В воспоминаниях у девчонки руки по локоть чернильно-черные, будто бы она окунула их в бочку с горячей тягучей смолой, которую Росинант с Доффи видели у старолитейной металлургической фабрики. Росинант боится, что девчонка ухватится за него своими смоляными ладонями и обожжет, расплавит кожу, что они сварятся с ней в тех местах, где ее пальцы вцепятся ему в одежду, тут же пропитывая липкой едкой гадостью.

Росинант неуклюже пятится назад, валится на спину, запнувшись обо что-то, открывает рот в испуге и собирается закричать, заорать со всей силы, представляя, как его обварят и какая это будет невыносимая дикая боль, а он так устал от нее, что ему хочется побыстрее умереть, чтобы ничего не почувствовать. Весь его мир сужается, сжимается до чужих блестящих ладоней в смоле и собственного страха, пульсирующего в голове, окутывающего тело паутиной, как паук глупую беспомощную бабочку, не давая шевельнуться непослушными конечностями.

Но что-то невидимое обрушивается сверху, придавливает, прибивает к пыльной земле, разом выбивая воздух из легких. Ребра сжимает, внутренности скручивает, и Росинант хрипит, пытаясь нормально вздохнуть. Девчонка перед ним шатается и падает на колени, упирается ладонями в растрескавшиеся камни, которыми выложен переулок, скребет пальцами по твердым булыжникам, оставляя глубокие борозды от ногтей. У нее сползают очки, ткань рваных шорт темнеет, промокнув, по бедрам струйками стекает моча. Она смотрит своими серыми бесцветными глазами не на Росинанта, а куда-то за него, и ее безэмоциональное лицо кривится в непонятной гримасе, которую он не может прочесть. Росинант запрокидывает голову назад, чувствуя спиной крупные осколки стекла, впивающиеся в его подранную рубашку, прорывая острыми краями еще пару лишних дыр, пытается увидеть, на что смотрит девочка с оплавленными смолой руками, и небо ударяет ему в голову высотой с яркой синевой, прежде чем он замечает брата.

Доффи единственный, кто стоит на ногах посреди десятка скорчившихся людей, и от него веет такой злобой, что Росинант снова вспоминает о своем позабытом на мгновенье страхе.

Если бы Росинант был постарше, он бы смог прочитать и понять, какую эмоцию выражало лицо обделавшейся в штаны девчонки. Благоговейный ужас. Трепет. Экстаз фанатика.

Но Росинант одергивает себя, выплывая из детского воспоминания, вытаскивает из пачки новую сигарету и прикуривает от маленького огонька зажигалки, холодящей пальцы. Он смотрит, как Верго выбивает дурь из очередного головореза; руки у нее снова покрыты чернотой, но очки не сползают с носа, за ними не видно серых бесцветных глаз, а к щеке прилипла трубочка от клубничного коктейля. Росинант больше не боится их черноты, а думает о том, как бы вытянуть Верго из драки, прижать ее к кирпичной стене темного проулка и укусить за запястье, прикидываясь дураком. Чтобы она скривила рот на своей безэмоциональной роже, вмазала ему в солнечное сплетение и потащила бы, наконец, на базу.

Струйка дыма стремится в высоту, быстро растворяется в воздухе; Росинант медленно выпускает дым из рта, задерживает его подольше в легких, пока не начинает задыхаться.