Чего желает королева

Я хочу…

…Чтобы мама вернулась ко мне…

Королев не принято баловать в зрелом возрасте. Их задача — отдавать долг стране, давшей им династию и титул. Но об этом никто вслух не говорит. Сейчас же малышка Тейрин бежала к воде, желая разглядеть авварскую кольчугу посла в лодке.

— Дочка, стой! — усталый окрик не мог остановить колышущихся от бега раззолоченных дневным светом кудрей и затканных золотом атласных юбок. В майских лучах они будто горели желто-рыжим пятном среди моста над ручейком.

Словно паря над дорожкой заросшего сада, ступни девочки отстукивали ритм, удалявшийся к кортежу с послами от союзников. Королевская дочь не считала зазорным быть первой. Брандел оперся о трость и заковылял еще быстрей, кляня старую незалеченную рану.

На полпути его встретила сама Мойра. Тараща округлившиеся глаза, она прошептала:

— Мама… Уиллиям сдал… ее… Я сказала… Отряд… Они обещали взамен…

Брандел свободной рукой прижал к себе плачущую дочь, пытаясь не упасть. Он так надеялся на надежность Хоу! Кто еще сильней его?

Лишь на свадьбе дочери, выпив за здоровье новобрачных, он понял, что в свои десять лет она выпросила отряд союзников в отместку за погибшую в осаде мать.

Чтобы владение мечом дало мне больше сил

— Здравствуйте, леди Тейрин, — Матильда коротко, по-воински, поклонилась и не размениваясь на всякие титулы, продолжила: — Вы говорили, что вам нужны учителя и оруженосцы. Я готова стать хоть кем-либо из них.

— Да, — кивнула Мойра, с интересом разглядывая тугую косу на затылке своей почти наставницы. В закатных лучах она казалась будто отчеканенной из старой, туго скрученной меди.

И как на это согласился отец? Манеры манерами, но без войска и владения мечом хотя бы для самозащиты её титул — ничто.

— Но прошу меня простить, если вдруг я не смогу научить вас и манерам, подобающим вашему титулу.

— О, не стоит, — девчонка была готова рассмеяться, кабы за сотню шагов от них не стоял королевский шатер. В свою пятнадцатую осень она отлично понимала, как переменчив нрав испуганного наступлением отца, — я учусь им у каждой встречной соратницы. Поэтому я хочу сразу же перейти к самому главному. Идемте, у меня хватает времени на тренировки. Кстати, откуда вы?

— Я племянница тейрна Воррика.

— Ничего себе! Гварен! Как давно я там не была! Леди Матильда, а как там поживают ваши кузены? Что младшую, что старшего я, честное слово, никак не навещу… — при упоминании родича тейрна Воррика на лице девушки засияла улыбка.

Увидевший это Рендорн решил не выдавать подругу папаше, но вскоре весь лагерь шептался:

— Король нашел кандидата на помолвку дочери! Неужели у нас скоро будут свадьба и наследник?

Тейрин задумчиво улыбался, думая о будущей гвареновской родне. Быть может, он доживёт и вслед за дочерью у них будет преемник?

Увидеть то, что по праву принадлежит мне

— Он бы меня не отпустил, — убежденно заявила Мойра, стараясь не задеть краем капюшона нарисованные поверх белил веснушки.

Мирдин поджал губы:

— Я не рад вашему любопытству.

— А я разве не знаю? Но все равно благодарю.

Мирдин лишь кивнул, словно удерживая на языке официальное «Да, Ваше Величество». Принцесса сильна и упряма, как и Брандел. И теперь уже она жаждала Денерима, уже говорила официальное «благодарю» вместо простого «Спасибо!» и обещала деньги за помощь в «обозрении окрестностей моего оккупированного узурпаторами дворца».

— Молли, — кивнул в сторону заколоченных ворот Рендон, — нам туда.

Тряхнув приделанной нитками к её родным волосам рыжей косой, Мойра поправила рюкзак с припасами и пошла в обход поста с орлесианскими солдатами. До квартала, который снился ей как ожившая сказка из уст родителей, оставалась лишь одна охраняемая стена.

Скоро она увидит то, что должно наконец стать её домом. Денеримский дворец манил путников своей расцвеченной сияющим первым снегом крышей.

Чтобы моя страна обрела забытое величие

— Я знаю, ты помнишь, какой сегодня день, дочка, — Брандел открыл тщательно сберегаемую не один год бутылку. Мойра кивнула, протянув руку от округлившегося живота к кубку. Даже сейчас она бы не пропустила этот день.

— Ты научишь этим словам нашего наследника? Вдруг я не доживу и не узнаю как он повторяет нашу общую клятву.

— О, не волнуйся, — поджав губы, отмахнулась дочь, — он доживёт до того, как ступит своими ногами в родной дворец.

— Думаешь, получится? — Брандел не отступался от идеи поскорее заполучить наследных принцессу или принца.

