утыкаться в свою книжку, будто бы она намного важнее, чем отношения между ними.

Сраная математика, чёртов Киришима с его уроками и тупой обидой.

Почему это так больно?

Будто бы кошки на душе скребут, противно проходясь острыми когтями по груди, сдавливая и вынимая оттуда весь спасательный кислород.

Зачем Киришима тогда всё это начал, зачем сказал, что Кацуки ему нравится? Ради этого, чтобы потом просто игнорировать Бакуго из-за какой-то незначительной ссоры и, уже в последовательности, избавиться от парня, как от надоедливого насекомого? Чтобы привязать к себе Бакуго, заставить быть зависимым от себя, а после сделать так, чтобы больше никогда не общаться?

Зачем?!

Сейчас так сильно хочется наорать на этого идиота, звонко хлопнуть дверью и уйти, но ноги будто предательски к полу приросли, будто бы ступни гвоздями прибили к бедному дереву и Кацуки сдвинуться не может со своего места.

Тупая ситуация. Максимально нелепая и тупая!

Почему глаза так противно щиплет, будто слёзы наворачиваются? Он не чувствовал этого ощущения уже несколько лет, а сейчас Эйджиро буквально насильно заставляет Бакуго вернуться в детство, когда он плакал даже от разбитой коленки?

Кацуки совсем не хочет сейчас унижаться перед этим ублюдком, показывая свои настоящие чувства и выпуская эмоции наружу, но это так трудно сдерживать в себе, после того, как он держался месяц в гордом одиночестве со своими мыслями, боролся с тупыми надеждами о скором воссоединении и эмоциями…

И ведь даже не с кем поговорить об этом, не с кем поделиться, потому что неловко и стыдно будет потом, а Бакуго совершенно не такой…он не какая-то маленькая плакса. Он сильный и независимый, ну может быть чуть чуть зависимый. 

— А…а знаешь что, придурок, иди-ка ты нахуй со своим игнором! Я, мать твою, слишком долго т-терпел это дерьмо, — заикаясь на каждом слове, пытается быстро говорить Кацуки, стараясь вытереть противные слёзы, которые всё не хотят останавливаться.

Он тихо шмыгает носом, утирая прозрачные капли с разгоревшихся алым цветом щек. Это так неловко. Ему нельзя плакать перед другими, нельзя проявлять подобные эмоции, но этот Киришима…

О, неужели?

А по другому нельзя было привлечь его внимание? Зачем надо было доводить до подобного?

Эйджиро сейчас так смешно выглядит со своими выпученными, в слишком явном изумлении, глазами и открытым, от удивления, ртом.

Он, видя плачевное, в прямом смысле, состояние Бакуго, сразу же, буквально моментально, подрывается с насиженного места, по пути отбрасывая книжку, и быстрым шагом подходит ближе, не зная куда даже пристроить руки. Пытается что-то сказать, проронить хоть слово, но каждый раз осекается, не зная, что нужно говорить в такой ситуации, потому что…это же Кацуки.

Бакуго старается опустить голову как можно ниже и закрыть лицо ладонями, лишь бы не показывать лишнего другому человеку. Ему стыдно, настолько стыдно, что он разревелся, как маленькая девчонка перед парнем. Очень хочется забиться в какой-нибудь темный угол и отсидеться там, чтобы никто не видел, не посмел узреть нечто подобное на его лице.

Но потом знакомые руки неожиданно резко обнимают его, заключая в кольцо и прижимая ближе к себе, что Кацуки, уже чисто на инстинктах, утыкается носом в знакомое плечо, продолжая тихо всхлипывать.

— Тише-тише, Кацуки…всё хорошо, — его шепчущий голос такой успокаивающий, а нежные, поглаживающие прикосновения по спине дарят такой долгожданный покой, что у Бакуго на душе тепло разливается, словно горячая чашка чая.

Наконец-то.

Он так долго этого ждал. Ждал, когда Киришима уже обратит на него внимание, обнимет и успокоит яростно бушующий огонь в груди.

— Ну же, не надо плакать по таким пустякам… пожалуйста, успокойся, — шепчет Эйджиро, стараясь прижать Бакуго ближе к себе.

— Что? — неожиданно в мозгу будто бы что-то щёлкает от таких слов и новая волна ярости накрывает с головой. Бакуго резко отрывается от любимого плеча и поднимает голову, злобно стреляя взглядом в ничего не понимающего Киришиму. — Пустякам, говоришь? Ты, блять, игнорировал меня целый месяц! Даже не извинился первым, как делаешь обычно, и ты нахуй говоришь что это «пустяк»?! — яростно начинает Бакуго, мгновенно повышая тон и, при каждом слове, сильно тыкая пальцем Киришиму в грудь.

— Давай не будем, успокойся, — устало вздыхая, говорит Эйджиро, всё ещё не выпуская гневно орущего Кацуки из своих крепких рук.

— Нет, это ты наконец успокойся! Ты держал меня в игноре ебаный месяц и сейчас, блять, называешь всё это говно пустяком?! Да ты даж… — он уже хотел было продолжить, но наглость Киришимы не знает границ.

В какой-то момент Эйджиро стойко выслушивал весь гневный поток ругательств в свою сторону, но ему совершенно не хотелось начинать всё с начала, вновь прокручивать идиотскую ссору по-новой, поэтому в этой ситуации остаётся один лишь выход — просто заткнуть Кацуки, а то из него польётся столько желчи и мерзких словечек, что придётся выгребать всё лопатами.

Бакуго гневно мычит в настойчивый поцелуй, стараясь всеми силами отстраниться, ведь он не договорил, чёрт возьми! Но чужие руки крепко прижимают к себе, одной ладонью устраиваясь на голове и держа пушистый блондинистый затылок на месте, не давая делать резких движений.

Язык Киришимы уже вовсю гуляет у Бакуго во рту, очерчивая идеальную кромку зубов и сплетаясь с языком Кацуки в некий вальс. И это настолько приятно, что у Кацуки руки начинают мелко подрагивать, когда он сжимает в кулаках ткань рубашки Киришимы.

Бакуго сейчас остаётся лишь тяжело вздохнуть и прижаться ближе, в блаженстве прикрывая глаза и отдаваясь Эйджиро полностью. Ибо он слишком долго ждал, целый месяц без этого идиота дался очень тяжело. И сейчас, когда Бакуго чувствует настойчивые прикосновения к своей пояснице, чувствует, как Киришима осторожно массирует кожу головы во время поцелуя, зная, что Бакуго буквально плавится от этого. Кацуки сейчас так хорошо, ему не хватало этого целый грёбаный месяц.

Ему не хватало этого чёртового придурка.

И, наверное, не слишком хорошо настолько сильно зависеть от другого человека, но когда Эйджиро сейчас его целует, прижимает к себе, дарит, наконец-то, своё тепло — Кацуки уже ничего не волнует.

Он, уже как-то привычно, устраивает свои руки на чужой шее, немного приподнимаясь на носочки, чтобы получить больше, ощутить больше Киришимы. И Эйджиро позволяет, отдаёт в ответ и это так чертовски приятно, что у Бакуго коленки подрагивают от наслаждения.

А когда они разрывают этот неимоверно долгий поцелуй, отстраняясь на небольшое расстояние от друг друга, то оба дышат тяжело, прерывисто, смотря прямо в глаза и чувствуя, что уже всё — больше не оторваться. Оба ждали слишком долго, и, какой бы стойкой не была выдержка героя, в такие моменты она ломается пополам, рассыпаясь на мелкие осколки.

Одного прямого взгляда хватает, чтобы вновь прильнуть к друг другу, уже с большей страстью и жадностью.

Киришима чуть не прокусывает нижнюю губу Кацуки до крови, когда, сладко целуя, настойчиво проталкивает свой язык в чужой рот. Они постоянно сталкиваются зубами, активно пытаясь дорваться до друг друга, ощутить на себе ещё больше эту чёртову любовь.

Бакуго крепче сжимает чужую шею в своих руках, отдалённо чувствуя, как знакомые горячие ладони лезут под майку и гуляют по обнажённой коже спины, чтобы после побыстрее опуститься на узкие бедра, немного грубо сжав упругие ягодицы. И от этого Кацуки откровенно стонет в страстный поцелуй, стараясь грудью прижаться ближе и сильнее прогнуться в спине, подставляясь под прикосновения.

Они оба дышат тяжело, с натягом, постоянно отрываясь от желанных губ, чтобы немного передохнуть, а после вновь сомкнуться в поцелуе. Эйджиро продолжает, в своей привычной манере, облапывать любимую задницу, то грубо сжимая, то осторожно оглаживая округлые ягодицы. И Кацуки дрожит от каждого его действия, распаляясь всё сильнее и ощущая, как знакомый узел возбуждения закручивается внизу живота.