Мойру это все чаще злило, но толкающийся в животе ребёнок всё чаще напоминал ей, что это ради большего. Ради государства. Ради того чтобы все они не боялись иноземной речи. Ради того чтобы хоть кто-то из её будущих детей стал править в мирном государстве. Вдохнув поглубже, Мойра задрала голову повыше и принялась изучать складки от шатра в вышине пока слуги, гремя утварью оставляли их почти втроем: мужа, её, отца… Затем в голову привычно полезли приевшиеся сомнения: как, зачем, почему они так живут. И тут предстала сцена: мать, её похороны, первая бутылка того самого аламаррийского вина, которую прислал им посол…

Моргнув от неожиданности, она тут же выцепила в этом назойливом потоке воспоминаний одну давнюю мысль: «Никто не стоит жертвы, при которой все останутся в поражении». Её говорил отец, после коронации — она сама, её знал сидящий по правую руку супруг, ей же предстояло научить и ребёнка…

Резко вздохнув, Мойра выпрямилась как прежде, хоть и чувствуя боль в пояснице:

— Отец, плесни побольше. Я хочу чтобы мы помнили и боролись за нашу страну. До последнего вздоха.

Чтобы мой плен освободил ныне живущих

Сэр Геррин никогда бы не поверил в подобное. Нет, слухи слухами, но так и в оживших грифонов можно поверить. Пленница смотрела безотрывно. Но по двору уже прошли отпущенная свита, их сопровождающие, затих удивленный шепот прислуги.

А Мойра не отступалась. Герб их династии на атласном платке и вышитый шелк ее одежды на фоне грязной камеры с испражнениями ранее казненных казались неуместной деталью в картине умелого, но совершенно безвкусного художника.

Рендорн вообще не верил, что есть смысл смотреть в глаза той, которую он собирался предать. Пускай по её же собственному желанию (Назвать желанием необходимость спасения? Ха, как заразительно лицемерие всех этих шевалье!), но отдать её как сдавшуюся. И все же он здесь. Нет, он точно не хотел глянуть на неё как селяне любопытно выглядывают из окон ради королевского кортежа — хоть что-то яркое в их жизни, хоть одним глазком!

Нет, дело было в другом. В непонимании, что ли. Брандел сопротивлялся всю жизнь, с младых ногтей. Мойра была пропитана этим несогласием как вишня в вине. Ее сторонники ручались за её несломленный энтузиазм. Ее сын рос за этой уверенной прямой спиной как самый важный и защищенный наследник — ради будущего страны, пускай он только учится читать. Даже слишком, на взгляд многих.

И вот, она здесь, почти у плахи в Орлее — что же это даст Ферелдену? Рендорну это не нравилось. Рендорн сопел, видя, как королева ждёт его слов — это не её советники чтобы так и впрямь царственно выжидать, даже своим молчанием будто делая ему одолжение. Рендорн не знал, что за планы намечаются в этой в буквальном смысле светлой голове. Рендорн не мог себе признаться, что ему тоже интересно, чего же хочет этим добиться дочь Брандела Тейрина. И всё же он заговорил первым.

— И как же вы так решили попасть в плен? — он старался не цепляться взглядом за мелькающее между теней от прутьев камеры лицо.

— Разумеется, ради Ферелдена. Зайдите в любую деревню и поглядите, если подводит память. Шевалье в лучшем случае просто жестоки, а не придирчивы. Жить юной селянкой среди них — кара. Понести от него нежеланного ребёнка — позор. И при этом рядом неотступны нелепая смерть, голод…

— Стойте-стойте, — прервал её Геррин, не сумев унять беспокойное хождение из стороны в сторону вдоль этой маленькой камеры в подземелье, — вы говорите так, будто я здесь не живу. Будто не помню ни ваших кхм, походов, покойного супруга и подавленных смут. Вы не забыли, что я всю жизнь занят нуждами эрлинга? — мужчина постарался выдать в своем голосе больше скептицизм чем недовольство. Выходило отвратительней, чем пение менестреля у охрипшего пропойцы.

— Я помню. Помню, что вам всё равно. Вы хотите процветания и готовы ради фазана на столе подставить шеи подданных как куропаток под нож лишь бы те дали есть крестьянам, а те за это прокормили вас. И что же? Вы впустили лису в курятник.

— Не знай я их оборотов речи, не понял бы ваших прихотливых сравнений, — удивлённо покачал головой эрл Редклифа.

— И что же? ..— решила не продолжать вопроса Мойра.

— Мне что от вас, что от вашего отца странно все это слушать. Вы, — он махнул рукой в сторону железной преграды между ними, — здесь. Я — обязанный вас доставить к Орлею. С охраной и без сопротивления. Чего же вы хотите?

— Большего, чем вы.

— Чего именно? — Геррин-старший ощутил себя мабари, которого водят за нос лисицы. Чувствовать себя дураком на фоне готовой признать поражение королевы (сама жертвенность, Андрасте в меньших масштабах, да простит его Пророчица!) он очень не хотел. А потому пытался понять: чего же хочет от него Тейрин. Точнее, Тейрины. Ловушки? Они ослабли. Свита небогато оснащена. Армия кочует от дворца к дворцу. Он с надеждой глянул на пленницу, пытаясь выудить у неё ответ.