— На кровать, — как бы невзначай вкидывает Киришима, когда неожиданно отстраняется от Кацуки, чтобы после вновь прильнуть к его губам. Бакуго положительно мычит в поцелуй, мельком замечая, как Эйджиро немного нагибается ниже и подхватывает парня под бёдра, чтобы после неожиданно оторвать от земли, поднимая к себе на руки.

Кацуки даже пикнуть не успел, как уже оказался на мягкой кровати, прижатый сверху телом, пышущим жаром и возбуждением.

И этого всего сейчас так много.

Тело Киришимы.

Его запах, голос, тяжёлое дыхание.

Ощущать его всем сердцем, что аж разум мутнеет и это так невыносимо.

У него дыхание сбивается, Кацуки просто не может оторваться от любимых губ, продолжая целовать, прикусывать и тихо постанывать. Хочется делать это до бесконечности, чтобы все губы опухли от страстных поцелуев и грубых покусываний, чтобы они к чертям собачьим онемели от подобных действий. Киришима сейчас здесь, целует его и забирается руками под майку, очерчивая своими невозможными ладонями каждый красивый изгиб Кацуки.

Он слишком долго терпел эту разлуку, слишком сильно скучал по этому придурку, что сейчас у Бакуго буквально крышу сносит от одного только сладкого поцелуя.

Руки Киришимы как будто везде, ладони ощупывают каждый сантиметр кожи под майкой, нежно оглаживая и заставляя тело Кацуки трепетать от восторга. Это настолько приятно и хорошо, Бакуго не может сдержать тихих постанываний, когда Эйджиро спускается губами ниже, проводя языком по острым ключицам и несильно прикусывая тонкую кожу, оставляя после своих клыков яркий след.

И делает он всё до жути медленно и нежно, не так, как обычно — разгоряченно и быстро, грубо и страстно, что коленки начинают дрожать и дыхание сбиваться. А сейчас Кацуки словно состоит из сплошного фарфора. Словно он слишком хрупкий и одно лишнее движения — разобьётся на маленькие кусочки. От подобного отношение сердце в груди замирает и лицо покрывается предательским румянцем.

Это так хорошо, приятно и так правильно, что Бакуго плавится от чужих горячих ладоней.

Всё происходит слишком медленно. Эйджиро стягивает с него майку, поэтому Кацуки приходится приподняться и в этот момент Киришима придерживает его за спину, не давая вновь улечься на кровати. Притягивает к себе, чтобы вновь поцеловать, осторожно и так нежно, от чего Бакуго не может сдерживать дрожь во всём теле.

Они никогда раньше не нежничали в постели, был лишь сплошной адский секс, выматывающий тело настолько, чтобы после сразу же завалиться спать, забывая обо всём на свете. Поэтому Кацуки становится не по себе, когда Эйджиро относится к нему сейчас так бережно и ласково, будто он маленькая хрупкая куколка.

Но торопиться совершенно не хочется. Хочется лишь растянуть это удовольствие, позабытое аж на целый месяц.

Бакуго отдаётся полностью, позволяя творить со своим телом, что только душе угодно. Он старается прильнуть ближе, подставляться под прикосновения, ощущения от которых накрывают с головой и он больше не может сдерживать себя.

Слёзы долгожданного удовольствия как-то неосознанно накатывают на глаза и Кацуки почти проклинает себя за подобный прокол, но когда Киришима, замечая это, по-доброму ухмыляется, ему становится как-то спокойнее, поэтому приходится отпустить себя и сорвать тормоза.

— Тише-тише, ну ты чего? — хриплый шёпот раздаётся так близко, Эйджиро успевает прошептать это перед тем, как начинает покрывать расплаканное лицо короткими поцелуями, тем самым сцеловывая каждую упавшую слезинку.

Чёрт, слишком хорошо, очень, очень хорошо…

— Ты идиот, я… — таким же тихим шепотом проговаривает Кацуки, жмурясь, как маленький котенок, когда поцелуй опускается прямо на румяную щёчку и длинные красные волосы щекотят кожу лица. — Я скучал…

И это так до жути интимно, этот шёпот, атмосфера вокруг, когда включен только светильник на столе, озаряющий комнату лёгким теплым светом. Довольное лицо Киришимы и его объятия, дарящие неимоверно приятное тепло.

Эйджиро усмехается, ничего не говоря, лишь снова коротко целуя в губы и широко улыбаясь в конце, из-за чего Кацуки невольно смущается и взгляд отводит.

И они оба до сих пор возбуждены, поэтому Эйджиро продолжает спускаться поцелуями ниже, оставляя на открытой шее мокрую дорожку за собой. Его лицо останавливается напротив груди Кацуки и от алых глаз не уходит то, как Киришима тяжело сглатывает накопившуюся слюну, смотря на вставшие соски перед собой.

Не задерживаясь ни секунды парень опускается губами на маленькую бусинку, начиная чересчур активно обсасывать её со всех сторон, мягко прикусывая и оттягивая острыми зубами, зная насколько Бакуго чувствителен в этом месте после всего, что они творили в постели. И реакция не заставляет себя долго ждать — Кацуки начинает тихо постанывать и жмурить глазки, дрожать в руках Эйджиро и стараться прижаться ещё ближе, насколько это возможно.

Поглаживания по спине спускаются ниже, в то время, как Киришима творит невообразимые вещи с соском, заставляя Кацуки дрожать всем телом и покрываться мурашками.

— Кацуки, — отрываясь от своего занятия, Киришима поднимает на него глаза, поэтому приходится перевести свой затуманенный взгляд на него, — приляг на секунду.

И Бакуго ложится, не задаёт лишних вопросов. Ему сейчас слишком хорошо, чтобы думать о чём-то другом, кроме как о Киришиме. Он, словно какой-то наркоман, дорвался до своей дозы, наслаждаясь долгожданным удовольствием полностью и отдаваясь ему с концами.

Эйджиро успевает привычно стянуть с него спортивные штаны, в которых он ходит по общежитию, и сразу же избавиться от ненужной ткани нижнего белья, полностью обнажая перед собой желанное тело, которые немного покрылось испариной и буквально пылает жаром возбуждения.

— Так, а теперь ко мне на колени, — наслаждаясь видом, Эйджиро улыбается.

Он обхватывает локти Бакуго и притягивает расслабленное тело к себе, на что Кацуки совершенно не сопротивляется и добровольно усаживается к парню на колени, сразу же прижимаясь ближе и обхватывая шею руками,

— Ух, я вижу тебе нравится, когда я распускаю свои «телячьи нежности», — ухмыляясь, говорит Киришима и опускает глаза на возбуждение Кацуки, видя, как чужой член так и сочится предэякулятом, словно спелый фрукт.

— Очень, — мельком отвечая, Бакуго набрасывается с поцелуем, жадно прикусывая чужую губу и немного оттягивая, а после уже сплетаясь языками.

Они снова целуются, не в силах оторваться и Бакуго боковым зрением замечает, как красноволосый активно рыщет рукой под своей подушкой, находя нужный флакон со смазкой.

Пряный запах лесных ягод заполняет комнату, а непривычный разливающийся холод на ягодицах заставляет вздрогнуть, но Кацуки сразу же успокаивается, чувствуя, как Эйджиро отвлекает его поцелуем. Они давно не занимались сексом, слишком большой промежуток времени после прошлого раза, именно поэтому нужно больше смазки и времени, чтобы растянуть Кацуки под достойный размер Эйджиро.

— М-мх, — сладкий стон утопает в поцелуе, когда Эйджиро, немного размазывая смазку у входа, медленно погружает внутрь один палец, несильно надавливая в нужном направлении к простате.

Довольно непривычно вновь ощущать заполненность внутри после столького времени, но Бакуго готов потерпеть, чтобы после получить то самое сладкое удовольствие.

Эйджиро растягивает его со всей своей природной осторожностью, постоянно надавливая в направлении простаты и проталкивая палец глубже, от чего Бакуго невольно ёрзает, сидя на чужих коленях, но не отстраняется. Губы уже начинают немного побаливать от слишком долгого поцелуя, поэтому Кацуки нехотя отстраняется первым и Эйджиро, не медля ни секунды, опускается к груди, принимаясь ласкать маленькую бусинку соска, одновременно проталкивая внутрь второй палец и наблюдая за реакцией парня. 