— Вернуть былое.

— Не сможете. Я вижу, что вы здесь, чтобы впечатлить меня. И вот зачем же вам это? Объясните, зачем? Я похож на вашего забывшего о присяге верности свекра? Или вы думаете, что мне стыдно и я отпущу вас просто так, не боясь орлесианцев?

— Нет, — честно призналась Тейрин-младшая.

— Ладно. Если бы даже я вас отпустил, что бы вы сделали?

— Попросила бы вашей помощи.

В лице Рендорна проступило искреннее непонимание. Она так и не отступилась от своей цели. Даже сейчас? Создатель, она и впрямь ведет почти переговоры!

— Хорошо. Разве вы так сильно уверены в моем эрлинге?

Если бы Мойра была младше и восторженней она бы тайком улыбнулась, как подданный проглотил эту наживку без малейшей лжи с её стороны. Но сейчас важнее были союзники, и побольше.

— Я знаю, как отплатить за вашу помощь. Я прикрою. Я знаю, как мы можем быть союзниками без вреда для вас, — голос Мойры звучал глухо, как из бездонного колодца.

— И как же вы хотите меня прикрыть? — все-таки Рендорн верил, что Её Величество не лжёт. Поверить в обратное его так и не заставили.

— Я скажу, что заставила вас им стать. Прячьте всех дорогих вам людей и оставьте дочь. Она будет моей невесткой.

— Это слишком… — эрл даже вспомнил, как в Орлее подбирают слова поизящней чтобы не ранить самолюбие собеседников, но еле нашёл более простой синоним, — неожиданно. Как вы собираетесь уладить недовольство Орлея помолвкой? Я не смогу дать вам союзников прямо сейчас.

— Понимаю, — кивнула Мойра, приосанившись так, будто перед ней стоял военный совет, — в таком случае я заберу её к себе. Если потребуется — и вас. Убежище найду по возможности.

— Я верю. Верю в ваше обещание, честь, верность… Но пока — дождитесь ночи. На смене караула я дам вам двоих провожатых. Оставьте их в своем лагере в знак моей верности. Эти солдаты пробудут с вами пока наши дети не будут помолвлены. А я пока сменю караул для вас. Да присмотрит за всеми нами Создатель!

Последнюю фразу королева уже не слышала — Геррин уходил по лестнице.

Удивленный, он едва не оступился на выходе, хотя знал, что выдворять шевалье будет труднее.

Но отступаться от решения все же не хотел.

В конце концов, ему тоже нужна была вера в хорошее.

Чтобы те, кто отчаялись, обрели веру благодаря мне

— И если бы вы, мои сегодняшние гости, — переходя почти на рычание в гуще боя, выкрикнула Мойра, — не пришли, я бы в одиночку боролась за Ферелден, целостность и трон. Знайте же, — она приостановилась лишь на шаг вдоль праздничной палатки с луками для турнира, — что ни разу не сдавшись, я получила ни одну рану, презрение предателей и узурпаторов. Но я не прогнулась и не сдалась. И теперь, взгляните, шевалье, что проклинал меня и мою свиту убит и висит на воротах. Его маска горит при вас, в этом огне. Так если вы не верите — спросите Куссланда, Хоу, Мирдина: они подтвердят мои слова.

Названные выступили вперёд, склоняясь перед королевой.

— Так выпьем же за то, чтобы ваши сердца в договорах были так же чисты и честны как каждое сказанное мною слово!

Многие приехавшие не верили в успех, Создателя, Брандела… Но в честность Мятежной Королевы верил каждый присутствующий. Именно поэтому в День Проводов Зимы в военном совете Её Величества появилось вдвое больше союзников.

— Отпразднуем так, чтоб плюнули Орлесианские плебеи! — крикнул Воррик.

Толпа отозвалась одобрительным гулом.

Чтобы мой сын был жив

У Мойры слезились глаза, из гортани рвался хрип, волосы слиплись от крови. Не променявшие ни на что верность похрипывали с пробитыми стрелами глотками и стонали с разрезанными животами. Кому она доверилась? Скользя ногами по грязи, она рвалась навстречу этому испуганному сыновьему взгляду: помочь-уберечь-защитить, не важно как. Её все такой же в восемнадцать лет ребёнок цепенел под взглядами предаталей и мечами наголо. Кто он? Через её предсмертный хрип — уже король? Один? Обречённый?

Сын отступил лишь на меньший шаг, и кабы не держащая за волосы до болезненной гримасы рука, Мойра бы одобрительно улыбнулась — верно, отступай в лес, иди, они в смятении. Осталось лишь чуть-чуть: отвлечь их.

Рванувшись навстречу лезвию, Мойра отчаянно выкрикнула:

— Мэрик, беги!..