— Ах! — Бакуго тихо вскрикивает и сжимает внутри себя две фаланги, мелко подрагивая и хмурясь, но Киришима сразу же пытается отвлечь от забытых ощущений, принимаясь второй рукой поглаживать спинку и ласкать чувствительную грудь.

— Все хорошо, Кацуки, я постараюсь нежнее.

— Да к-куда уж нежнее? — у него голос предательски дрожит, так же, как и всё тело. Слишком непривычно, слишком давно он не чувствовал в себе эту заполненность, но он же чёртов герой, так что вытерпеть нечто подобное он точно в силах.

Нежность так и распирает, Киришима уже даже не кусается, лишь зацеловывает мокрыми поцелуями все открытые участки кожи перед собой. Мягко покрывает поцелуями шею, не забывая шептать что-то успокаивающе прямо около покрасневшего ушка. Кацуки сжимает в потных ладонях его рубашку, которая уже трещит от напряжения, но никого не волнует обычная одежда в данный момент.

Разводя пальцы внутри, словно ножницы, Эйджиро продолжает целовать Бакуго во всевозможные места, пытаясь отвлечь, даже не замечая, как парень уже привык и сам насаживается на длинные пальцы, пытаясь уловить больше будоражущих ощущений на себе. Кацуки дышит тяжело, прерывисто, тихо постанывает себе под нос. Он так сильно возбужден, что, если бы он сейчас стоял, то коленки бы жалобно подогнулись и панически задрожали.

Эйджиро быстро проталкивает внутрь третий палец, надавливая интуитивно на простату и Бакуго словно электрический ток пробивает, всё тело задрожало и он черезчур громко вскрикнул, что, кажется, услышало всё общежитие.

Эйджиро немного удивлённо смотрит на него, с затуманенным взглядом, всего запыхавшегося, потного и красного, будто от смущения, но ни о каком таком смущении и речи не идёт — Кацуки слишком перевозбудился и словно перегрелся от сексуального напряжения.

— Быстрее…Эйджиро, — опуская голову ниже, шепчет Бакуго в чужие приоткрытые губы, прерывисто дыша, смотря прямо в глаза своими невозможными красными рубинами, которые так и поблескивают на свету.

И, наверное, у Киришимы скрытый фетиш на собственное имя, когда такой Бакуго произносит его так сладко, невольно растягивая гласные на языке.

Бакуго тихо вскрикивает, чувствуя, как внутри неожиданно становится пусто, но внимание отвлекает другое. Киришима резко опрокидывает его на спину, прижимая к кровати и подминая под себя.

Бакуго невольно сглатывает.

Чёрт возьми, вид у этого придурка обжигающе горячий, такой сексуальный, что сердце в груди начинает биться быстрее и глаза в изумлении раскрываются сами по себе.

У Эйджиро волосы спадают на лицо, он весь потный и дышит тяжело, смотрит так голодно, будто бы хищник на пойманную добычу, которая всё убегала от него, не давая себя поймать.

— К-кири…

— Блять, — обрывает Кацуки на полуслове, и приближается ближе. Горячее дыхание опаляет влажные, раскрасневшиеся от долгих поцелуев губы и Бакуго невольно тянется навстречу, приподнимаясь на локтях, — Какой же ты сексуальный, Кацуки.

«Да ты себя видел, идиот!» — так и кричит голос в подсознании и хочется сказать это вслух, но Эйджиро уже вновь жадно целует, заставляя все мысли в голове оборваться на полпути.

Руки сами машинально вцепляются в чужую шею, запуская ладони в растрёпанные красные волосы, пропуская сквозь пальцы и иногда сжимая длинные локоны в кулак, когда Эйджиро напирает поцелуем сильнее, углубляя и иногда покусывая.

С пошлым причмокиванием они отрываются друг от друга, прерывисто дыша и Киришима сразу отстраняется, выпрямляясь и удобнее усаживаясь меж разведённых ног.

Понимание, что сейчас Эйджиро примется за дело — будоражит кровь в жилах, а сердце в груди бьётся с такой скоростью, будто готово проломить ребра и выскочить наружу.

Киришима молниеносно расстегивает ремень и приспускает штаны на бёдрах, так же расправляясь с бельём. Бакуго быстро сглатывает ком в горле и неловко хлопает ресницами, когда видит уже давно знакомый член, не раз побывавший в нём, но панические мурашки всегда пробегают по спине, от одного осознания чужого размера. И как он только помещается внутри?

— Секунду, я сейчас… — вдруг говорит Киришима и собирается уже встать с кровати, благополучно куда-то свалив, но ноги Кацуки оказываются быстрее, зажимая коленками чужие бёдра, заставляя остаться парня на месте и вопросительно приподнять бровь, как бы спрашивая — «что такое?»

— Куда собрался, чёртов дерьмоволосый? — чуть ли не рычит Кацуки, хмурясь и приподнимается на локтях.

— Презерватив, Кацуки! — возражает парень, взглядом указывая в направлении полки, стоящей прямо напротив кровати.

А.

Всего лишь презерватив.

Бакуго тяжело вздыхает.

— Насрать, давай уже!

— П-правда можно?

— Чёрт, да!

Эйджиро светится счастьем, как самая яркая лампочка в магазине. Бакуго расслабляет ноги, позволяя двигаться дальше и Киришима не медлит, быстренько подхватывает Кацуки под острые коленки и придвигается ближе.

Он размазывает выступившую смазку по члену и поднимает глаза на Кацуки, хищно улыбаясь своей фирменной улыбочкой и облизываясь, что Бакуго невольно передёргивать на месте от такого напора сексуальности.

— Я вхожу.

Киришима плавно толкается внутрь и заходит только наполовину, но Бакуго уже выгибается дугой в его крепких руках и протяжно стонет, чувствуя долгожданную заполненность.

Перед глазами будто фейерверки взрываются и мелькают маленькими звёздочками то тут, то там.

У него пальцы на ногах поджимаются от восторга, когда внизу живота разливается приятное, неописуемое чувство наслаждения. Эйджиро проходится прямо по простате, когда толкается глубже и Кацуки не сдерживает своих сладких стонов.

Так чертовски хорошо.

Он хватается руками за подушку, на которой лежит и даже от нее так сильно пахнет самим Киришимой, что крышу сносит мгновенно, потому что складывается ощущение будто бы его обнимают с обеих сторон.

— Все нормально? — привычно раздаётся со стороны Эйджиро и Бакуго остаётся только тихо угукнуть, в блаженстве прикрывая глаза, потому что ощущения накрывают с головой и он больше не может выдавить из себя даже одного жалкого слова.

Член проталкивается глубже, напористо распирает давящие стенки, которые обхватывают чужое возбуждение своим невероятным теплом и теснотой. Эйджиро следит за каждой эмоцией, промелькнувшей на лице, но замечает только, как Кацуки откровенно кайфует, вероятно чувствуя себя очень хорошо сейчас.

Ожидание точно стоило того.

Дыхание сбивается сразу же, как Киришима набирает размеренный темп, состоящий из резких толчков внутрь, чтобы после медленно выйти из Кацуки и вновь грубо толкнуться, выбивая из парня весь воздух.

— М-Ах! Киришим-ма! Я! Я с-сейчас кончу, Аг-х! — громко и страстно выстанывает Кацуки, запрокидывая голову назад и стараясь руками ухватиться за что угодно, лишь бы иметь хоть какую-то опору. У него весь живот сводит приятными судорогами, словно бабочки проснулись и начали порхать прямо там, внутри.

Оргазм подступает незаметно и накрывает с головой довольно неожиданно, и довольно рано. Кацуки, чуть ли глаза не закатывая от удовольствия, изливается себе на живот в процессе толчков, но Эйджиро даже не собирается останавливаться на этом, очень активно продолжая начатое.

Бакуго ощущает, как его ненормальная чувствительность усилилась ещё больше, после того, как он бурно кончил. И все эти невозможные ощущения, дарящие нереальное наслаждение, умножились раза в три, заставляя мелко вздрагивать при каждом резком толчке.

А Эйджиро так же продолжает толкаться в горячее нутро, наслаждаясь, как упругие стенки с пошлым хлюпаньем обхватывают его член, принимая внутрь с распростёртыми объятиями. Бакуго давится собственными стонами, ему кажется, что Эйджиро собирается брать его на таран, так резко вбиваясь и с каждым толчком задевая заветный комочек нервов внутри. Тело бьёт ненормальная дрожь при каждом грубом толчке и Кацуки словно подбрасывает на кровати.

Он красиво выгибается в пояснице, стараясь насадиться на чужое возбуждение лишь сильнее, протолкнуть его ещё глубже в себя, ощутить Киришиму ещё больше.

— Ох, Кацуки, это просто охуенно… — хриплым голосом говорит Эйджиро и толкается глубже, придерживая Бакуго за бёдра и сжимая упругие ягодицы у себя в ладонях настолько сильно, что на утро проявятся маленькие гематомы.

Но после Киришима вдруг сбавляет темп, от чего лежащий парень тихо хнычет и выстанывает любимое имя, прося быть быстрее и глубже. Сильнее, мать вашу, он хочет почувствовать это нереальное ощущение ещё разок!

И Киришима слушается, послушно выполняя капризы Бакуго. Толкается снова стремительно и жёстко, ударяя головкой члена прямо по простате внутри, грубо вбиваясь и откровенно втрахивая Бакуго в матрас поскрипывающей кровати.

Кацуки сейчас кажется, будто он на седьмом небе от счастья. Он от этого безграничного удовольствия даже не замечает, как слёзы вновь стекают по разгоряченным щекам, которые так и горят ярким пунцовым румянцем. Он давится воздухом, когда Эйджиро толкается слишком глубоко, заходя настолько глубже, что, кажется, толстый член порвёт все внутренности.

— Иди сюда, — Киришима снова тянет к себе на колени, не позволяя соскочить с члена, крепко удерживая безвольное, подрагивающее тело у себя на руках.

Бакуго вновь хнычет, как маленький ребёнок, и постанывает от наслаждения. Хватается за широкие плечи, поудобнее цепляясь за них и сжимая в кулаке ткань рубашки до треска.

И, чёрт возьми, эта поза позволяет войти Киришиме ещё глубже. Бакуго полностью раскрывается под него, впускает внутрь всё дальше и дальше, сопровождая каждое движение тяжёлым дыханием и прерывистыми стонами.

Эйджиро неожиданно остервенело вгрызается зубами в острое плечо, заставляя Бакуго громко вскрикнуть, что сосед, с той стороны, начинает агрессивно долбить по стене, пытаясь до них достучаться, но парни даже не слышат, полностью поглощённые друг другом.

— Ки-киришима-а-а, так х-хорошо!

Всё, мозги поплыли, Бакуго полностью и бесповоротно потерял связь с реальностью, окончательно теряясь в охуенных ощущениях.

***

— Тебе понравилось? — горячее дыхание опаляет ушко и Бакуго приходится конкретно повозиться, чтобы развернуться в крепких объятиях.

— Ага… — устало вздыхая, вяло отвечает Кацуки, принимаясь выводить какие-то странные узоры на широкой груди довольного жизнью Киришимы.

Эйджиро вдруг застывает, как каменная статуя, резко подрываясь со своего места. Он наваливается сверху, придавливая всем своим весом и смотрит как-то странно, будто в душу пытается залезть, но у Киришимы это никогда не выходит.

Он молчит несколько секунд, а потом заводит свою шарманку:

— Я что-то сделал не так? Тебе было больно? Или я был слишком грубым? Наверное, было мало смазки и поэтому больно, да, Кацуки?

— Ты идиот?

— Тебе не понравилось, — добавляет к прошлым бредням свой, откуда-то взявшийся, итог.

— Да понравилось мне, на кой хер нудить?!

— Тогда что не так? Ты какой-то слишком грустный, Кацуки-кун!

Бакуго молча сверлит его взглядом а-ля «ты точно придурок» и откидывается головой на подушку, тяжело вздыхая, хмурясь и начинает нервно теребить край одеяла в руках.

— Мы не помирились, вообще-то… — бурчит прямо себе под нос и отворачивается в другую сторону от рядом лежащего парня, который ничерта не понимает что сейчас происходит.

— Э? Тогда что это сейчас было? Разве не примирительный секс?

— Ты не извинился.

Эйджиро молчит, недоумевая смотря на обнаженную спину наполовину скрытую одеялом, камуфляжного раскраса, а после усмехается и прижимается со спины. Крепко обнимает Кацуки и нежно целует в подставленное плечо, при этом говоря:

— Хорошо, прости меня. Зря ты послал меня на три весёлые буквы и мне не стоило тебя игнорировать, я виноват.

— Прощаю, — недовольно буркнув, Кацуки зарывается носом в подушку и сам прижимается к улыбающемуся Киришиме, наслаждаясь теплом.

— Дак тебе точно все понравилось? Ты кончил аж четыре раза!

— Заткнись!